В день семидесятилетия Мечникова тогдашний директор института (Пастер умер) Эмиль Ру, тоже крупный микробиолог, стоявший у истоков этой науки, написал Мечникову: «Дорогой друг,… понятно, почему Пастер встретил Вас с распростертыми объятиями, — ведь Вы приносили ему не более и не менее как доктрину иммунитета».
Мечников принес в Париж Пастеру не только доктрину иммунитета, — всему человечеству он принес еще и оптимистическое учение о человеке.
Я не мыслю себе противопоставления философско-биологического учения Мечникова об оптимизме его конкретным исследованиям. Во-первых, важно и то и другое; во-вторых, все взаимосвязано: есть корень, стебель, есть листья, — но есть еще и цветы и плоды.
О цветах и плодах и пойдет сейчас речь, и еще о том, что не все цветы становятся плодами.
Почти по Гераклиту можно сказать, что «все течет, но не все изменяется», — во всяком случае, диалектика в этом выражении представлена достаточно полно. Например, меняются человеки, но не меняется человеческий финал. Смерть.
Молодой Мечников не без грусти думал, что природа в человеке зашла в биологический тупик, что на человеке все кончилось, причем кончилось печально, В самом деле, животное существует, не подозревая, что оно умрет. А человек знает, что бытие его — через тяжелую старость — завершится кончиной, и иного выхода нет. Отсюда, полагал Мечников, и проистекают все пессимистические взгляды и теории, отсюда — туманная мировая скорбь в музыке и поэзии, нигилизм, самоубийства, — конец предопределен.
Вероятно, это один из своеобразнейших парадоксов, но человек, в котором природа пришла к познанию самой себя, на протяжении столетий и тысячелетий меньше всего интересовался самим собой. Фантастически это звучит, но факт: до сих пор человечество не имеет общепринятого определения «человека»!.. Как только нас не определяли крупные специалисты этого дела — тут и животное с мягкими мочками ушей, и животное, делающее орудия труда (что значительно серьезнее и убедительнее). Я-то сам полагаю, что человек — это феномен, воплотивший в себе стремление материи к свободе и к открытию. К свободе внутри себя — долой нелепые психологические барьеры — и к свободе во внешнем мире. И к открытиям — всюду, вовне и в себе.
Во времена Ильи Ильича Мечникова люди еще очень мало знали о своей собственной натуре, — он одним из первых решил разобраться в ее возможностях, и поэтому аполитичный Мечников мне лично представляется революционером.
По этому поводу я должен сделать небольшое отступление. Илья Мечников был пятым ребенком в семье. Из трех старших братьев двое тоже прославились. Один из них, юрист, стал героем повести Льва Николаевича Толстого «Смерть Ивана Ильича». Другой брат, Лев Ильич Мечников, остался в истории науки как выдающийся географ и социолог, автор не устаревшей до сих пор книги «Цивилизация и великие исторические реки»… Кроме того, Лев Мечников был революционером. В прямом смысле. С оружием в руках он сражался в рядах армии Гарибальди за свободу Италии и был тяжело ранен в бою.
Самым грозным оружием в руках Ильи Мечникова, младшего брата, была, вероятнее всего, колючка, сорванная с куста розы.
И все-таки — тоже в самом прямом смысле слова — Илья Ильич Мечников был революционером. И еще он был «оптимистом-утопистом». Впрочем, утопический оптимизм свойствен всем широкомыслящим, и нельзя за это осуждать Мечникова, — общий грех, как говорится. Да и не совсем грех — без оптимистического миропонимания существовать трудно, — всему человечеству трудно, вот в чем дело.
«Неизбежность смерти? — думал Мечников. — Да, это не самое приятное в человеческом бытии. Но не способен ли человек, организм человека, существовать вдвое дольше, чем существует?» Мечников ответил на этот вопрос положительно и многие годы потратил на то, чтобы научно доказать необходимость и неизбежность продления человеческой жизни.
И все-таки он был немножко утопистом. Он стал пропагандировать идею стопятидесятилетия человеческой жизни как нормальной жизни, не располагая достаточным количеством фактов, столь необходимых науке. Мечников — опять же в числе первых — уловил начавшееся удлинение человеческой жизни как процесс исторический. Тут он прав и достоин того, чтобы его вспомнили. И Мечников бессмертен как ученый, предлагавший конкретные меры, приемы продления жизни, — тут он бесподобен. Он выступал как гуманист, стремясь продлить человеческую жизнь до «естественного предела», полагая, что тогда страх перед смертью уступит место инстинкту смерти и смерть станет желанной, приятной…
Пока невозможно с точностью сказать, насколько прав Мечников в плане эмоциональном в своих оптимистических этюдах.
Но с позиций сегодняшнего дня очевидно противоречие, не уловленное Мечниковым в свое время: среди долгожителей всегда преобладали люди неинтеллектуального труда, долгожители-интеллектуалы были и остаются редкостью. Даже Тициан не идет в сравнение с кавказскими чабанами, а мир становится интеллектуализированным. Тут — как бы психофизиологическое противоречие. Но есть и социально-биологическая неувязка: стопятидесятилетнее в среднем своем возрасте население на планете Земля не нужно, и не нужно оно самому человечеству. Все гениальное делается в молодом возрасте, и общее постарение человечества приведет лишь к его умственной дряхлости, — к гибели в конечном счете самого человечества, если оно придет вдруг к такому одряхлению. Оптимальный срок умирания — с передачей всего наилучшего по наследству — возраст порядка восьмидесятилетнего.
В современном бытии человечества загадок немало. Есть две удивительные и пока необъяснимые. Первая из них — статистически доказанная способность человечества восстанавливать равновесие полов после крупных войн, — после войн рождаются преимущественно мальчики, заменители погибших воинов. Вторая загадка — акселерация. Как только социальные условия привели к резкому увеличению средней продолжительности жизни, в человеческой системе начался процесс физиологического и психологического омоложения. Можно подумать, что сама человеческая природа «протестует» против постарения и «делает ставку» на гибкую психику и гибкий мозг молодежи. Не верю, что все это случайности. Все, по-моему, сложнее и предопределеннее.
Повторяю, что Мечников не мог предугадать такого рода противоречивые процессы. Но Илья Ильич Мечников делал все, что мог, для людей и постоянно возвращался к этой печальной человеческой константе — неизбежности смерти… Разумеется, это не только пунктик.
Мечников пытался решить проблему и в естественноисторическом, и в моральном плане, думая о всех. Уже в очень немолодом возрасте Мечников вспомнил свой странный эксперимент в Одессе и поведал о нем в «Этюдах оптимизма» — эксперимент о приятном умирании. Впрочем, «с пользой прожитая жизнь дает спокойную смерть» (это Леонардо да Винчи).
Странный финал?.. Но что поделаешь, о таком странном великом человеке я рассказываю — о великом революционере.
Годы, в которые он писал и опубликовал «Этюды оптимизма», действительно были мрачными годами. Илья Ильич Мечников не мог не знать, что для продления жизни до естественной смерти необходимы и социальные изменения, необходимо покончить с нищетой, с голодом, с общественным неравенством. Но оптимизм — если он не бодрячество — всегда революционен. Ибо всегда устремлен к будущему. А когда же, если не в самые мрачные эпохи, необходим революционный оптимизм, революционный порыв?.. Тогда и необходим, по-моему. И это, видимо, объясняет, почему самые оптимистические книги появляются в самые мрачные эпохи.
Смерть Ильи Ильича Мечникова стала подлинным апофеозом его жизни, его оптимистического учения о человеке. Ежедневно, во время продолжительной болезни, он вел наблюдения над умиранием своего организма. Он умирал спокойно, умирал для науки. Он повторил свой одесский эксперимент. До последней секунды он — ученый, революционер, сложный человек — служил человечеству. И сложный человек понимал конечно же, что написал только этюды оптимизма.
1969 г.
Писатель и ученый Игорь Михайлович Забелин избрал этот вопрос в качестве заглавия и основной темы двух очерков, занимающих центральное место в сборнике «Человек и человечество» (изд. «Советский писатель», М.1970 г.). «Будем откровенны, — отвечает он. — Сегодня, в двадцатом столетии, — еще во имя равного и неограниченного самопрокорма для всех индивидуумов, и нет в этом ничего зазорного — на эту мельницу льется вода и социального, и научного, и технического прогресса… Цель ясна, цель высока и священна — это аксиома. Толъко освобожденный от повседневной борьбы за кусок хлеба, от соперничества с ближними, человек станет хозяином своего положения, подлинным хозяином Земли».
«А теперь представим себе, что цель достигнута, — продолжает Забелин. — Построен на всем земном шаре коммунизм, его высшая фаза. Все имеют неограниченное количество материальных благ… Что же делать дальше? Основоположники научного коммунизма говорили, что вся докоммунистическая история человечества — это, по сути, лишь предыстория, а подлинная история начнется с коммунизма… Но что же тогда подлинная история?.. В самом деле, для чего же вообще существует человечество?..»
«Имеются ли у человечества, высшие дели, не считая имманентных, к которым мы продолжаем пока стремиться? Определено ли человечеству какое-либо назначение в системе природы, предопределена ли ему некими неведомыми пока законами особая миссия в природе? Какие, наконец, деяния составят подлинную историю человечества?»
Очерки Забелина — это попытка дать гипотетический ответ на перечисленные вопросы. Поскольку проблема, затронутая в них, предельно трудна, а дать полностью научно обоснованное решение задачи, которой наука еще не занималась всерьез, естественно, невозможно, Забелину пришлось выдержать обрушившийся на него ураганный огонь критики — и справедливой, и не вполне справедливой, которая обошла вниманием достоинства его книги и обратила пристальный взор лишь на недостатки. Отчасти в этом виновен и сам автор, допустивший некоторую непоследовательность в изложении своих идей и нечеткость формулировок — как в постановке задачи, так и в предложенных решениях.
Основное обвинение Забелину — в телеологичности поставленных вопросов, которые могут решаться, якобы, лишь в рамках религии. Высказывались мнения, что поставленные вопросы вообще не имеют права на существование, что их нет и быть не может, что предлагаемые ответы на них являются ненаучными домыслами, бессмысленным подходом к проблемам развития общества с обывательских позиций, философским конструированием…
«Показательно, — писал один из критиков Забелина, — что вопроса о цели существования человечества нет в трудах классиков марксизма-ленинизма» (В.И.Козлов «Человечество, природа и телеология». В журнале «Новый мир» № 12, 1970 г.). Можно возразить критику: показательно, что в трудах классиков марксизма-ленинизма нет ни слова о бессмысленности, бесцельности существования человечества. Возможно, этот вопрос не ставился ими сознательно, поскольку на данном этапе человечестве еще не было подготовлено к тому, чтобы и решать, и даже ставить его на достаточно объективной основе.
К сожалению, выбранный Забелиным вопрос «Человечество — для чего оно?» — является иносказательным и допускает различные его толкования: «В чем смысл бытия человечества?», «Во имя какой цели существует человечество?», «Для выполнения какой функции живет человечество?»… Это принципиально различные вопросы, хотя и относящиеся к проблемам одного класса.
Забелин предлагает уточняющие формулировки: «Имеются ли у человечества высшие цели, не считая имманентных?..», «Определено ли человечеству какое-либо назначение в системе природы?», «Предопределена ли ему некими законами особая миссия в природе?», «Какие деяния составят подлинную историю человечества?»; однако и эти вопросы можно понять и интерпретировать не однозначно.
Различные их интерпретации можно объединить в три группы по основным темам. Вот тема и основной вопрос первой группы, вопрос наиболее всеобъемлющий и абстрактный:
1. В чем смысл бытия человечества?
Тема второй группы: в чем заключается цель (или цели) человечества?
2. Имеет ли человечество конечную цель своего существования, предопределенную при зарождении его?
3. Есть ли у человечества высшие цели, не связанные с самим человечеством, т. е. внешние цели, к которым оно может стремиться постоянно?
4. Есть ли у человечества высшие цели, связанные с самим человечеством, внутренне присущие его природе, т. е. имманентные, но отличающиеся от тех имманентных, к которым человечество стремится в настоящее время; короче — в чем высшие имманентные цели его?
5. В чем ближайшие внешние цели человечества?
6. В чем ближайшие имманентные цели человечества?
Третья группа объединяет вопросы с общей темой: в чем функция человечества в мире?
7. Какова, роль человечества в системе природы, в чем особенности этой роли?
8. В чем закономерная специфика функции человечества в мире, его миссия?
9. Какова тенденция побочных результатов деятельности человечества?
Забелин начал с ответа на шестой вопрос: «В настоящее время человечество существует ради самопрокорма». На дальнейшее рассмотрение им были поставлены вопросы третий, четвертый и пятый; по крайней мере — можно было понять, что автора интересуют именно эти вопросы.
Ошибка критиков Забелина, обвинявших его в занятиях телеологией, состоит в том, что они увидели в основном вопросе «Для чего человечество?» только один вариант — вопрос № 2. «Для какой конечной цели — предназначено?» — этот вопрос, действительно, относится к «науке о целях» — телеологии. А ошибка самого Забелина в том, что он поставил вопросы второй группы: «Какова цель?», в то время как фактически отвечал на вопросы третьей группы: «Какова, роль, функция человечества?» Очевидно, впрочем, что такой анализ не является телеологией. Можно только пожалеть, что задача не была сформулирована достаточно четко, чтобы не допустить недоразумений.
Вопрос о цели бытия человечества, как и вопрос о смысле жизни человека, хотя и существует всегда, но приобретает особую остроту именно при достижении достаточно высокого уровня жизни, позволяющего на какое-то время отвлекаться от борьбы за существование, от утилитарных забот. Закономерно, поэтому, что вопрос этот возникает у Забелина при описании имение такой исторической ситуации, когда проблемы первой необходимости представляются уже разреженными. Человечество еще не занималось всерьез вопросом цели и смысла своего существования в том числе и потому, что во все времена жизнь людей была заполнена почти полностью только борьбой за существование. Золотой век человечества считался ушедшим навсегда в прошлое. Лишь в нашем столетии человечестве обнаружило, что есть реальные основания ожидать наступления нового «золотого века»: им могла бы, к примеру, стать Эра Коммунизма, научная теория которого была разработана основоположниками марксизма и их последователями, а попытки практического построения его на нашей планете велись в ряде стран. В такой исторической обстановке естественно заглядывать с надеждой в будущее и ставить на рассмотрение такие вопросы, которые лишь в наше время впервые приобретают реальный смысл, поскольку подлинная, настоящая, истинная, свободная человеческая жизнь для населения Земли может, наконец, реализовываться не в рамках борьбы за существование, а вне этой борьбы.
Приходится еще раз отметить, что поиски ответов на подобные вопросы представляют собою задачу максимальной трудности. Неудивительно поэтому, что любые предлагаемые решения еще долгое время будут иметь слишком упрощенный характер и лишь постепенно усложняться и уточняться. Однако, долгое отсутствие универсальных решений может подрывать убеждение в правомерности поставленных вопросов и даже приводить к глубокому духовному кризису, как приводят нередко к кризису и поиски ответа — универсального и однозначного — на вечно избитый и вечно живой человеческий вопрос: «В чем смысл жизни?»
«Очень показательно, — подчеркивал Забелин, — что духовный кризис охватывает в первую очередь страны с высоким стандартом жизни. Мальчишке-сигаретчику или чистильщику сапог где-нибудь на улице Каира или Касабланки — не до мировой скорби, ему нужно заработать свои пиастры на кусок хлеба… А когда этих пиастров сколько угодно… — тогда вдруг и начинает твориться с человеком неладное…»
«Множится число самоубийств, причем, прежде всего в экономически развитых странах, таких, как Швеция, например. Распространяются скепсис и пессимизм, теория «призрачного существования», наркомания, увлечение пустячными затеями в ущерб серьезным делам, показной и непоказной нигилизм… Наверняка тому много конкретных и точных причин: от плохого воспитания и избалованности до социальных катаклизмов, происходящих в мире.
Но глубинная причина, видимо, одна: непонимание — для чего существуют человеки и человечество; все ясно, пока нужно индивидуально бороться за материальные блага, за жизненную карьеру свою или — я имею в виду прогрессивно настроенных людей — за общие идеалы. Ну, а если не надо бороться? Точнее — если кажется, что бороться уже не надо, не за что?.. Для чего тогда жизнь?» (стр. 176–177).