Старик был сегодня на редкость словоохотлив, и Бессаз решил, что ему, наверное, приятно оказать гостю такую услугу. Видно, решил схитрить и отвести подозрения, да еще активно помогать Бессазу, ибо и дальше уклоняться от дела было бы прямым вызовом городскому чиновнику, которого староста сам пригласил в деревню для расследования.
Бессаз вдруг засмущался от мысли, что староста может догадаться о том, что еще минуту назад он твердо намеревался арестовать его, и, чтобы отвлечься и не показать своей растерянности, Бессаз взял орла и стал осматривать его со всех сторон. Это был крупный хищник, темно-бурый, с черным клювом и когтями; перья его, покрытые соляной пудрой, поблескивали на солнце.
Староста, чуть приоткрыв рот, с удивлением следил за тем, как Бессаз вертел орла в руке, пытаясь найти след от удара.
"Уж не подвох ли какой? - снова сделался подозрительным Бессаз. Может, это другой орел, подставной?" Но когда с трудом разжал птице клюв и увидел на ее языке комочки, непроглоченной ворованной пищи, успокоился: видно, палка его просто оглушила орла, не оставив на теле кровавых следов.
Староста вдруг тоже заговорил об этом, желая поделиться своими сомнениями:
- Вы, должно быть, думаете, почему на теле орла нет следов от вашего удара? Мне это тоже кажется странным. И я думаю, что это все-таки не тот орел, которого вы сбили. Да! Да! За несколько дней до вашего приезда мне тоже удалось наконец сразить орла, подумал: слава богу, избавились. Но потом вижу, что уже другой стервятник кружится над холмом. Затем Фаррух убил еще одного, я другого, пока наконец мы не поняли, что их великое множество... как стая ворон... И все будут стоять и ждать своей очереди, ибо ед- , ва погибнет один, как его место тут же занимает другой орел... ни повадкой, ни окраской - ничем не отличающийся от предыдущих... Этот, видимо, отдал душу дьяволу, задохнувшись от ядовитых паров...
- А где же, простите... которого убил я? - Старик заметил, как побледнел Бессаз.
- Его, наверное, сразу же, подхватив на лету, унесли другие орлы... Они такие номера проделывают в воздухе, так ловки, что заглядишься с открытым ртом...
- А жители деревни? Не могли ли?..
- Нет, я следил.
Бессаз молча вернул птицу старику. И как ни сдерживал себя, чтобы не выдать растерянности и волнения, старик все же заметил, как дрожат его руки.
- Прошу вас в мой скромный дар аль-исхан [Дар аль-исхан - буквально: островок, приют добродетели, друга (араб)], - широким жестом староста пригласил его в дом. - Вам надо отдохнуть... И забыть все эти неприятности. Все уладится...
И старик повел его в дом и, на секунду прислонившись к двери, вздохнул, как бы сочувствуя Бессазу, оказавшемуся в таком скверном положении. Загадки, одна запутаннее другой, а теперь еще эти орлы, стоящие на страже и сменяющие друг друга...
Садясь за стол, Бессаз почувствовал такую усталость, что еле поднял руку, чтобы сделать жест старику, приглашая и его садиться напротив.
Староста сел и уставился на Бессаза - весь внимание, - и Бессаз, уже почти ничего не соображая, вдруг признался:
- А ведь я шел сюда с намерением арестовать вас...
- Боже милостивый!
- Нет, нет, не пугайтесь, прошу вас... Это было необдуманно и глупо...
Скорее бы закончить это дело. Прошу вас, помогите мне, чтобы я мог уехать со спокойной совестью...
Староста молча разглаживал пояс на своем плаще.
- Уверяю вас, я с первой же минуты старался помочь, но вы подозревали меня...
- Сейчас не время вспоминать старое, - остановил его Бессаз, - Я доверяю вам. Более того, впредь буду делать все по вашему совету, человека опытного и мудрого...
Тарази сделал знак, чтобы черепаха замолчала, и повернулся к двери, где уже давно слышалось покашливание. Черепаха умолкла и, удивленная, тоже повернула морду.
- Абитаю не терпится показать вам одежду, - сказал Тарази, вставая. А мы пока тоже немного развеемся...
VI
- Итак, все на местах - и я могу продолжить свой печальный рассказ, сказала черепаха и театрально развела руками, как бы прося снисхождения за свою несколько затянувшуюся историю.
С каждым днем заметно оживлялась получерепаха-получеловек, и на морде ее все реже появлялись страдальческие гримассы... освобождаясь от того, что было тяжелого на ее сердце, и успокаиваясь, она заметно располнела заботами Абитая, правда, настолько, насколько применительно это слово к форме черепахи.
- В тот самый вечер, когда я обещал старосте во всем следовать его советам, в хорошем расположении духа я вышел погулять с Майрой по площади, недалеко от дома.
Староста, всегда хмурившийся и ворчавший, если заставал меня с дочерью, на сей раз как бы поощрял наше желание прогуляться - улыбался нам из окна и махал приветственно руками, резонно думая, что приятный вечер, проведенный с Майрой, еще больше скрепит наш со стариком союз...
Наши тестудологи уже знали по прежним рассказам Бессаза, что площадь эта, маленькая и темная, вымощенная булыжником, - место собраний и молений - намазгох, конечно же не очень вдохновляла Бессаза, желавшего поухаживать, пококетничать с Майрой, но ему не хотелось подниматься по тропинке и слышать голоса селян, которые уже порядком осточертели ему, ибо всегда готовы были соврать, оклеветать, - чем еще им заниматься в своих соляных мешках долгими вечерами при свете коптящего бараньего жира?
Бессаз хотел отдохнуть, желал забыться, не думать ни о прикованном, ни об орле, который наверняка уже заступил на место сраженного, чтобы с новыми силами продолжать атаки на печень несчастного. И как только Майра попыталась заговорить о пропавшем конюхе, Бессаз тут же остановил ее, взяв за холодную руку.
- Не надо, - взмолился он, - я хочу посвятить вечер только вам и не желаю слышать ни о прикованных и пропавших, ни о привязанных и сраженных...
- Что ж, - воскликнула она смеясь, - я рада. Просто я боялась ваших подозрений...
- Да какие подозрения?! - Бессаз сделал удивленно-наивный вид, но помрачнел, вспомнив о конюхе. Хотел спросить: "Вы и... простите, конюх..." - но не стал, подавил ревность. - Просто в первые дни рвение повело меня в другую сторону - и я запутался в несущественных деталях, хотя более опытный судья конечно же не стал бы ходить вокруг да около, а решительно, без всякого сомнения стал бы на верный путь, вместо того чтобы искать владельцев орлов и прочее, - довольно путано сказал Бессаз. - А какие тут могут быть владельцы орлов? Это целая воровская шайка птиц... И сейчас я уже тоже повернул на верную тропу... благодаря помощи вашего отца...
- Отца?! - вдруг встрепенулась и остановилась Майра. Но затем, испугавшись, что старик может увидеть ее из окна, вымученно засмеялась и пошла дальше.
Такое поведение ее конечно же не ускользнуло от взгляда Бессаза, но он решил ничего не замечать и ничему не придавать значения, что мешало бы его благодушному настроению.
- Да, вашего отца, - с легкой беззаботностью сказал Бессаз. - И я сожалею, что с первого дня не воспользовался советами столь многомудрого человека. Ведь мы оба стражи порядка, выполняем одно и то же дело. А вы, очаровательное существо, должны поддерживать в нас уверенность... и хорошее настроение, - вставил Бессаз, давая понять, что не желает больше пользоваться ее услугами и советами.
Этим он деликатно отстранял Майру от любой попытки хоть как-то повлиять на расследование. И если еще учесть и другой, не менее решительный шаг Бессаза - изгнание Фарруха, который также все запутывал, да и то, что перестал искать среди селян владельцев орлов, ломать голову над численностью хищников и начисто вычеркнул из дела пропавшего в ливень конюха, - будущая работа его намного облегчалась.
Домой они вернулись поздно, и Бессаз был удивлен тем, что старик еще не ложился спать. Он встретил их, держа свечу у дверей, и, заглядывая Бессазу в лицо, улыбался, желая, чтобы тот на сон грядущий запомнил его приветливым и услужливым.
Старик замечал, в каком прескверном настроении ложился Бессаз в постель после каждой прогулки с Майрой, ворочался, недовольный, вскакивал, чтобы с силой захлопнуть окно.
Да и у самого старика ночи были беспокойными. Позавчера, например, Бессазу послышалось сквозь сон, как он кричит на свою дочь и угрожает ей...
Сейчас же старик был без меры радушным, и Бессаз подумал: как мало нужно, чтобы расположить человека к себе, сделать другом, надо просто дать понять, что ты нуждаешься в его поддержке, и человек, существо сострадательное, сразу же откликается на зов.
"Как хорошо, что я не арестовал его, не написал жалобу своему начальству, - думал Бессаз, лежа в постели. - Это совсем испортило бы дело, и гнусный, тяжелый осадок остался бы на душе... Слава богу, я, кажется, не сказал о нем дурного ни Майре, ни Фарруху. Нет, нет, я не обидел старика ни словом, ни жестом..."
Бессаз живо представил его тяжелую жизнь среди упрямых, диких муш-риков - без бога в душе и без царя в голове, - которые так и норовят обвести его вокруг пальца. К тому же старик страшно одинок, и его не может не терзать мысль о незамужней пока дочери, которой уже двадцать пять, а здесь, куда ни кинь взор, не найдешь достойного человека - одни конюхи, пастухи, солекопы, люд мелкий и темный, а она ведь как-то призналась, что благородных кровей, в роду ее был и министр при дворе эмира, правда умерший от запоя... но все же, шутка ли, министр... везир...
И Бессазу стало жаль бедного старика, вынужденного жить в скромном, маленьком домике из двух комнат, на жалованье обыкновенного городского писаря, хотя и выполнял он работу за пятерых должностных лиц.
Имам без помещения для молитвы, без мечети, фундамент которой, по его словам, был заложен на площади лет десять назад, но с тех пор заброшен, ибо город обещает, но в конце года опять не дает денег на строительство, и легче, как говорится, слепому стать снова зрячим милостью божьей, чем выпросить хотя бы копейку у его прихожан на благотворительность, - мушрики уже весь камень фундамента растаскали в свои соляные убежища.
Мучаясь от жажды, Бессаз поднялся с постели и тихо, ощупью направился на кухню, где спал теперь старик. Гостеприимный, он поселил Бессаза в своей комнате, а сам устроился кое-как в неудобстве на крохотной кухне, заваленной старой, ненужной мебелью.
Бессаз тихо нажал на дверь, уверенный, что старик давно уже спит, и остановился, сконфуженный.
При зажженной свече старик, сидя на постели в белом ночном халате и чепчике, необычайно худой и нелепый, натирал какой-то терпкой мазью средний палец руки. Близоруко моргая, он уставился на дверь, думая, что зашла дочь, подождал, но, разглядев наконец Бессаза, застонал и тут же растянулся на постели, поспешно укрывшись одеялом, но оставил открытой лишь руку, которую мазал, - выставил ее на подушке рядом с головой - напоказ Бессазу.