-Доброе утро, Ходуля. –сказал Гурон.
Глазки проводника прищурились.
-Доехали поездом, значится? – прогудел он, -Не передумали дальше?
-Здравствуйте, Ходуля. – жизнерадостно улыбнулся Лунин. Проводник перевел взгляд на него:
-А, тот, второй, значится…
-Ага, ага! – дурашливо закивал Всеслав, -Значится, я. Как хорошо, что мы такие пунктуальные! Присаживайтесь: посидим, подышим. Ароматно тут и, опять же, славное утро. Правда ведь?
На кирпичном лице проводника не обозначилось ни одной эмоции.
-Впереди - никого, – сказал он. – Можно от перегона до кладбища. Делать, что скажу, а если не так, жаловаться некому. Тут вам не там, тут вас рассуждать не будут.
Всеслав с благоговением выслушал тираду и тайком показал зевающему Гурону поднятый вверх большой палец.
Ходуля вышел из развалин, огляделся по сторонам и направился к лесопосадке.
Прогрессоры подхватили рюкзаки и последовали за ним.
За весеннюю ночь лесопосадка основательно отсырела, и скоро всем стало холодно. Особенно досаждала молодая травка, покрытая мелкой серебряной росой. Всеслав был в армейских сапогах, а вот сквозь шнуровку Гуроновых ботинок холодная сырость лезла совершенно беспрепятственно. Под ногами хлюпало, но уже не досаждали ни комары, ни мелкий гнус. Лесополоса осталась позади. Потом они пошли гуськом по сгнившим шпалам железнодорожной насыпи, с которой были содраны рельсы. Всеслав шел вторым и смотрел, как высыхают на кожаной куртке Ходули капельки сизого тумана. Проводник двигался легко, будто не было томительной ночи и беспокойного пережидания пограничных патрулей. Он был великолепно натасканным механизмом для выполнения своего нелегального дела, но было бы бессмысленно ожидать от него чего- либо другого, еще более нелепо, чем требовать от киберуборщика чтения Шекспира вслух. Ходуля механически посматривал по сторонам, но, судя по нему, все было вроде бы спокойно.
Плотный туман сворачивался, словно кислое молоко в кипятке и скатывался по обе стороны насыпи. Но он не собирался так просто сдаваться и кое-где налезал на рельсы густыми струями, так что там приходилось идти по колено в неспешно шевелящейся мути. Пахло мокрой травой, гнилыми шпалами и дегтем, грибами, ржавчиной. Внизу мало что было видно, кроме тумана, но Лунин догадывался, что налево и направо тянется обычная для этих мест слабовсхолмленная равнина с галечными россыпями, и мелкими оврагами. А слева за равниной во мгле должны прятаться невысокие обрывистые сопки.
Чуть дальше насыпь приметно шла вниз и полностью скрывалась в тумане. Они вошли в белые струи по пояс, потом с головой. И там, в мути, что-то было. Крупное. Недвижное. Не опасное. Действительно, Ходуля постучал подобранной палкой по чему-то металлическому, обошел его слева и вновь вернулся на дорожку из гнилых шпал. Перед Луниным сквозь белесую пелену проступил ряд пустых окон в остове ржавого автобуса. На проржавевшем боку смутно выделялась облупленная трехцветная эмблема хонтийских служб быта.
Светало. Туман усердно оседал росой и исчезал. На насыпи его не стало совсем, а по краям сизая непроглядность истончалась, проявлялись округлые зеленые вершины холмов. Между холмами местами уже можно был пеструю поверхность болотец, окаймленных низеньким хилым камышом. На горизонте, за холмами, показались зализанные вершины гор, и небо над ними было по саракшианским меркам «ясное» – ярко-серое с перламутровым отливом.
Ходуля резко изменил направление, свернув направо к унылому пространству, засыпанному кремневой щебенкой.
-Вперед, - негромко хрипнул он и, не дожидаясь, пока Пешка и Гурон догонят его, сбежал с насыпи. Теперь они шли параллельно ей. С каждым шагом трава под ногами становилась гуще и ниже, так что через четверть часа тройка шагала уже по зеленому упругому ковру.
-Тпру! - сказал Ходуля и сбросил вещмешок. – Короче, садитесь. Передышка всем. Можете курить.
Всеслав полез в рюкзак, расстегнул пуговицы на кармане, добыл газетный сверток и старый термос.
-Кто хочет хлеба с копченым салом?
Ходуля дымил дешевой сигаретой и проигнорировал предложение. Гурон согласно кивнул, выбрал бутерброд и принялся жевать: –Вкусно.
Всеслав протянул ему термосную крышку-стаканчик с горячим кофе.
Саракш, Хонти.
Пограничная зона
03 часа 30 минут, 15 дня месяца Фиалок, 9590 год от Озарения
Ходуля: Не свезло с погодой им, двум этим. Дождь пошел. И вот чего непонятно-то: который помоложе и покрупней, говорит: «Сейчас дождь будет». Другой – старше и хилее – не верит: «Дождь?» Младший уточняет: «Через десять минут. Плюс-минус две». Ну, в натуре, и полило аккурат в назначенное время. Машшарахша, колдуны какие что ли, вроде моей хозяйки из Ур-Иля? Ну, ежели чародеи, тогда ясно, с чего она за их проводку цену назначила чуть не вдвое больше, чем за остальных платила. Только зря, по-моему, они в Империю-то наладились. Начнут их там вскрывать да смотреть, как внутри устроены и где их ведьмачества упрятаны. Да, впрочем, и пёс с ними, мне-то что, коли уплочено. Дело мое ходульное: туда-сюда…
(Теплый весенний ливень. Гроза на Саракше с точки зрения землянина - странная. Из-за особенностей атмосферы гром не бухает и не грохочет, а басовито трещит и повизгивает. Молнии видны очень редко. Вода пропитала одежду, на обуви налипло по пуду грязищи. Дорог в приграничной зоне нет. Исчезли с началом набегов островитян. Есть расхлябанные колеи, заполненные то едкой пылью, то – как сейчас - жидкой грязью. Желтый камыш кругом. Вот в камыше открылось ровное овальное зеркало черной воды, посреди которого вонял ворох подозрительного тряпья. Опять камыш. Относительно сухой и чистый холмик с деревом посредине. Греющиеся ужи порскнули в воду. На холмике – разбитый миномет, завязший по самые ступицы.)
Ходуля: Хы, остановились. Увидели, значится. Ну, висит на дереве голый жмурик со связанными руками. Ну, язык высунул. Ну, почернел. И чего? Бывает. Теперь реже, чем в гражданскую, однако бывает. Сказать им, что можно, мол, остановиться под деревом да перекусить? Шутка юмора. Ххы! Не, не остановились, мимо прошли. И пусть их, больно надо связываться. Младшему верзиле вон предложил вчера поразмяться малость, так тот сначала отнекивался-отнекивался, потом встал в боевую стойку, а дальше… дальше, машшарахша, ну, ничего не помню… Завертелось все перед глазами, искры посыпались, глядь – мордой в подорожнике валяюсь, млею. А с виду-то он вроде нескладный. Ну их…
(Дождь прекратился. Скользкая тропинка вела вверх по склону, петляя меж кустов и деревьев. Впереди маячила черепичная крыша башнеобразной постройки. Последним испытанием оказались высокие, почти в рост человека, папоротники. Очевидно, они приняли на себя все мыслимые небесные осадки и с величайшим усилием сохраняли воду на резных листьях, чтобы дождаться путников и прицельно облить их. Каждую успешно попавшую за шиворот струйку Лунин встречал изысканным сквернословием на блатном жаргоне базового языка.)
Ходуля: Ага, хижина сбоку. Известная донельзя. Сколько раз проходил – все удивляюсь, откуда такое. Дом круглый, стены - плетень, окошек нету. А у входа чего не понашвыряно - черепки, железки ржавые, гнилые деревянные лопаты и колья. Все травой заросло. Крыша когда-то соломенной была, потом истлела, ветром туда семян травяных нашвыряло, проросли. Так что вместо крыши – зеленая дерновая шапка. Внутрь я ни разу не заглядывал и не хочу. Даже если кто скажет, что там сокровища самого князя Гур-Шуша зарыты. Ну, все, за поворотом - ограда будет, дошли, значится.
(На возвышенности стояла старинная постройка. Лет шестьсот назад здесь основали нечто среднее между монастырем и маяком. На верхнем этаже высокой башни горел огонь, видный издалека как с моря, так и со стороны суши. Этажом ниже гудел большой колокол. Башню обступали спальни «отцов-путеуказателей», пекарни и кузницы, прочие хозяйственные сооружения. Двор обнесен каменной оградой и даже рвом. Строили тогда на века, даже сейчас все было в весьма приличном состоянии.)
Ходуля: У младшего, который насчет подраться не промах, нюх точно собачий. Учуял он чего-то. Даже раньше меня. Остановился, руку молча задрал. Классный бы из него проводник вышел, конкретный. Ну и мне тоже почудилось, что кто-то тут побывал. Чего там и где – не могу скумекать, а вот скребет на душе и все тут. Постолбели у ворот малость да и вперлись с бережением. «Пахнет морем». –сказал тот, что помладше и поздоровше. Другой кивнул в согласии. А чего бы не пахнуть? Море – вон оно, влезь на ту дурилу каменную да глазей на здоровье в бинокль на воду. Сподручно так, все видно, как у дервиша пандейского на лысине. Ихняя лодка имперская всплывает, ракеты выбрасывает, я ракетами отвечаю, баранов своих вывожу на берег. Мне офицеры пароль, я им пароль. «Конвой сдан!» - «Конвой принят!» И шабаш, в натуре, разбежались, подальше от этих головорезов подводных…
Саракш, Хонти.
Пограничная зона. Обитель "отцов-путеуказателей".
04 часа 00 минут, 15 дня месяца Фиалок, 9590 год от Озарения
Ходуля, Пешка и Гурон стояли посреди угрюмого вида комнаты в цоколе маяка-колокольни.
-Ждать станем. – объявил проводник и ткнул грязным пальцем вверх. Прогрессоры посмотрели. В потолке светлело квадратное отверстие.
-Высокохонько. – с уважением сказал Гурон.
-И лестницы нет. – добавил Всеслав.
-На кой? – спросил Ходуля. Он прощупал каменную стену, пересчитал, трижды, ошибаясь, камни в ряду. Подцепив один из них, вывернул из гнезда. В тайнике оказались топорик, котелок, какие-то свертки и бухта капронового каната с четырехлапой «кошкой». Проводник раскрутил и метнул «кошку». С третьей попытки железные зубья зацепились за края отверстия.
Проводник с неожиданным проворством взвился по канату.
-Ну там? – послышался его голос сверху.
-Нас приглашают. – вздохнул Лунин.
Гурон последовал примеру Ходули.
-А теперь обвяжись вокруг пояса. - приказал он, глядя вниз.
Всеслав был втянут, канат тут же убрали. На втором этаже можно было разместиться с относительным удобством: там имели место деревянные лежанки, камин, внушительная поленница березовых дров. Темная лестница без перил вела на третий уровень.
-Надежно тут. – заверил Ходуля. –Никто сроду не забирался. Вниз спускаться никогда не будем. Только сразу хворосту быстро насобираем на растопку, и все… А одному постоянно на чердаке надо дежурить, море обсматривать. Бинокля есть?
Гурон протянул проводнику кожаный футляр.
-Во вещь!– поразился тот. – Ух, ты! Как на пароход садиться станете, задари, а? Там все равно не пригодится, а если надо будет, даже получше надыбаешь.