Новый дом.
Эрта сидела на берегу реки и смотрела в чистое зеркало воды на свое отражение. Водоем она нашла быстро. Это был слишком большой и слишком протяженный водоем, чтобы искать его долго. Все живое здесь могло указать дорогу к нему. Приведя свою одежду в порядок и искупавшись, она хотела поспать до возвращения Ульриха, но что-то помешало ей. Какое-то странное беспокоящее желание, возникшее при мысли о нем. Оно не хотело игнорироваться и не давало ей покоя. Некоторое время она экспериментальным путем, совершая разные действия, на манер детской игры 'близко' и 'далеко' пыталась понять, что же она хочет. Теперь, сидя у реки и смотря на свое отражение, она поняла, что подобралась к своему желанию очень 'близко', и все ее дальнейшие движения с этого места будут уже 'далеко'. Ответ на вопрос был здесь. В ее отражении.
Все в ней было как обычно. Слишком обычно для всего того необычного, что с ней случилось за последнее время. И эта обычность сейчас и беспокоила ее, не давая расслабиться, чтобы восстановить потраченные силы. Необходимо было что-то в себе изменить. И она стала думать что именно. Встав на ноги, она начала копаться в многочисленных карманах униформы, осматривая все, что в них находилась и оценивая, насколько каждая вещь могла поспособствовать решению ее настоящей проблемы. Все неподходящее она убирала назад. В итоге в ее руках осталась только расческа, веревка, прочные карабины-кольца из мягкого пластика и металлические зажимы. Она снова села, положила отобранные вещи на землю возле себя и сняла пояс. Там тоже могло быть что-то, что могло ей сейчас пригодиться. И нашлось. Графический маркер, маркирующие красители и красящие медицинские вещества.
Она начала с красителей. И поняла, наконец, в чем же состояла ее проблема. Ей хотелось быть красивой. Для Ульриха. Чтобы соответствовать всему тому приятному, красивому и необычному, что он открыл для нее в этом новом мире. Да, мир вокруг казался ей теперь не просто информационно-красивым, а действительно — красивым, сейчас она могла ощущать эту красоту физически. Сейчас она могла непосредственно-контактивно с ее душой ощущать своими чувствами красивые краски неба, земли, растений, животных, красоту их форм и движений, красоту звуков и красоту их гармоничного сосуществования в этом большом разнообразном заселенном красотой мире. И только она, как ей казалось, не гармонировала с этой красотой. Она не принадлежала этому миру и даже для собственного мира была слишком неприметной и обычной. Выдающесть убийцам была полезна только боевая. Но никак не внешняя. Красота им была ни к чему. Аккуратно раскрасив свое лицо на манер светских гражданок, и внимательно посмотрев в воду, она поняла, что делает совершенно не то. Возможно, в ее мире это и произвело бы нужный эффект, но этот мир был другим. В этом мире ее новый образ вызывал дисгармонию. Он был неуместным. И это было не красиво.
Она удалила всю краску очистителем. И снова задумалась. Потом огляделась вокруг, чтобы понять, как именно ей нужно себя изменить, чтобы не выпадать из общего гармоничного фона. У границы леса были густые заросли папоротника, весь берег покрывал ковер из разноцветных цветов. Она подумала, что возможно и это могло ей пригодиться. Сам красивый мир. Вернувшись к реке в зеленой юбочке из широких папоротниковых листьев на бедрах и в пестром цветочном венке на голове, она с удовлетворением отметила, что так уже лучше. Но, ее желание красоты не унималось. Тогда она сняла с косы заколку-лезвие и убрала ее в карман. Потом взяла расческу и расчесала свои чисто вымытые недавно волосы. Они были пушистые и непослушные. Борясь за их послушание и изобретая себе новую прическу, она не обратила внимания на приближение эмоциональной ленты Ульриха. Ее занятие сейчас казалось ей настолько серьезным, что только тревожный сигнал об опасности мог прервать его.
Не прервала она его и тогда, когда Ульрих слез с Грома и направился к ней. Подойдя, он остановился и несколько минут молча наблюдая за ней, разглядывая совершенные ею над собой изменения. Потом спросил:
— Что ты делаешь?
— Хочу быть красивой.
— О, мой бог! И ты туда же. — обреченно воскликнул рыцарь.
— Куда? — удивилась Эрта и обернулась к нему.
— Неважно. Ты и так красивая.
— Я хочу быть еще красивее.
— Зачем?
— Просто хочу. У меня такое настроение.
— И часто у тебя такое настроение?
— Сейчас впервые.
— Ясно. Значит, мы не едем сейчас?
— Пожалуйста, можно чуть позже?
— Можно.
Еще несколько минут он стоял рядом с ней и смотрел на ее отражение в реке. Потом развернулся и пошел к лесу. Когда он вернулся, в его руках было ожерелье, сплетенное из черных и белых корешков папоротника в интересном цветовом сочетании. Он опустился на колени позади нее. Потом снял с ее головы венок. Эрта остановилась и замерла. Он одел на нее ожерелье, затем вернул венок на место. Девушка посмотрела в воду, она себе нравилась, и все еще смотря на себя, она сказала:
— Спасибо. Это то, что надо. И почему я не подумала об этом раньше.
Он улыбнулся:
— Тебе помочь?
— А ты хочешь?
— Да.
— Помоги.
Он взял из ее руки расческу и начал расчесывать ее волосы:
— А где же твоя заколка?
— Обойдусь.
Он снова улыбнулся.
Ульрих укротил ее волосы гораздо быстрее нее. Они покорялись ему, скручивались в его руках в удобные прядки, а затем сплетались в красивые ровные маленькие косички. Она пораженно и восхищенно обратилась к его отражению в воде:
— Тебе часто приходилось этим заниматься?
— Да.
— Ты сделал красивыми много женщин? — спросила Эрта, отмечая, что почему-то ей это не очень нравится.
— Ты первая.
— Но как же тогда… — озадаченно начала она, но потом резко обернулась, так что он едва успел выпустить из рук ее волосы, чтоб не причинить ей боли.
— Гром.
— Гром.
Сказали они почти одновременно. И рассмеялись. Грива и хвост Грома всегда были в идеальном состоянии. Она снова повернулась к реке, а его руки снова вернулись к ее волосам. И она начала следить за его неторопливыми ловкими движениями, получая от них необычное удовольствие.
Потом она спросила его:
— Ты считаешь меня красивой?
— А ты так не считаешь? — спросил он в ответ.
— Нет.
— Почему?
— Потому что не задавалась раньше таким вопросом.
— И тебе никто раньше не говорил что ты красивая?
— Говорили. Но мне было все равно.
— А теперь не все равно?
— Нет.
— Почему?
— Потому что сейчас мне хочется быть красивой.
Они замолчали.
Через несколько минут спросил он:
— А я кажусь тебе красивым?
— Конечно. Ты столь же красивый, как и весь твой красивый мир.
— Он кажется тебе красивым?
— Да. Очень.
— Странно. Я тоже не задавался раньше таким вопросом. Но и мне он сейчас кажется очень красивым.
— А ты?
— Что я?
— Ты кажешься себе красивым?
— Я не был в этом уверен. Но если ты считаешь меня красивым, то мне незачем в этом сомневаться. Ты ведь обещала мне никогда не лгать.
— Ты хотел бы быть еще красивее?
— Возможно. Но я не знаю как.
Эрта пристально посмотрела на его отражение и убежденно заявила:
— Знаешь, я думаю тебе не нужно быть еще красивее. Если ты будешь еще красивее, ты перестанешь гармонировать с окружающей красотой, и вызовешь диссонанс, и это будет уже некрасиво.
Он улыбнулся:
— А ты?
— Что я?
— Если ты будешь еще красивее, не вызовешь диссонанс?
— Я его вызываю сейчас.
— Чем?
— Обезличенностью.
— И ты считаешь, что красивая характерность может быть только внешней?
— Но ведь внутреннюю никому не видно?
— Ты ошибаешься.
— Ошибаюсь?
— Ее видно мне. А если видно мне, то видно всем людям. Я же не бог, не колдун и не особенный уродец. Я обычный человек. Такой как все.
— Внутри я тоже обезличена, — сказала она, возвращаясь к своим воспоминаниям на озере, когда она не могла вспомнить индивидуальность в лицах своих друзей, — если у меня будет красота снаружи, то красота проникнет и внутрь, и изменит то, что внутри.
Он твердо возразил:
— Думаю, все наоборот. Красота внутренняя характеризует красоту внешнюю. Если красота неправильно подсвечивается изнутри, она не будет красивой, она будет уродливой. Как лица людей в темноте при свете неправильно ложащихся на них отблесков факелов. Иногда, даже очень красивые внешне люди кажутся уродливыми.
Они снова замолчали. Он молчал, потому что ему нравилось причесывать Эрту и он тоже получал от этого удовольствие и сейчас наслаждался им, она чувствовала это. Еще она чувствовала, как в нем просыпается желание. И чувствовала, как в ней оно просыпается тоже. Поэтому молчала и она. Слушая это свое желание. Да что же со мной такое, думала она. Почему я теряю контроль над своими желаниями. И не только над желаниями разума, но и тела. Секс никогда не был для нее чем-то очень значительным. Просто иногда он требовался ее организму и был ей приятен. Но есть ли возможность им заняться или нет, ее никогда особенно не волновало. Это было праздное удовольствие, которое можно было получить, когда у тебя много свободного времени. Но, в свободное время можно было получить еще много других удовольствий. Сейчас ей хотелось только секса. Руки Ульриха стали напряженными и даже начали чуть вздрагивать от этого напряжения. Его желание тоже выросло очень сильно. Он перестал расчесывать ее, взял ее руку и вернул ей расческу. Потом уткнулся лицом в ее затылок и произнес:
— Больше не могу помогать.
— Почему? — разочарованно спросила Эрта.
— Потому что ты сводишь меня с ума.
— Как это?
— Я не знаю.
— Ты меня хочешь.
— Очень.
— Я тоже тебя хочу. Хочешь прямо сейчас?
— Да.
Эрта потянула вниз застежку униформы.
Он остановил ее, прижав ее руку своей и не давая ей двинуться дальше:
— Нет. Я хочу, но не так.
— А как?
— Еще не знаю.
Она развернулась к нему лицом, и подняв голову, посмотрела на него. Он тоже смотрел на нее. Она не понимала. Он хотел ее, и она его хотела. Но, он одновременно и хотел, и не хотел. И она не могла понять, что именно он хочет и чего не хочет. И она не знала даже в каком направлении ей нужно искать ответ. Ульрих глубоко вздохнул, сбрасывая с себя напряжение, и поднялся. И протянул ей руку, чтоб помочь встать:
— Нам надо ехать.
— Да — прекращая искать ответы, согласилась Эрта.
Оказавшись на Громе, в самом своем любимом и удобном положении — в его руках, она расслабилась и заснула. Ей ничто больше не мешало и не беспокоило.
Когда она проснулась, разбуженная серьезным изменением в постоянстве движения, Гром стоял на месте, перебирая ногами. Стоял уже минут десять. Ульрих сидел, не двигаясь, обнимая ее уже двумя руками. Она заметила, что он завернул ее своим плащом. И ей это было приятно. Комфорт ей был не нужен. Но сейчас ей показалось, что именно этот комфорт ей был необходим. Она подумала, стоит ли ей сейчас открыть глаза, или еще минут десять полежать в его руках, не двигаясь и не изменяя ритма своего дыхания, чтобы он не заметил ее пробуждения. Она подумала, что если бы она спала еще сутки, он бы сутки так и сидел, не двигаясь. Но потом она устыдилась своего эгоизма и открыла глаза, встретившись с его взглядом.
— С пробуждением, — полулыбнулся ей он.
— Спасибо. — прошептала ему она.
— Могу я тебя попросить о чем-то важном и возможно сложном для тебя?
— Можешь.
— Не сообщай, пожалуйста, моей семье сразу, что ты убийца. Лучше им вообще это не сообщать без серьезных на то причин.
— Почему?
— Потому что у нас это не профессия, а определение. И не слишком достойное.
— Меня это не волнует.
— Я понимаю. И меня не волнует. Но это будет не совсем прилично.
— Хорошо. Я понимаю. Не скажу.
— Едем? — улыбнулся он.
— Едем. — подтвердила она.
Ульрих высвободил одну руку и взял поводья Грома, пуская того шагом по утоптанной дорожке, которая уходила к каменным стенам большого замка.
Оказавшись во дворе своего дома, он сказал ей оставаться верхом и спрыгнул с Грома. Потом он скрылся внутри здания. Эрта посмотрела вокруг. Кардинальных отличий с замком Акселя фон Мэннинга она не нашла. И посчитала столь незначительную новизну недостаточно интересной, чтобы задерживать на ней свое внимание. К тому же, она еще успеет на нее насмотреться. Сейчас она хотела запомнить себя на Громе, все свои ощущения. Ведь неизвестно, когда они еще встретятся с вредным конем, и когда она еще сможет побыть его всадницей, которых Гром, судя по всему, терпел на себе не часто. Начавшиеся собираться во дворе слуги, при виде ее пораженно перешептывались и хихикали.
Ульрих появился во дворе. Но, не один. Его сопровождали две женщины и мужчина. Судя по одежде, это были хозяева дома. Одна из женщин была очень молодой, чуть старше Ульрике и красива красотой юности. Его сестра, подумала Эрта. Мужчина и другая женщина были практически ровесниками и оба показались ей очень красивыми. Еще она подумала, что они и внешне, необъяснимо, очень похожи друг на друга.
Молодая женщина, закончив разглядывать Эрту, презрительно воскликнула:
— О боже! Брат, в каком зверинце ты ее нашел?!
Взрослая пара молчала. Они еще не удовлетворили своего любопытства. Ульрих опередил свою семью и, подойдя к Эрте, снял ее с Грома, затем он сказал:
— Эрта, та юная дама, которая только что столь несдержанно выразила свои эмоции по поводу гостей в этом доме, моя сестра Минерва.
— Минерва, эта дама — моя подопечная и некоторое время она проведет с вами. Надеюсь, что мне не придется краснеть за недостаток приличий у нашей семьи.
Минерва поджала губы и сухо сказала:
— Рада знакомству.
Эрта выпрямилась и склонила голову в жесте приветствия Корпуса Убийц.
Когда она подняла голову, Ульрих уже представлял ее старшим:
— Отец, Кристина, это Эрта, моя подопечная. Надеюсь, вы будете добры к ней в мое отсутствие.
— Эрта, это мой отец барон Марк фон Боненгаль и его жена, Кристина.
Эрта вновь вытянулась в приветствии и, подняв голову, произнесла:
— Эрта.
Отец Ульриха молча откровенно восхищался ею.
Мачеха улыбнулась:
— Здравствуй, Эрта. Наряд амазонки — это конечно очень красиво. Но, думаю, тебе стоит переодеться в нечто более подобающее этому месту. С удовольствием помогу тебе выбрать новый наряд из того, что у нас имеется. И можешь называть меня Криста.
Эрта дружелюбно улыбнулась:
— Благодарю. С удовольствием приму Вашу помощь, но могу я остаться в своем наряде хотя бы до вечера?
Мачеха рассмеялась и согласилась:
— Он так дорог тебе? Конечно, оставайся, до вечера.
— Рад принять тебя в своем доме, Эрта, — обратился к ней отец Ульриха, — мы сейчас будем обедать, и приглашаем тебя присоединиться к нам. А пока, пусть Ульрих тебе тут все покажет.
— Благодарю. — просто ответила ему Эрта.
Потом они все ушли.
— Начнем с конюшни? — улыбнулся ей Ульрих, когда она повернулась к нему?
— Мне все равно, — пожала плечами Эрта.
Когда они обошли все более-менее важные объекты, они вернулись на конюшню, где Ульрих начал готовить Грома к отъезду.
— Ты уедешь сегодня?
— Да. Обедать я тоже не буду, — ответил он.
— Меня ждут в монастыре. Я уехал без предупреждения, — объяснил он.
— Понятно.
Повисло неловкое молчание.
— Ты что-то хочешь сказать? — наконец, спросил он
— Мне придется ходить в платье?
— А ты не хочешь?
— Я могу ходить в чем угодно, не в этом дело. Просто… мне немного страшно.
— Да ну? — изумился Ульрих — я думал ты ничего не боишься
— И чего же страшного в том, чтобы ходить в платье? — продолжал изумляться он.
— Да не в платье дело. В этом доме. В тебе. И не то, чтобы боюсь, просто все это для меня как-то непонятно. Зачем я здесь?
— А ты не хочешь быть здесь?
— Хочу.
— Тогда зачем искать еще повод?
— Незачем, — согласилась она.
Смотря как он собирается, и понимая, что сейчас он уедет, и это будет так долго, она почему то начала испытывать грусть. И почему-то начала скучать по нему уже сейчас. И чтобы это скучание не доставляло ей впоследствии более неудобных ощущений, она спросила:
— Ульрих, можно я тебя поцелую?
— Зачем? Тебе опять надо кого-то мной заменить?
— Нет.
— Ты хочешь поцеловать именно меня?
— Именно тебя.
— Для чего?
— Просто так. Потому что хочу. Разве нужно искать еще повод?
— Не в качестве извинения или благодарности?
— Нет.
— Целуй.
Она подошла к нему и потерлась носом, а затем щекой, о его щеку, потом нежно поцеловала его в уголок рта и тронула губами его губы. Он замер. Она отошла.
— Ты чудесно целуешься, — отмирая, сказал ей он.
— Правда?
— Очень.
— Можно я попрошу тебя о чем-то… интимном? — решилась она.
— …. интимном? — поразился он, — что ты хочешь?
— Пока ты не скажешь, могу ли я это сделать, я не могу тебе об этом сказать. Вдруг, это оскорбит тебя.
— Ты не можешь меня оскорбить.
— Хорошо. Тогда я прошу тебя полоскать зубы настойкой ромашки, календулы, или мяты, после того как ты поешь.
Он не знал, оскорбиться ему или нет на такое заявление. Но, он уже дал обещание.
— Я подумаю.
— Подумай, пожалуйста. Мне бы хотелось целовать тебя с б'ольшим удовольствием.
— Ты не получила удовольствия, целуя меня?
— Получила. Но, не такое, как могла бы получить.
— Я подумал. И я согласен. Ты хочешь еще поцеловать меня?
— А ты этого хочешь?
— Я сейчас вернусь. Пойду, поищу ромашку.
Когда он ее нашел, она проверила качество получившегося из нее настоя на вкус. Проверяла долго, серьезно и вдумчиво, крепко обвивая Ульриха своими руками. Вбирая и сохраняя в себе, чтобы запомнить как можно ярче все свои ощущения. Не отрываясь от ее губ, он, вдруг, поднял ее на руки и понес в дальний закоулок конюшни, где было свалено свежее сено. И остановился посреди него. Он передумал ехать сегодня. Не разжимая объятий, они опустились на колени напротив друг друга. Он потянул вниз кольцо ее черной сплошной одежды, и она медленно начала раскрываться, освобождая его взору ослепительную белизну тела Эрты. Он чувствовал, как будто вытаскивает из кокона прекрасную бабочку. Эти его чувства еще больше разожгли чувства Эрты.
— На тебе так мало одежды… — медленно прошептал он.
— Много одежды стесняет движения, — медленным шепотом отвечала ему она, — ненамного, но для меня мгновения — это очень много…
— Да, я понимаю, — втекал в нее его шепот, — но, тогда мне нужно уравнять шансы. Ты мне поможешь?
Пальцы Эрты начали бродить по его телу, освобождая его от одежды.
Когда он остался в нижнем белье, он остановил ее руки, поймав их в свои. Она стояла напротив в одних белых эластичных лентах своего форменного белья.
Они замерли, прижимаясь головами, друг к другу.
— Я не могу, — увеличивая тон шепота, сказала Эрта.
— Почему?
— Я не могу делать это так, как делала раньше. Сейчас все совершенно не так. Все по-другому.
И она чувствовала его растерянность, он тоже не знал что делать.
— Наверное, это смешно, — тоже повышая тон, прошептал он, — но, и я не знаю что делать. Я тоже не могу как раньше.
— Мне не смешно. Мне неловко. И это странно — ответила она — я не знаю что делать, но я знаю, что хочу этого сделать. Сейчас. С тобой. То, чего я не знаю, как сделать.
— Вот, и со мной также. Только мне еще хочется поцеловать тебя.
— Тогда, может быть, мы просто будем делать сейчас все, что нам хочется, а не то, что мы делали раньше в таких случаях?
— Я согласен. Кто начнет? Должен же кто-то проложить дорогу. В неизвестное.
— Ты. Мне же страшно. Я так никогда не делала.
— Я тоже не делал так. Но, мне не страшно. Я начну.
И он наклонил голову и поцеловал ее ключицу. Она почувствовала где-то рядом Марка Боненгаля. Вскоре, постаравшись как можно более бесшумно закрыть за собой ворота конюшни, тот растеряно шел в замок, изо всех сил пытаясь стряхнуть с себя неожиданно хлынувший на него горячий дождь, когда он заметил их на конюшне. Он возвращался сообщить семье, что Эрты не будет к обеду. Она почувствовала и отметила это, но ее это не волновало. Они с Ульрихом вернулись во времени на месяц назад, в первый день, когда они встретились. И сейчас снова изучали друг друга. Как Адам и Ева. Как тогда. Одни в целом мире. Но, познающие уже не мир, а друг друга и себя самих, все свои внутренние желания и возможности.
Смотря ему в лицо, она начала забираться руками под его нижнюю рубашку, развязывать веревку на другой части его нижнего белья, снимать их… Когда она добралась до его кожи… она глубоко вздохнула, это был почти стон… Она ТАК его ХОТЕЛА… Ее пальцы блуждали по его позвоночнику, как будто играли на невидимых струнах неведомого музыкального инструмента Вселенной, ее руки ласкали его кожу… Его руки ласкали ее кожу и по её телу пробегали искры высоковольтного напряжения, и он чувствовал это. И она чувствовала волны его электрического напряжения и эротического магнетизма. Он горел. Но, еще не полыхал. И, это возбуждало. Это напрягало ее тело еще больше. Это подстегивало. Он взял ее кистью руки за волосы на затылке, чуть выше ямки у основания черепа, и крепко сжал пальцы, прижав ее затылок к своему плечу. Это не причиняло боли, но двигаться она не могла. Он стал целовать ее шею. Его губы были горячими и мягкими, он целовал впадину под подбородком, ямку у основания горла, слева и справа от горла, а его вторая рука, забравшись под ленту, ласкала её грудь… вскоре лента вообще покинула ее тело. Она дрожала… она прижималась к нему… вжималась в него, лаская руками его тело… крадясь и метаясь по нему… Начиная ласкать руками его напряженный орган… она уже задыхалась…
Она сползла вниз, садясь на свои ноги, он не стал удерживать ее… и принялась ласкать губами его живот, целовать бедра, потом её язык нежно и страстно начал ласкать головку его детородного инструмента, и он начал порываться что-то сказать, или закричать, но молчал, не находя в себе сил для этого. Его руки взъерошивали ее волосы… она прикрыла зубы губами, придав своему рту круглую форму, не напрягая при этом губы, они были свободными и мягкими… Одной рукой продолжая ласкать позвоночник Ульриха, а другой держась за основание пленника своих губ, она облизала губы, и не спеша, заскользила влажными губами вниз, почти до конца, погружая его в себя. Внизу она задержалась на несколько секунд и задвигалась точно так же в обратном направлении. Ее язык, при этом, облизывал его… по стволу… вокруг шляпки… она 'ела' его, осторожно и растягивая удовольствие, как любимый ею, нежный сахарный фрукт с тропических планет… она смотрела на него и в себя. Она горела. Все ее тело вздрагивало от перевозбуждения… Он начал задыхаться. Он уже не мог себя сдерживать.
Он, неожиданно для нее, подхватил ее на руки, уронил на сухую траву и тяжело навалился сверху. Мягко укусил ее за мышцу спины у основания шеи. Он не был груб, он не был жесток, ему незачем было быть ни тем, ни другим, он был СИЛЬНЕЕ. Да, она хотела сильных мужчин, она любила сильных мужчин, но… он был еще сильнее… по другому… Она почти испугалась. Она попыталась вывернуться из-под него. Но, он ей этого не позволил. Он крепко прижал обе кисти ее рук к их импровизированному ложу, над ее головой. Она пыталась было сопротивляться, но, у нее не было сил, ее тело не слушалось ее… казалось, что ее негодование только распаляет его тело еще сильнее. Он пытался остановиться, почувствовав ее испуг, но не мог. Он просто мучительно-вопросительно посмотрел на нее, и она покорилась ему и своему телу, доверяя им обоим всю свою волю и все свои чувства. Неосторожно выплескивая их наружу, и вливая их половину в его эмоциональный фон, купаясь в океане его чувств, ныряя и кружа в нем, как рыба, живущая в его водах.
Потом он опустил руку к ее нижней ленте, медленно освобождая Эрту и от нее, а затем пальцами аккуратно прокрадываясь внутрь тела Эрты, через вход, который лента больше не защищала. Потом он осторожно ввел туда свой содрогающийся от нетерпения орган и вошел в неё сам… она почувствовала двойную горячую волну жажды удовлетворения страсти, необузданную, как цунами… внутри нее вспыхнул пожар…он распространялся по телу с невероятной скоростью, и вскоре в нем уже не осталось неохваченных им территорий. она оказалась во власти мужчины, власть над ней которого казалась, огромной… Уверенно совершая ритмичные движения внутри нее, он чувствовал её жар изнутри. А её страсть просто выходила из неё криками, и крепкими объятиями ног его спины, которую царапали ее ногти… но он этого не чувствовал. Он чувствовал, что они с ней единое целое… один организм… один зверь… две полыхающие звезды… одной системы.
Время просто перестало существовать. И она не знала, когда наступил этот момент, когда весь мир взорвался перед ее глазами… когда она просто выпала из реального мира в другое измерение. Она не слышала ничего. Она только ЧУВСТВОВАЛА. Она чувствовала столько всего, происходившего сейчас в ее теле… и все это было УДОВОЛЬСТВИЕМ. Почти болезненным. Чистой, ничем не разбавленной эйфорией. Она не слышала своих криков, стонов, шипения… судорог, ее извивавшегося в оргазме тела… потом она пришла в себя… и оргазм все еще продолжался… приступами, толчками, отголосками… то возрастая, то замирая, еще несколько минут. Как эхо. То, что сейчас произошло было для нее — искусством. Искусством достижения этой высоты. Которой она еще никогда не достигала. Она не чувствовала своих ног. По ним еще пробегали искры судорожного оргазма… и она посмотрела в его глаза. Глубокие, как бездна. Потемневшие и непроглядные… и выдохнула: 'Спасибо'. И услышала в ответ выдох его благодарности. Это было сказочное и беспредельное искусство.
Потом они долго лежали и молчали, приходя в себя, постепенно возвращаясь в реальный мир. Ее голова лежала у него на плече, и он перебирал этой рукой гладкий шелк ее волос. Одеваться им не хотелось. И только на обнаженном теле Эрты все еще было ожерелье из корней папоротника. Наклоняясь, и целуя ее голову, он нарушил молчание:
— Ты сделала это не потому что тебе было плохо?
— Нет. Мне было хорошо, — ответила она, целуя его грудь, — И мне никогда не было так хорошо как сейчас. А тебе?
— Мне очень хорошо. И я никогда не чувствовал ничего подобного.
— Правда?
— Я похож на лгуна?.. — укоризненно посмотрел на нее Ульрих.
— Нет, — зачарованно любуясь им, ответила Эрта.
— Ты сделала это, потому что тебе хотелось сделать это именно со мной?
— Именно с тобой.
Они опять молчали. И он опять нарушил его первым:
— Если ты опять намерена сбежать и пополнить мою коллекцию твоих ножей, то можно я выберу, что мне больше нравится до того, как засну?
— Нет.
— Почему нет? Тебе жалко нож?
— Нет. Я не сбегу. Но, если ты хочешь нож, выбирай любой.
— Я не хочу выбирать, я хочу всё.
Все еще находясь в гипнотическом трансе его голоса, она отвечала:
— Всё не могу, извини.
— Понимаю, ведь тебе придется быть там, где они, даже если ты этого не хочешь. Поэтому и хочу их все.
— Но ведь я и так у тебя. И я хочу быть у тебя. Мне все равно, какое оружие у меня в руках. Я любым убиваю не хуже, я могу убивать и без оружия. Просто в нем часть меня.
— Об этом я и подумал, что со мной только половина тебя. Я хочу вторую половину. Где она?
— Если бы я знала.
— Все еще не хочешь рассказать, куда твое оружие увлекает твою вторую половину?
— Еще нет, извини. Сейчас мне вообще не хочется думать о том, что было до этого дня. Так тебе нужен нож?
— Нет. Мне нужна ты.
— Зачем?
— Если бы я знал.
Она приподнялась, опираясь на руки и на Ульриха, внимательно посмотрела на него и твердо сказала:
— Я тоже хочу, чтобы я была тебе нужна, и я не знаю зачем.
— А я тебе нужен?
— Очень.
— Почему?
— Я не знаю.
— Я тоже хочу быть нужен тебе.
— Нам очень нужно знать, зачем нам это нужно? — серьезно спросила его Эрта.
— Не думаю, — серьезно ответил он.
— Я тоже, — поддержала его она.
— Просто будем вместе до тех пор, пока мы нужны друг другу? — улыбаясь, предложил он.
— Да. — серьезно ответила Эрта, наклоняясь чтобы поцеловать его.
Утром, провожая его, она спросила:
— Когда мы увидимся?
— Я надеюсь, что скоро, — тихо отвечал ей и себе Ульрих, садясь на коня.
— Я тоже надеюсь — тихо сказала Эрта.
— Правда?
— Очень.
— И ты будешь меня ждать?
— Очень.
Выезжая за ворота, он остановился, медлил еще несколько минут, потом обернулся к ней:
— Эрта, мы увидимся. Неважно когда. Главное — мы увидимся.
Она серьезно и спокойно ответила:
— Да. Я буду ждать.
И он уехал.