На этот раз Баталин не совсем понимал командира дивизии: ведь он, Баталин, точно выполнил приказ - открыл огонь в условленное время. Не виноват же он, что появилась эта проклятая луна и помешала разведчикам проникнуть через передний край противника...
Генерал внимательно посмотрел на него, затем взял со стола красную книжку и привычным движением раскрыл заложенную страницу. "Боевой устав пехоты",- успел прочесть Баталин.
– Вот посмотрите сюда,- тихо предложил Сизов.
Роняя с широкого лба капли пота, Баталин стал читать. Подчеркнутая комдивом статья устава говорила об инициативе командира в бою. Огромный, с суровым, свинцово-тяжелым блеском в глазах, Баталин как-то вдруг ссутулился и покраснел: ему была хорошо известна непреклонная строгость генерала, хотя на себе он еe редко испытывал. Вот сейчас генерал не ругал его - и это было еще тяжелее.
– Возьмите... На память от меня,- комдив указал на устав.- И почаще заглядывайте в эту книжку. Полезно! А теперь идите.
Подполковник повернулся и, медленно переставляя свои толстые ноги, тяжело вышел из генеральского блиндажа. На улице было прохладно, но Баталин расстегнул ворот гимнастерки. Подошел к коню, привязанному у дерева, с трудом перекинул в седло свое большое, грузное тело. С озлоблением пришпорил. Конь присел, дико всхрапнул и, выбрасывая себе под брюхо песок, тряской рысью помчался в сторону Донца, закрытого густой завесой тумана.
Устало опустившись на стул, генерал взял из стопки книг еще какой-то устав. Листая его, он как бы размышлял вслух:
– Самое страшное в том, что Баталин до этой минуты даже не чувствовал никакой вины за собой. Нужно было разбить это убеждение. Инициатива офицеров и солдат в бою нам необходима. Наш Боевой устав со всей силой подчеркивает это. Я вот уже статью об этом написал для нашей газеты.- Сизов раскрыл полевую сумку, вынул оттуда конверт.- Прошу вас, прочтите... скажите потом свое мнение и передайте, пожалуйста, редактору,- добавил он, отдавая конверт Демину.
Потом подумал еще о чем-то, улыбнулся вдруг, доставая из той же стопки том "Войны и мира". Неожиданно заговорил:
– А вы знаете, Федор Николаевич, чем велик был старик Кутузов? - и, помолчав, светлея в лице сам, ответил: - Он отлично знал душу солдата. Да и сам, пожалуй, был солдат. Хитрый, умный русский солдат!..
Все более воодушевляясь, Сизов начал читать, очевидно, особенно понравившееся ему место:
– "Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько минут и, видимо, неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! - сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо были слышны его медленно выговариваемые слова.- Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки".
Сизов, взволнованный, утирая пот с лица, перестал читать. Посмотрел на тихо слушавшего и как будто чем-то немного удивленного Демина.
– А какая гордость звучит в его словах. Русская гордость! Вы только послушайте...
И генерал снова начал читать, голос его чуть дрожал:
– "Нагни, нагни ему голову-то,- сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев.-Пониже, пониже, так-то вот. Ура! ребята,- быстрым движением подбородка обратясь к солдатам, проговорил он.
– Ура-ра-ра! - заревели тысячи голосов.
Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым блеском.
– Вот что, братцы...- сказал он, когда замолкли голоса.
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, заговорил простой старый человек, очевидно что-то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что дeлать! Потерпите, недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда".
Генерал закрыл книгу, положил ее на прежнее место, подровнял с другими книгами. Сказал, сверкнув на Демина своими быстрыми, молодо заблестевшими глазами:
– Это был настоящий отец солдатам. И он побеждал.
Слушая Сизова, полковник удивлялся, как это сидевший против него такой пожилой человек, обремененный сложными обязанностями, успевал не только прочитывать все эти книги, аккуратно собранные и сложенные на столе, но и писать еще статьи в газету,- где находил он для этого время?
– Вам надо отдохнуть, Иван Семенович,- участливо сказал полковник.
– Вот как раз сейчас этого и нельзя делать. Разведчики еще на этом берегу. Надо подумать, как бы их получше переправить. Эта операция для нас очень важна!.. Немецкое командование подбрасывает на наш участок все новые и новые силы. Это неспроста...
В дверях появился адъютант и сообщил, что пришли танкисты.
– Зовите их быстрее!..- оживился генерал.- Ну вот, а вы говорите -отдыхать! Нет, Федор Николаевич, отдыхать сейчас не время. Останьтесь. Посидите. Танкисты - народ интересный.
– С большим бы удовольствием, Иван Семенович, но должен спешить на совещание с парторгами. Они, наверное, уже ждут.
Демин вышел из блиндажа, остановился на опушке леса. Осмотрелся. Справа, километрах в девяти, виднелся подернутый сизой, трепещущей дымкой занятый врагом Белгород, слева, подальше,- Волчанcк; прямо за Донцом, окруженная дубовой рощей, белая, как плешь древнего старика, грелась на солнце меловая гора; от горы перепутанной зеленой бородой сбегал по извилистому овражку разномастный кустарник. По эту сторону вдоль реки вытянулись полуразрушенные села. То там, то сям вихрились султаны разрывов. Позади, в трех-четырех километрах, отделенный от Донца поляной и небольшими рощами, могучей ровной стеной стоял темный и сырой Шебекинский лес.
Зеленый ковер покрывал обласканную теплыми лучами землю. И только там, где разрывались снаряды, ковер этот был порван, издырявлен черными воронками, испятнан минами. Чем ближе к переднему краю, тем больше виднелось этих безобразных пятен, словно тут паслось огромное стадо кабанов. Воздух был чист и прозрачен.
Разведчикам удалось, наконец, снова отправиться в путь. На этот раз вместо неожиданно заболевшего лейтенанта Марченко с группой пошел сержант Шахаев.
Полк Баталина вел бой уже в другом месте. Операцией руководил сам командир полка. Бой сложился удачно: стрелки выбили противника с одной прибрежной высоты и удерживали ее в течение трех часов. Под звуки отдаленного боя разведчики относительно легко переправились через Донец. Только один раз над их лодками прошепелявила длинная пулеметная очередь. Труднее было преодолевать передний край противника. Немцы уже успели соорудить достаточно укреплений. Особенно много было колючей проволоки и минных полей. Проделанный саперами проход был узок, и двигаться по нему требовалось с величайшей осторожностью. Малейшее отклонение в сторону - и взлетишь на воздух. Немцы беспорядочно стреляли, как делали они всегда по ночам. Стрельба эта была бесцельной, но и шальные пули могли зацепить бойца. В одном месте, недалеко от Акима, почему-то взорвалась пехотная мина,-должно быть, натяжного действия. Воздух мгновенно раскололся яростной стрельбой.
– Ложись! - взмахнул руками Шахаев.
Припав к земле, разведчики пролежали с полчаса. Знакомое чувство ожидания вражеских ракет овладело ими. Затем стали снова продвигаться вперед - тихо и осторожно. Проползут немного - остановятся, послушают. Еще чуть продвинутся и опять прислушиваются. Звенело в ушах; в коленях -расслабляющая боль, как после многих приседаний. Это состояние было также знакомо разведчикам. Вспорхнувшая поблизости ракета заставила прижаться к земле и ждать. Казалось, она висела в воздухе целую вечность. Потом наступила кромешная тьма. По-прежнему поползли, словно искали на земле что то. Шахаев - впереди, за спиной - товарищи. Как хорошo ощущать их около себя! Одна-единствеиная мысль беспокоила теперь сержанта: правильно ли определил расположение вражеских окопов, не ведет ли он сейчас разведчиков навстречу смерти? Шахаев чувствовал, как мышцы его дрожали. Сильное давление крови стесняло грудь. Такое же тяжелое дыхание он слышал позади себя. На минуту остановился и оглянулся. К нему ползли все четверо. Вот этот, впереди,- Пинчук. Сопит сильнее других - у него самый тяжелый груз, да уж и не молод он, чтобы ползать по-пластунски. Чуть позади, правее,- Аким; рядом с ним - Сенька, извивается по-ящериному. Уваров - слева. Движения его спокойны, уверенны, темным квадратом перемещается его короткая фигура; видно, не раз приходилось саперу с минами ползать на животе перед вражеским передним краем. Шахаев снова пополз вперед. Настойчиво работал руками. Наконец почувствовал, что неприятельские окопы где-то позади. Махнул рукой разведчикам, вскочил. До балки бежали как по раскаленным углям.
Но вот, наконец, и балка. Здесь можно было идти уже в полный рост. Позади осталась вершина меловой горы. Теперь - душевная разрядка. Но нельзя поддаваться слабости. Надо идти не задерживаясь. Это понимал каждый, никто не требовал отдыха.
Все дальше и глуше шаги.
К рассвету разведчики были уже километрах в десяти от линии фронта. На лесной поляне остановились отдохнуть.
Выставив часового, Шахаев лег на живот, разложил на росистой траве карту, вынул компас. Подозвав к себе солдат, сержант еще раз повторил задачу.
– Все поняли?
– Все,- ответили хором.
Уваров, стоявший часовым, вдруг позвал Шахаева.
– Посмотрите, товарищ сержант,- сказал он, когда тот подошел.
Они оба наклонились, рассматривая что-то на просеке.
– Танк прошел. Совсем недавно.
На земле глубоко отпечатались лапы гусеничных траков.
– Да. Но какой танк, товарищ сержант? Видите - ширина гусениц какая! Около метра. Таких я еще ни разу не видел...