-- Да перестаньте же!.. Собственно, что вы разболтались! Неужели не надоело! -- прикрикнул на них Аким.
Осторожный Шахаев приказал Ванину взобраться на стог и наблюдать, что делается вокруг. Влез на стог и Аким. Разведчики слышали, как он сказал Сеньке:
-- Вон там... видишь, домики над речкой?..
Сам он своими близорукими глазами этих домиков разглядеть но мог.
Ванин посмотрел вдаль, приложив ребро ладони ко лбу.
-- Вижу, -- наконец сообщил Сенька. -- Деревня...
-- Как она... целая? -- нетерпеливо спросил Аким.
-- Целая...
Беленькие домики убегали за гору, по обе стороны небольшой речушки, на берегах которой, как часовые, стояли высокие и строгие тополи. Лучи солнца падали на окна, и хаты, словно живые, сверкали глазами, как бы улыбаясь кому-то долгожданному, приближавшемуся к селу.
Усталый Пинчук решил немного отдохнуть. Вытянув затекшие ноги, он посмотрел в синее небо. Звон птичьего хора и поднебесье будил в памяти бывалого солдата далекие дни детства. Вот он вместе с отцом, вспахав делянку, варит пшенную кашу. Тихо потрескивают сухие коренья подсолнечника. Отец -- он был глуховат -- спрашивает Петра:
-- Жаворонки поют?
-- Поют, -- отвечает Петр.
Старик долго щурит глаза, отыскивая в синем океане маленький серебристый поплавок -- трепещущего жаворонка. И, найдя, радостно улыбается, разгоняя морщинки на худом загорелом лице. А Петр смотрит на эти морщинки и думает, что к весне их у отца всегда становится больше: прибавляются заботы -- надо дотянуть большую семью до нового урожая, выпросить у Ивана Пивенка немного семенной пшеницы, сохранить корову, поддержать лошаденку...
Воспоминания Пинчука прервали с шумом спрыгнувшие со стога Аким и Сенька.
Отряхнувшись от соломы, они приблизились к Шахаeву, перематывавшему портянки. Аким нетерпеливо глядел на друга. Ванин подсел к сержанту.
-- Ты что, Ванин? -- Шахаев разогнулся, натягивая сапоги.
-- Так, ничего...
-- Врешь.
-- Ну, предположим... А у вас, товарищ сержант, девушка любимая есть? -- издалека начал Сенька.
-- Ну, тоже предположим. А дальше что?
Ванин растерялся. Своим вопросом он хотел вызвать Шахаева на откровенность и потом уж объявить о просьбе Акима. Но теперь этот так мудро задуманный план явно рушился. Было ясно, что Сенька не годился в дипломаты. Разговор сразу сложился иначе. Ванин стал поспешно придумывать новый вариант. И чтобы, очевидно, выиграть время, он на всякий случай сказал:
-- Какой вы странный народ -- казахи... Замкнутый, стеснительный.
-- Скильки разив тоби говорыты, Семен, що сержант наш зовсим не казах, а буряко-монголыць, -- поправил его Пинчук.
-- Буряко!.. -- передразнил Ванин.
Аким понял, что Сeнька начал слишком издалека, и решил сам обратиться к Шахаeву.
-- У меня к вам есть большая просьба, товарищ сержант...
-- Без тебя обойдусь! -- перебил его Семен.
Но Аким продолжал:
-- В пяти километрах отсюда мое родное сeло...
-- Сколько тебе нужно времени? -- спросил Шахаев, не дослушав Акима.
Сенька был поражен столь неожиданным и быстрым решением сержанта. Ему и в голову не приходило, что Шахаев уже все знал.
-- Так сколько же? -- повторил он свой вопрос, глядя на длинную сутуловатую фигуру солдата, стоявшего перед ним.
-- Сутки, не меньше, -- сказал за Акима Сенька, стараясь хоть этим загладить свой прежний промах. Но Аким, сверкнув на него очками, проговорил слегка дрогнувшим голосом:
-- Часа два... три...
-- Даю тебе пять. Как стемнеет, отправляйся. Найдешь нас у деда Силантия. Кстати, узнаешь, есть ли там немцы.
В сумерки, наскоро распрощавшись с товарищами, Аким ушел. Семен долго прислушивался к потрескиванию прошлогодней стерни под ногами удалявшегося друга. Потом тихо проговорил:
-- Ушел...
И полез в карман за кисетом.
Накрывшись пустым мешком, он курил, обжигая пальцы, курил долго, до тошноты, до звона в висках.
Сенька вдруг почувствовал на своем плече тяжелую руку. Сбросил с головы мешок, посмотрел: Пинчук...
-- Петр, как бы и с этим чего не вышло, а?..
-- Аким осторожен, Семен. Вин вернется...
Пинчук, Ванин и Аким уже давно воевали вместе.
Знойным летом 1942 года во время тяжелых боев в донских степях разведчикам лейтенанта Марченко, где служили Пинчук и Ванин, было приказано переплыть через Аксай и зацепиться за берег до прибытия основных сил дивизии. Плацдарм разведчики заняли. Но "основные силы", которых в дивизии оставалось не более двухсот активных штыков, так и не смогли переправиться. Немцы пристреляли каждый камень, каждый кустик и косили пулеметным огнем всякого, кто пытался появиться на берегу. Четыре дня отбивались разведчики. Из всего подразделения осталось только четверо -- лейтенант Марченко, Пинчук, Вакуленко и Ванин. Кто-то из них робко предложил командиру:
-- Может, ночью переплывем назад, товарищ лейтенант... Погибнем все -какой же прок... Лейтенант рассердился:
-- Марченко еще ни перед кем не отступал!.. Запомни это! Еще раз услышу...
Горячая пыль висела в неподвижном воздухе. Повсюду валялись трупы немецких солдат. Разведчики только что отбили очередную атаку противника, схоронили еще одного своего товарища и, грязные, усталые и злые, сидели в исковерканном окопе, борясь с
непреодолимым желанием бросить все к черту и лечь спать. Но тут блуждавший по реке ленивым, злым взглядом Ванин вдруг взволнованно зашептал:
-- Товарищ лейтенант!.. К нам кто-то едет с того берега. Вон там. Смотрите!