-- Может, кое-что из этих наук я и подзабыл,-- чистосердечно признался Семен.-- Однако насчет дождя и прочее ты, Аким, подзагнул.
-- Поживем -- увидим.
Аким уже успел рассказать Сеньке о том, что его тревожило, и теперь на душе у него стало легче. Лицо приняло прежнее добродушное выражение, как всегда немножко рассеянное. Сенька обещал ему уговорить Шахаева на обратном пути отпустить Акима на несколько часов, а может, и на всю ночь,-- смотря по обстоятельствам -- в родное село к невесте.
Вскоре стало душно. Гонимые южными ветрами, низко поплыли темные тучи. Мокрыми ошмотьями к ногам прилипали прошлогодние дубовые листья. По веткам забарабанил редкий холодный дождь.
Аким ухмылялся.
-- Ну, что я говорил? -- толкал он Сеньку.
Но тот не сдавался.
-- Ворона -- дура, но и она может накаркать любую беду.
Дождь усилился.
Разведчики вышли к реке Вьюнка. Шахаев волновался, все время глядел по сторонам: в этом месте их должен был встретить человек.
Сквозь разрывы облаков выглянула луна -- начищенная, беззаботная -- и тут же снова спряталась за тучи. Надо было переправляться на противоположный берег. Посмотрели -- лодки не видать. Но тут случилось то, что на солдатском языке называется "подвезло": высокое дерево, стоявшее над самой водой, подмытое течением, повалилось, едва его толкнул Пинчук. Оно с треском упало вершиной на тот берег, образовав своеобразный мост.
Первым вызвался пройти Семен.
-- Только в случае чего матери сообщите,-- сказал он, улыбаясь.
Но улыбка получилась не Сенькина -- натянутая, пожалуй даже жалкая. Он с опаской поглядывал на черную, кипящую пучину и осторожно ступил на дерево.
От тяжести Сенькиного тела дерево опускалось все ниже и ниже, и, когда Ванин достиг середины, оно качнулось, выскользнув из-под ног разведчика. Семен попытался было ухватиться за ствол, но потерял равновесие и на глазах разведчиков исчез под водой.
Сенькин малахай поплыл вслед за обломанными ветками коварного дерева. Однако через несколько секунд появилась Сенькина голова. Отчаянно рассекая воду мелкими саженками, солдат поплыл к противоположному берегу и вскоре выбрался на сушу.
-- Беги в деревню! -- крикнул ему Шахаев.-- Крайняя хата отсюда, с гнездом аиста на старом дереве! Понял?
Сенька убежал. Увлеченные этим происшествием, разведчики не заметили, как из кустов вышел высокий седобородый старик. В руках он держал длинный шест с железным крючком на конце. Первым старика увидел Яков. Незаметно толкнул сержанта. Шахаев обернулся. Но Пинчук опередил его.
-- Здравствуй, диду! -- приветствовал он старика.
-- Доброго здоровьечка!
Вскинув кудельные брови, дед пристально смотрел на ребят: "Они или не они?"
-- Откуда, дедушка? -- спросил Шахаев и тоже подумал: "Он или не он?"
-- Из Климовки, откуда же мне быть,-- дед махнул рукой в сторону деревни, в которой только что скрылся Ванин.-- Бревна ловлю... двор у меня сожгли.
"Значит, он",-- подумал Шахаев, но пароль на всякий случай пока что не сообщал.
-- Кто же сжег, дидуся, а? -- спросил он старика.
Дед посмотрел на сержанта и, растерянно теребя бороду, ничего не ответил.
-- А вы кто будете? -- помолчав, спросил он, украдкой поглядывая на мешки за спинами ребят.
-- Рабочие мы, дедушка, домой пробираемся, в Харьков. Из Белгорода. Немцы нас отпустили. Говорят, красные наступать собираются.
Оттянув двумя пальцами мочку уха и склонив набок голову, накрытую заячьим, наполовину облезлым треухом, дед внимательно слушал. Потом вдруг поднял кверху большой нос, потянул им воздух и хитро засмеялся беззубым ртом.
-- Ой же и врать ты мастер, сынок! Не из Белгорода вы. Махорочка очень духмяная у вас, Аж за сердце щекочет. На версту чую ее запах, ить такой махорки, мил человек, при немцах-то мы, почитай, третий год не видим...-- И старик стал рассказывать не опасаясь: -- В прошлом годе скрывался у меня один лейтенант, молодой, вроде вот вас,-- дед указал на Уварова.-- Федором звали его. Подбили, вишь, его зенитчики немецкие. Ну, так вот он меня и угощал махоркой советского изделия... Ушел потом к своим. С той поры и не чуял я запаха махорочки нашей...
Растроганный Шахаев пожал большую бугроватую дедову руку и сообщил ему пароль.
-- У Алексея Ивановича были сегодня? -- спросил он старика.
-- А как же! Только от него...
Сквозь шум воды до разведчиков доносился низкий, словно бы придавленный чем-то тяжелым, гул.
-- Нечистый бы их забрал,--дед нахмурился.-- Это там... у моста... Танки ихние. День и ночь горгочут. И все туда, к вам, направляются... Огромадные, дьявол бы их забрал совсем... Ране таких не видно было... Широченные. "Тиграми", вишь, их назвал немец. Для устрашения небось...
Помолчали, прислушиваясь. Где-то в отдалении, в разных местах, ухнуло несколько глухих взрывов.
Дед оживился. Поднял голову, пощекотал седую бороду, хитро прижмурился.
-- Это наши! Ух, дают!..
-- Ну, ладно, дедушка, теперь расскажи, что сообщил Алексей Иванович,-попросил Шахаев.
-- Сведения он для вас передал, очень важные, говорит. Много, вишь, новых немецких частей появилось. Партизаны знают, где они располагаются. Все леса забиты германскими войсками... Вот возьми-ка, сынок,-- и дед передал сержанту аккуратно сложенный лист. Шахаев даже не заметил, откуда он извлек бумажку.-- Тут все как есть записано...
-- Благодарю, дедушка! -- взволнованно проговорил Шахаев.
Но дед невольно нахмурил брови.
-- Зачем меня благодарить? Общее дело делаем.
Шахаев спросил еще:
-- А в селе, в котором мост, много их?
-- Много, сынок. Сам-то я не был там. А партизаны сказывали, что много.
Пинчук угостил деда махоркой. Тот дрожащими руками свернул козью ножку.
-- Ну, а как насчет лодки, дедушка?
-- Лодка есть. Тут недалече припрятал. Пойдемте, сынки, за мной. Только под ноги глядите. Пней тут много.