- Я. Ты еще не забыл меня?
Павел резко раскрыл глаза, моргнул, закрыл и снова открыл. Таня. Таня Захаржевская, медно-золотая богиня из прошлой жизни.
Павел сел.
- Таня? Ты? Здесь? Откуда?
- Извини. Мне давно следовало бы прилететь. Но я ничего не знала. Позвонила Лидии Тарасовне узнать, когда ты возвращаешься, - и вот... Как ты?
- Хорошо. Теперь уже хорошо.
- Я рада. Вообще-то Лидия Тарасовна сказала мне, что ты идешь на поправку. Ей сообщают.
- Кто?.. Хотя какой же я осел, конечно, сообщают. Как ты?
- Нормально, как видишь.
- Да... Как дома?
- Дома? Дома не особенно хорошо... Не хотели тебя тревожить, пока ты еще был слаб.
- Что? Что такое?
- Сначала сильно болела Елка. Отравление. Съела что-нибудь не то, наверное. Но сейчас она здорова. Потом было плохо с сердцем у Дмитрия Дормидонтовича...
- Отец... - упавшим голосом сказал Павел.
- Опасности уже нет. Со дня на день его должны перевести из больницы в санаторий. Я его видела. Он держится молодцом, просил поцеловать тебя.
Павел облегченно выдохнул, но не шевельнулся навстречу Тане.
- Ты тоже очень неплохо выглядишь, - спокойно продолжала Таня. - Я ожидала, что ты будешь еще в гипсе, неподвижный. Готовилась тебя выхаживать. Но, видно, не понадобится.
- Не понадобится, - подтвердил Павел и отвел взгляд.
- Ну ладно, - сказала Таня и поднялась со стула. Она взяла его руку, пожала и выпустила. - Я пошла. Увидимся за ужином.
- То есть куда пошла? За каким ужином? - недоуменно спросил Павел.
- Я ведь тут рядышком остановилась, на правительственной даче, вечером забегу. Думала задержаться на недельку-другую, но раз тут во мне надобности нет, я, наверное, улечу денька через три. Полагаю, на осмотр местных достопримечательностей этого хватит.
И Таня направилась к выходу.
- Стой! - срывающимся голосом окликнул ее Павел. - Сядь, мне нужно кое-что сказать тебе... Выслушай меня, умоляю. Понимаешь, я, сам того не желая, оказался перед тобой подлецом... Я встретил женщину...
Он рассказал ей о Варе все и умолчал лишь, щадя Танино самолюбие, об интимной стороне своих с Варей отношений.
Таня слушала его спокойно, внимательно, не перебивая.
- Вот так, - вздохнув, сказал он. - Прости, если можешь. Теперь ты вправе ненавидеть меня, презирать...
Он остановился в полнейшем изумлении - Таня смеялась, и в смехе ее не было ни обиды, ни озлобленности.
- Ты... ты что? - почти на вдохе спросил он.
- Господи, - отдышавшись, сказала Таня. - Мне-то всегда казалось, что ты взрослее меня и умнее. А ты совсем мальчишка, дурачок.
- Почему?
- А потому, что ты вбил себе в голову, будто в чем-то передо мной виноват,' обманул меня, обидел. Разве ты клялся мне в вечной любви, и разве я приняла твои клятвы? Неужели ты ожидал, что я, узнав про твою Варю - кстати, что-то в таком роде я поняла по первым же твоим словам, - кинусь царапать тебе лицо или побегу сочинять телегу в твой партком о недостойном поведении коммуниста Чернова, который нижеподписавшуюся комсомолку Захаржевскую поматросил да и бросил? Оставим эти развлечения быдлу. Мы же с тобой современные, неглупые люди. Ты мне очень симпатичен и дорог, брат моей подруги, пусть и не самой близкой, друг моего брата и мой, надеюсь, тоже. И ты считаешь, что нам нужно стать врагами или чужими друг другу только потому, что один из нас встретил любимого человека?
Таня достала из сумочки сигарету, подошла к раскрытому окну и закурила, выпуская дым в форточку.
- Извини, мне казалось, что нас связывали совсем другие чувства... сказал Павел ей в спину облегченно и чуть грустно.
Она стремительно развернулась. Щеки ее разрумянились, в волнении она была особенно хороша.
- Наши чувства - это наше личное дело, пока мы не выплескиваем их друг на друга, - отчеканила она. - А я слишком уважаю тебя, чтобы полоскать тебя в моих комплексах, обидах, смутных переживаниях, тайных мечтах и прочем мусоре. И с твоей стороны хотелось бы рассчитывать на взаимность. Вообще я считаю, что эта самая русская душевность, которой мы так кичимся перед всем миром - это просто душевная распущенность и эгоизм. Сладострастно исповедуемся, топим друг друга в соплях, и тут же вцепляемся в глотку, особенно если другой оказался счастливее, умнее, талантливей... Впрочем, я отвлеклась. Короче, ты согласен, что у нас нет серьезных оснований терять друг друга?
- А? Да... - Павел смутился. Он поймал себя на том, что любуется ею и так этим поглощен, что не вслушивается в ее слова.
- Прекрасно. Значит, мир? - Она подошла к кровати и протянула Павлу руку. Он крепко пожал ее, потом не удержался и приложился к ней губами.
Несколько секунд она смотрела на него сверху вниз с легкой улыбкой, потом отвела руку от лица Павла.
- У тебя теперь есть Варя, - полушутливо сказала она. - А у меня есть просьба.
- Какая?
- Ты познакомь меня с Варей, ладно? Я хочу посмотреть на нее и поболтать с ней. Во-первых, просто любопытно понять твой вкус. И еще, есть некоторые вещи, в которых я разбираюсь намного лучше тебя... Доверяешь? Но предупреждаю, что с тобой я своими наблюдениями поделюсь только в самом крайнем случае.
- Хорошо, - сказал Павел. - Она придет к ужину или чуть позже. У нее сегодня ночное дежурство. Это так называется - дежурство, она просто будет ночевать в кабинете. Здесь настоящих больных - только я один, и то уже поправился. Несколько человек восстанавливаются после болезни, а большинство отдыхают.
- Это я заметила, - с .усмешкой сказала Таня.
- Я вас познакомлю, потом можем вместе посмотреть телевизор...
- Знаешь, чтобы не ставить ее в неловкое положение, ты скажи ей, что я твоя родственница. Двоюродная сестра.
- Да? Я и не подумал...
- Ничего, зато я подумала. Две головы, если не совсем тупые... Ужин в полвосьмого?
- Да.
- Тогда до встречи.