Какие-то странные воспоминания, унаследованные от предков, теснились у него в голове. Он пытался освоить этот новый опыт, настолько чуждый рту материнских деревьев. Оглядевшись по сторонам, он вдруг увидел, что стоит в лесу. В голове у него наступила полная путаница - солнце казалось не того цвета, а гравитация - слишком слабой. Воспоминания, спрятанные в его клетках с тех пор, как Аризели посадили на Фенрилле первые рощицы великих деревьев, теперь пробивались наружу сквозь напластование менее давних событий. Совершенно смятенный, вудвос скрылся в своей берлоге. Он в первый раз осознал себя.
Такого на Фенрилле не случалось за все семьдесят миллионов лет его существования.
Глава 8
Чоузен проснулся в тяжком похмелье. Он неуверенно сел на кровати и потер глаза, стараясь стряхнуть с себя вязкий сон. При каждом его выдохе каюта наполнялась едким зловонием. Он совершенно не помнил, как добрался до своего отсека. Не помнил, как разделся. Но как бы то ни было, сейчас он находился в своей собственной, стерильно чистой комнате, в собственной, стерильно чистой пижаме.
Что-то, случившееся в недавнем прошлом, смутно тяготило его - нечто такое, что он инстинктивно старался не вспоминать. Однако непрошеные воспоминания все-таки прокрались в сознание, и он съежился от стыда. Да, можно себе представить, каким ничтожеством он выглядел. Чоузену отчетливо представилось недоверчивое выражение на лице отца в момент, когда тому начнут живописать подвиги сына. Вот она, самая яркая иллюстрация материнских высказываний о "зрелости"!
Как он ненавидел это слово! Как он ненавидел, когда его судили с позиций этой самой пресловутой "зрелости"! Интересно, что сказал бы Рва... Наверное, прорычал бы что-нибудь вроде: "Ну дает человеческий несмышленыш!", сопроводив свои слова раскатами смеха. От этой мысли Чоузен похолодел. Да, кажется, еще было что-то с Чи Линь Вей... И тут же ее образ всплыл у Чоузена в памяти, прекрасный, как сон.
Что она теперь о нем подумает?
Он прислонил голову к холодной стене крохотной душевой кабинки. Потом нажал кнопку водяного душа. От холодной воды его вначале бросило в дрожь, но он заставил себя перетерпеть. Когда через пять минут зазвенел таймер, в голове немного прояснилось, а кожа снова обрела обычный блеск. Тут он посмотрел вниз и заметил небольшой голубой конверт, подброшенный под дверь.
Это была настоящая бумага, украшенная стилизованным портретом Чи Линь Вей из золотых листиков. Осторожно, с замирающим сердцем он вскрыл конверт. Письмо было написано мелким аккуратным почерком, настоящими чернилами. Невольно восхищаясь столь изящным способом связи, принятым в средневековье, Чоузен прочитал:
Боюсь, что сегодня гостям предстоит поездка по кораблю. Значит, придется пробыть здесь до тех пор, пока флотские не продемонстрируют нам всю свою сногсшибательную технику. Корабль огромный, и поездка наверняка займет несколько часов. Впрочем, я уверена, вы уже и сами все это знаете, бедняжка. Надеюсь увидеть вас живым и здоровым в 01:00 часов в кают-компании, где к нам присоединится коммодор Тиакс. Очевидно, он собирается лично возглавить эту поездку. Должна предупредить вас, что Тиакс - страстный любитель военной истории, очень интересуется военными кампаниями вашего отца и к тому же невероятно словоохотлив. Так что мужайтесь. Да, кстати, возвращаясь к событиям вчерашнего вечера: вам, наверное, приятно будет узнать, что вы прощены. Конечно, это были мои любимые туфли, но вспомнив, что туфли эти гораздо старше вас, я приняла случившееся с вами за некое предначертание и выбросила их. Скорее всего их уже переработали в рыбий корм. Так что вы - всего-навсего посланник всесильного рока. А посему я благодарю вас и с удовольствием проведу сегодняшний день в вашем обществе.
Послание это увенчивалось замысловатым вензелем и источало тонкий аромат духов.
Чоузен сделал глубокий вдох и, прислонившись к стене, открыл тайник с фарамолом, сделанный в каблуке ботинка, извлек зернышко и положил на язык. "Бедняжка"!
Во время бритья он уже чувствовал себя значительно лучше. Ему не терпелось снова увидеть Ч и Линь Вей.
Побрившись, он отправился завтракать и там обнаружил вдруг, что мир перевернулся вверх дном. Последние новости буквально ошеломили его. Оказывается, пока он спал без задних ног, на побережье разразился мятеж и сотни горцев попали в заложники.
Каждый из тройных мониторов кают-компании без устали транслировал телеобращение новых командос.
Чоузен попытался дозвониться по настенному телефону в отель, где остановилась его мать, но компьютер "Ганди" объявил, что командос запретили все телефонные переговоры.
Неужели его мама тоже в руках мятежников? На одном из экранов ведущий зачитывал списки предполагаемых заложников. Пробившись к монитору, Чоузен через компьютер связался с поисковым отделом, пытаясь навести справки о матери. Через несколько секунд на экране появилось ее имя, но без всякой информации. Помрачнев еще больше, он встал в очередь, получил порционный завтрак и принялся поглощать постылую синтетику, запивая ее жиденьким кофе. Компьютер продолжал поиск, но никаких сведений о фейнах так и не добился. Хорошая это новость или нет? Интересно, спасся ли Рва? А Играк? Зачитываемый длинный список пестрел именами мультимиллионеров, столпов горского общества. Дали Сприк, Милиция Чанг, Юзеф Хоучет... Вот только Эрвил Сприк туда не попал. Выходит, этого великана так и не поймали? Но тогда и Играк скорее всего остался на свободе...
Снова и снова набирал он телефон Треснувшей Скалы, но с отцом его так и не соединили. Лавин в это время находился в Совете Командования. Таким образом, Чоузен достоверно знал лишь две вещи: имя Флер стоит в списке заложников командос, а Фенрилльские силы самообороны до сих пор не провели ни одной военной операции.
Торопливо доев завтрак, Чоузен поспешил в свою каюту, чтобы настроить монитор на передачи командос.
В конечном счете прав оказался его отец! Пятьдесят лет он занимался стратегическим планированием, доказывая маловерам - в том числе собственному сыну, - что им грозит опасность. И как выяснилось, не зря. Наверняка мятеж готовили долго и тщательно. Погруженный в невеселые раздумья, Чоузен распахнул дверь своей каюты.
Там его поджидали двое мужчин странного вида. Они тут же втащили юношу внутрь, захлопнули дверь и приставили к голове электрошоковую дубинку. Разъяренный Чоузен вырвался и даже успел нанести удар, но в следующую секунду в легких его словно что-то взорвалось - один из парней ткнул его коленом в живот, отбросив к стене, а второй скрутил руки и направил в лицо струю нервно-паралитического газа. Чоузен рухнул как подкошенный.
- Ах ты змееныш, - прохрипел один из нападавших, вытирая струйку крови с подбородка, и злобно пнул лежащего Чоузена.
- Хватит. Потащили его к хозяину.
На Чоузена накинули мешок, потом подняли и быстро вынесли наружу. Через полминуты, уже в другой каюте, ему крепко стянули запястья и голени и привели в чувство симулянтом.
Чоузен открыл глаза. Огромный толстяк в красном халате сидел перед ним. Он вспомнил, что видел этого человека накануне, за обедом.
- Какого черта? - с усилием произнес Чоузен. От парализующего газа губы стали словно резиновые.
Толстяк ехидно улыбнулся:
- Смотри, как расхрабрился. Непокорный дух горца в тебе играет? Или фарамол ударил в голову? Я его чую за версту. А вчера несравненная Чи Линь Вен вела тебя в свои апартаменты, как теленка на живодерню.
Тут Чоузен обнаружил, что он связан, а возле двери прохаживаются два суровых охранника.
Куермвер сложил лодочкой пухлые ладони.
- Ну и что ты думаешь об этой заварухе на побережье?
- Вы, наверное, тоже мятежник, - простонал Чоузен.
Куермвер хмыкнул:
- Ни в коем разе, мессир, ни в коем разе. Просто в это непредсказуемое время я решил взять парочку собственных заложников. На всякий случай, чтобы подстраховаться.
- Мой отец...
- Да брось ты. У твоего отца и без того достаточно хлопот. - Куермвер показал на маленькое коммуникационное устройство, стоящее на столе. - Я ведь перехватывал все разговоры между кораблем и Фенрилльскими силами самообороны. Так вот: у них сейчас полностью связаны руки. Отца распекают в Совете Командования за то, что допустил весь этот бардак. К тому же теперь, когда жена его в руках мятежников, он может напороть горячку, и кое-кто уже советует ему уйти в отставку.
- Совет пальцем не пошевелил, чтобы предупредить мятеж. Ни один его член не проголосовал за дополнительное финансирование сил самообороны. Кто теперь осмелится взвалить вину на моего отца?
Куермвер улыбнулся почти сочувственно:
- Конечно, он ни в чем не виноват, но если толпе позарез нужен козел отпущения, она его отыщет, будь спокоен. - Он похлопал Чоузена по плечу своей пухлой ладошкой. - Кстати, я перехватил закодированное военное донесение и расшифровал его. Твой отец высказал очень интересные соображения о том, как события будут развиваться дальше.
Куермвер щелкнул тумблером, и на экране тройного монитора появился Лавин Фандан, сидящий в коммуникационном центре форта Треснувшей Скалы. Следом зажегся еще один экран.
- Ты уж не обессудь - картинка немного подкачала. Вообще-то декодер у меня что надо, но чтобы подобрать ключ к коду военного командования, требуется время, - сказал толстяк, не скрывая злорадства.
- Как вам это удалось? - спросил изумленный Чоузен.
Куермвер захихикал:
- При таком уровне развития электроники всегда можно что-нибудь придумать, мой мальчик. Боюсь, коды Фанданов несколько устарели. - Он показал на экран. Смотри: вот здесь у нас мостик.
На экране возник мостик корабля - изображение было зернистое, с красными сполохами.
- Отец твой полагает, что на втором этапе мятежа на каком-то из основных кораблей начнется бунт. Я не смог расшифровать депешу до конца и не знаю, откуда ждать беды, но это может случиться и на "Ганди", и на "Гагарине".
- Но экипаж "Ганди" наверняка не причастен к мятежу, они ведь только что прибыли в эту систему и не могли согласовать с кем-то такой серьезный шаг.
- С другой стороны, "Гагарин" находится здесь уже пятьдесят лет. Вполне достаточно, чтобы экипажу осточертело такое однообразие. А что им Могут предложить в будущем? После полувека службы безвылазно торчать на станции? При этом они видят - многие в этой системе купаются в роскоши.
- Если даже и так, то куда они потом денутся? При этих словах Куермвер снова захихикал.