Возможно, вы помните, что в предыдущей главе мы отлучились на пару минут, чтобы навести справки по реестрам, предшествовавшим 6-му. Мы захотели проверить, нет ли там сведений об интересующем нас периоде, способных подтвердить причину изменений, начатых сообществом редакторов. Так вот, мы только что обнаружили набросок, изображающий обычного редактора в виде жилой башни, чьи контуры демонстрируют множество уровней от подвала до крыши, куда можно добраться по лестницам, сочлененным с очень сложными механизмами, включая различные виды зубчатых передач, благодаря которым эти уровни способны меняться местами в постоянно расширяющемся пространстве…
К этому наброску прилагается записка:
Он видит, как покидает крепость своего черепа, проскальзывая через затылок к шейным позвонкам, вертикально спускается вдоль собственного спинного мозга, а затем размещается в половом органе и временно там активизируется. Снаружи не изменяется ничего – ни он, ни то, что его окружает. Весь день он проводит в визитах. Час на дыхание (легкие), еще один – на ноги, и три-четыре – на совокупление, при котором растрачивается накопленная им энергия. Он должен пройти этот путь множество раз. Так происходит превращение. Возможно, он уже достиг цели, к которой стремится. В таком случае некоторые уровни он не посетит никогда, но впоследствии мимолетный порыв может заставить его направиться к ним вновь. На жаргоне редакторов этот кабальный маршрут называется «шлифовкой зрительного волокна».
9-й реестр имеет черты сходства с 5-м: устранение инакомыслящих элементов особой полицией зависит, например, от способностей ограниченной группы лиц предвидеть малейшие признаки колебания у сотрудника, проявляющего усердие.
Организация начинает загнивать с того момента, когда убийцам дают очень щекотливые поручения: казнь близкого или чиновника, принадлежащего к коллективу руководителей.
Вследствие поспешных казней составляются заговоры. Зрительные трансформации, а вовсе не утверждение новых законов (как этого можно было бы ожидать) вызываются для отпора. Строители общей цитадели, люди, с одной стороны, обладающие качествами священника, а с другой – префекта, видят, как от них ускользает власть, а затем теряют рассудок. Если они готовы приспособиться к перемене, то как бы впадают в детство и заново открывают для себя мир. Ослабление надзора, изменение обычаев и обстановки в сетях позволяет заблудшим умам обосноваться в редко посещаемых подземных нишах. Новое употребление изменяет внешний облик сетей, равно как и точку зрения редакторов. Несколько поколений занимало все пространство целиком, и вот сообщество отодвинуто на периферию лабиринта, но сохраняет вид большого остатка, учитывая человеческие жизни, которыми жильцы должны были когда-то заплатить за верность навязанной модели. Слоджиа и, вероятно, множество других редакторов, чьи имена забыты или сознательно изглажены из коллективной памяти, заплатили своей жизнью за последние рывки твари, завернутой ныне в летаргический кокон, но всегда подстерегающей далекий отзвук, который возвестит о ее возрождении. В сетях ничего не умирает. Все лишь на время скрывается.
8-100005-8-j. Судя по всему, редактор вовсе не заинтересован в том, чтобы приютить у себя слишком много компаньонов, поскольку мало кому из них можно доверять. Не то чтобы они были бесчестны, а просто в конце концов они начинают друг друга ревновать. Усердный, деятельный человек, чей уровень вы поднимаете в награду за его услуги, поневоле становится высокомерным. Вскоре он дает понять коллегам, что завоевал ваше доверие и внимание, что может, если пожелает, добиться у вас поблажек, заставить вас вступиться за них и стыдливо оставить им еще полселедки или чашечку кофе.
Главный компаньон или тот, кто себя таковым считает (в сообществе официально не присваивается никаких степеней), вскоре ставит менее одаренных себе на службу и осыпает обещаниями, которые впоследствии непрестанно откладывает: «Вы получите эти полселедки, доверьтесь мне! Только сообщите мне пару полезных сведений, а я займусь остальным; редактор никогда и ни в чем мне не отказывает!» Но чуть позже… «Нет, я глубоко сожалею, поверьте, но то, о чем вы просите, получить невозможно. Что я могу тут сделать? Редактор больше не в силах по достоинству оценить информацию. Он стареет, это факт. Запаситесь терпением и увидите: пройдет меньше года, и он будет вынужден протянуть мне руку. Ну а пока я предлагаю вам свое место заместителя компаньона. Постарайтесь заставить работать х или у. Из того множества сведений, что они приносят, вполне можно будет кое-что выудить. Взамен вы будете выдавать им небольшую награду: рыбью кость для чистки зубов или селедочную голову. Что бы вы ни дали, они все равно будут благодарны. Они знают, что у вас нет денег, и многого не попросят, если только убедятся, что вы о них заботитесь, что их будущее способно улучшиться и что рано или поздно отблеск вашей славы падет и на их имя. К обещаниям они привыкнут, и если даже ничего не получат, хотя бы приобретут житейский опыт. Они надеются – таков закон. Ни одна ступенька на пьедестале почета не покажется им слишком низкой, как только они заметят вершину. Остерегайтесь лучше тех, кто презирает мелкие выгоды. Эти – будущие тираны, ниспровергатели общества, зачинщики государственных переворотов. Они трудятся молча, невозмутимо сносят все удары, проявляют сдержанность и стыдливо удаляются при вашем приближении. Вы приказываете одно, но они хотят слышать другое. Это сулит вам неприятности. Поэтому не мешайте молчунам спать. Ламбер вернется завтра, я передам ему все ваши записи. Конечно, если до тех пор вы сможете принести мне другие, с меня причитается эта селедка…»
Реестры, в которые вставлены доклады компаньонов, увлекательны во многих отношениях. Как сказано в одной полоске, составленной некогда анонимным компаньоном, редактор не говорит уже несколько месяцев, но прослыл мастером искусства комбинаций. С тех пор он возмещает явный недостаток воображения мудреными оптическими эффектами, дозируя, а затем привлекательно соединяя сведения и комментарии, получаемые от тех или других. Некоторые компаньоны не попадаются на его удочку. Они знают, что правление завершается, но рука умирающего все еще держит селедку за хвост. Невзирая на свое открытие, они сотрудничают, ибо не знают другого средства от скуки, помимо работы. Втайне они оттачивают свое зрение. Подобно остальным, они стремятся изготовить свой ключ.
9-15642-t-r. Как утверждает этот неизвестный, редактор не всегда заинтересован в том, чтобы иметь компаньона, а тем более нескольких, хотя невезение или стечение обстоятельств, которые можно объяснить его собственной притягательностью, способны приводить к нему глупых, ограниченных или слабоумных людей.
В 6-м реестре, на страницах 3462–3486, Ламбер ведет дневник своих злоключений. В работе ему помогает команда из полутора десятков компаньонов. Группа обитает на чердаке. Среди них есть один фанатик.
«Он верит, что живет в теле Божьем, – пишет Ламбер, – и оставляет внутри труб, через которые проходит, благочестивые образы и медали с изображениями святых. Кроме того, он считает, что мой вариант реестра не соответствует действительности. Он пользуется каждой моей отлучкой, чтобы вырвать из тома приклеенные мною полоски и заменить их другими, которые составляет сам. Этот человек сводит на нет мои старания, уничтожает мой труд и заменяет мои записи фрагментами сбивчивой экзегезы, никак не связанной с фактами, которые он сам наблюдает в альвеолах. Я сажаю его на диету, налагаю всевозможные обязанности и щелкаю его пальцами, но все тщетно. Взамен он воображает себя мучеником и клянется именем своего бога, что лишь он один – воплощение духа сетей, избранник, которому суждено возвысить нашу бригаду заблудившихся шахтеров до подлинной религиозной общины! Он никогда не восстает против меня, но оказывает мне отчаянное сопротивление, позволяющее догадываться, какими предрассудками был опутан его бедный мозг, прежде чем он здесь обосновался.
При встрече с вашим покорным слугой он проявляет такое же упрямство, с каким иные животные любой ценой стремятся остаться на территории, которую считают своей. На угрозы и выговоры отвечает дождем из медалей – и он, без сомнения, ослабит свои усилия лишь в том случае, если ему удастся превратить мой реестр в гимн, прославляющий его подземного бога.
Четырнадцать других оказались благожелательнее. Но они все же проявляют такую глупость, что мне приходится отказаться от того, чтобы извлечь хоть малейшую пользу из их сбивчивого, сомнительного слежения. Они усердно выслушивают мои рекомендации, но тотчас их забывают или не принимают в расчет, поскольку думают, вовсе не пытаясь меня обидеть, что старая добрая рутина лучше всех теорий на свете и что время, способное устранить препятствия, в конце концов, уладит и наше дело. На самом деле у них лишь одна забота – не заблудиться в сетях. Правда, невнимательность и небрежность, которые они могут проявлять, привели бы к гибельным последствиям, если бы компаньонов не было ровно столько, чтобы делить между собой работу. Когда один теряется в трубах, другие тотчас устремляются на его поиски с комичной самоотверженностью…
Робер, самодовольный бастард группы, составил внутреннее распоряжение, предусматривающее, что компаньоны должны по очереди ходить за покупками в дни, предназначенные для заготовки продуктов, и приспосабливаться днем к поименному и почасовому расписанию пользования выгребной ямой. В этом распоряжении также оговаривается, что ни один компаньон не может перемещаться по лабиринту без предохранительного устройства. Так обозначаются кастрюли и прочая кухонная утварь, которую и те и другие привязывают к поясу всякий раз, когда вострят нюх перед входом в трубу. Как только в нишу устремляется более четырех человек, чтобы забрать своего несчастного коллегу, трубы оглашаются страшным гулом, который пресекает любые попытки к отступлению или размышлениям в темноте.
Удивительно, что жильцы, находящиеся вверху, не слышат компаньонов, когда те размещаются группой в альвеоле, чтобы поесть или поболтать, и я не далек от мысли, что слухи о призраках, бытующие среди тех и других, возможно, берут начало здесь, в приглушенном шуме организованного беспорядка.
Их требования соответствуют патологической нетрудоспособности, которой они тем не менее простодушно гордятся и в которой наш фанатик усматривает порыв врожденной доброты, способствующий наступлению истинного общинного мира. Самый косный из них доходит в своей мании до того, что берет с собой все предметы, которыми пользуется ежедневно, по крайней мере те, что могут влезть в трубы, ведь если бы их окружность была шире, он, не задумываясь, утащил бы под землю такие громоздкие устройства, как газовая плита или холодильник. Предметы, которые он бросает на своем пути, закупоривают входные отверстия, вынуждая других совершать обход, на который они не способны. За целый год он ни разу не приблизил глаза к оптической трубке и все же считает, ссылаясь на реестр, что его подход соответствует целям, и упрямо не желает менять свое поведение. Он заполнил антикварными вещами гигантский сундук, который я прячу в глубине 12-й сети, и ни за что не захотел сказать мне, где их раздобыл».
В недрах 2-й сети, в самой низкой части лабиринта, находится вертикальная труба, которая ведет к альвеоле, откуда можно наблюдать огромный ангар. Там сталкиваются потоки пешеходов в масках.
Это невозможно предугадать, однако прохожие быстро обмениваются своими масками. Те изображают известные виды животных, а также другие, которые я не смог опознать. Ангар напоминает настоящий муравейник. Поток уходящих беспрестанно обновляется потоком приходящих, так что количество масок остается почти неизменным. Здесь не происходит ничего, кроме столкновений личностей, сопровождаемых молчаливым обменом…