118751.fb2 Что делать, Фауст. Пропушкина - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Что делать, Фауст. Пропушкина - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

— Я пишу как ощущаю, Николай Иванович, — сказал Пушкин. — Не претендуя на мессианство и не насилуя свое мироощущение в угоду праздной публике. Может быть, я и не прав в данном случае. А напиши собственный мемуар об эпохе! Нет, кроме шуток. Тебе наверняка есть что вспомнить, дедушко.

— Ладно, поглядим ужо. Может, и соберусь.

Они замолчали, погрузившись в пиво. Хохол умело заполнил возникшую паузу, рассказав, как питерский телеканал снимал лауреатов «Странника» для вечерних новостей. В гоголевском изложении эта история звучала пересказом комедии положений, а сам Гоголь выглядел в ней если не Джимом Керри, то уж как минимум Луи де Фюнесом. Разомлевший от еды и пива Пушкин хохотал от души, Гнедич одобрительно хмыкал и отпускал дружелюбные колкости. Когда Гоголь закончил, вошедший во вкус Александр Сергеевич принялся азартно рассказывать, как участвовал в телепрограммах, будучи в Москве на последней книжной ярмарке.

— Затем, весь в мыле, прибыл сниматься в «Пусть говорят», — увлеченно излагал он, размазывая васаби по тобико. — Включают камеры, клакеры усердно бисируют. Направляется ко мне Малахов с микрофоном и уже издали энергично кричит: «Ну что, брат Пушкин?» Я, честно говоря, столь опешил от подобного панибратства и света прямо в глаза, что лепечу едва слышно: «Да так... так как-то всё...» А он поворачивается и радостно кричит в зал: «Большой оригинал!»

— Надо это где-нибудь использовать, — задумался Гоголь. — Знаешь, такой монолог записного хвастуна: с Путиным рассуждал о судьбах Отечества... С Киркоровым пел дуэтом на «Новогоднем огоньке»... С Пушкиным на дружеской ноге...

— Солженицын плачет, читая мои работы, — предложил Гнедич, флегматично отрезая себе солидный кусок от метра колбасы. В продолжении разговора метр сей его стараниями сократился примерно на треть, словно г-н издатель и не отобедал только что с аппетитом у Дюме. — «Как нам сию минуту обустроить Россию и ничего себе при этом не сломать-с». — Он заглянул в свой опустевший бокал. — Однако надо было сразу предупредить официанток, чтобы непрерывно несли за этот столик платиновое нефильтрованное, пока я не скажу «хватит». Одного не могу понять, господа: для чего же они в этой пивоварне подают столь отменное пиво, а в бутылки со своим логотипом мочатся? То же относится и к «Пауланеру», ибо в бутылках сей достойнейший разливной напиток сущая моча есть. Зачем они так жестоко обращаются с малоимущими?

— Неизбежное при рыночной экономике имущественное расслоение, Николай Иванович, — пояснил Гоголь. — Не дело быку пити амброзию Юпитера.

— Скажи-ка мне, Коленька, а не ты ли тихими украинскими ночами резвишься на форуме prozak.ru под ником «А.Л. Коголь»? — внезапно вопросил Пушкин, подцепляя палочками непослушный кусочек сашими. — Товарищ тоже крайне любит пошутить про Юпитера, быдло и амброзию.

— Я, — тут же сознался Гоголь, даже не пытаясь запираться. — Только смотри, это строго между нами! Главное, Грошеку не говори. Мы тут с ним недавно зацепились языками, до матюков дело дошло. Он ведь такой зануда и мизантроп, мертвого достанет. Но я его буквально попрал в ходе сложной многочасовой дискуссии. Истинно втоптал в грязь.

— Так это он — Прохфессор?! — удивился Пушкин.

— Ну. Только не говори никому. А не то тебя черти на том свете железными рогатками припекут, вот припекут. Я договорюсь.

— Вон оно когда все выясняется-то... Что ж ты себе столь прозрачный ник выбрал? Тебя же раскусят в два счета.

— Эдгар Пое на последней Франкфуртской ярмарке справедливо заметил, что если хочешь спрятать истину — положи ее на самое видное место, — ответствовал Николай Васильевич. — Никто даже вообразить не может, что Коголь — это Гоголь. Кем только меня не разоблачали: и Галковским, и Мальгиным, и Слаповским, и Минаевым, и Воейковым... Девушки меня настоящего даже жалеют в форуме: вот, дескать, какое-то чмо путинофашистское, против оранжевой революции имеющее высказываться, взяло себе ник с прозрачным намеком на видного незалежного писателя!..

— Гляди же. Я ведь тебя мигом разоблачил, — напомнил Пушкин.

— Ну, ты меня просто слишком хорошо знаешь.

— В этой связи позволено ли будет недостойному задать глупый вопрос? — влез Гнедич, который все это время манерно попивал пиво, прислушиваясь к диалогу. — Почто же у тебя, батюшко, такой неудобный адрес сайта — pouchkine.ru? Вчера полез по служебной надобности, так дважды обдёрнулся, пока набирал. Понимаю, конечно, неудержимую галломанию хозяина, но ведь девяносто девять персентов твоих поклонников, разыскивая в сети сайт Пушкина, в первую очередь наберут pushkin.ru...

— И попадут на сайт московской ресторации «Кафе Пушкинъ», — продолжил Александр Сергеевич. — Занято уже, Петя. Не считай меня глупее князя Дондукова-Корсакова. Галломан я, конечно, знатный, но не настолько же.

— Вон оно что.

— Именно, — кивнул Пушкин. — Вообще презабавная штука — Интернет. Огромная и зловонная навозна куча, в которой там и сям блещут россыпи жемчужных зерен. Горчев, Березин, Тредиаковский, Тургенев, в конце концов. Читали его «Стихотворения в прозе», что он вывесил вечор в Живом Журнале? Это же прелесть что такое! Рассказывал он мне тут, кстати, за бокалом «Францисканера» пару своих задумок, под условным названием «Дети и родители» и это, забыл как называется, где собачку утопили; шедевры! истинные шедевры! Говорил я Тургеневу, вдалбливал ему: Ваня, родной, пиши, дурак, талант у тебя от Бога, ведь в землю зарываешь талантище свой! Спасибо, говорит, Шурка, проза — это хорошо и все такое, всю жизнь мечтал, спасибо тебе на добром слове, но только сеть ресторанов пожирает у меня все свободное время, глубокой ночью притащишься домой — и ни о чем не думаешь больше, как только добраться до кровати. Хочется секса, но нету рефлекса. Только и успеваю за обедом половину стихотворения в прозе накидать. — Пушкин безнадежно махнул рукой с зажатым в палочках суши, едва не выронив оное на колени Гнедичу. — Вот и все. Еще один упавший вниз на полпути вверх.

— Кстати, — оживился Гоголь, — а не забежать ли нам по сему поводу ввечеру к Тургеневу в ресторацию? Он нам славную скидку делает.

— Балбес ты, хохол, — невесело фыркнул Пушкин.

— За что и ценим, — уточнил Гнедич.

— А не то пойдемте в «Саквояж беременной шпионки», — невозмутимо продолжал Гоголь. — Сегодня вечером там выступает «Нож для фрау Мюллер». Я бы послушал. Пригласим девчонок, позовем Ксю...

— Давайте уже тогда сходим в «Палкин», — предложил Гнедич. — Для пафосу молодецкого.

— Что ты, Николай Иваныч, родной! — замахал руками Пушкин. — В моем нынешнем финансовом положении это ослепительно дорого.

— Александр Сергеич! батюшко! Нельзя думать о деньгах, когда речь идет о святом — о желудке! — искренне возмутился Гнедич.

— Нет, дорогой друг, извини, я сего дни уже приглашен; Костя дает королевскую партию в боулинг по случаю выхода своей эндцадтой книги.

— Да! — воскликнул Гнедич. — Как же я забыл! Мы с Коленькой тоже идем. По слухам, у Шустова весело и вполне сносно кормят.

— А вот проверим.

— Я покорнейше прошу прощения, господа... — донеслось из-за широкой спины Николая Ивановича.

Массивный Гнедич с трудом повернулся на стуле и уставился на приблизившегося к их столику молодого человека в парадном гвардейском мундире корнета.

— Что вам угодно, милостивый государь? — подозрительно осведомился Николай Иванович. — Если вас раздражает сила моего голоса, я обещаю несколько сбавить обороты.

— Нет-нет, что вы! — испугался незнакомец. — То есть да, голос у вас знатный, но это ни в коем случае не в упрек, а, как бы это точнее выразить...

— Вы уж постарайтесь выразить поточнее, любезнейший, — с неудовольствием произнес Гнедич.

Офицерик совсем сконфузился.

— Еще раз прошу прощения великодушно... Вы ведь Гнедич, да? Рад, крайне рад, — торопливо забормотал корнет, дождавшись от Николая Ивановича сухого кивка. — Перевод «Илиады» весьма потряс меня в свое время... Мне указал вас половой, коий утверждал ранее, что вы имеете обыкновение захаживать сюда в обеденное время... Вы, насколько я понимаю, имеете некое отношение к книгоиздательской деятельности?..

— Точно так-с, — отозвался Гнедич. — Вы хотели бы заключить со мной долгосрочный контракт на распространение замечательной книги господина Нефёдкина «Боевые колесницы и колесничие древних греков»? На складе ее еще довольно.

— Э-э-э... да. То есть нет. Видите ли, дело в том, что я пишу... как бы это поточнее сказать... в некотором роде стихи, что ли...

— Крайне сожалею, сударь, мое издательство называется «Петербургское востоковедение» и не публикует современных отечественных пиитов, — поспешно сказал Гнедич. — Если бы вы были, скажем, ханьским стихотворцем девятого века, то я бы безусловно и со всем мыслимым почтением...

— Но, возможно, вы с вашими обширными литературными связями могли бы посоветовать мои тексты в какой-нибудь журнал?.. — с отчаянием в голосе хватался за последнюю соломинку корнет. — Или... способствовать, так сказать... публикации в каком-либо издательстве...

Гнедич с тоскою посмотрел на свой отставленный бокал с пивом.

— Хорошо, любезный, вот вам моя визитная карточка, — решился он, поняв, что вежливо отшить юнца не удастся. — Пришлите мне по электронной почте свои экзерсисы, и я, не исключено...

— Так у меня все с собой! — радостно сообщил юный пиит. Он сунул руку за пазуху и с остервенением стал выдергивать из внутреннего кармана кителя некий артефакт, зацепившийся за подкладку. Наконец глазам литераторов за столиком предстала тонкая ученическая тетрадь, сложенная вдоль. — Вот, — произнес офицер, с вежливым полупоклоном подавая ее Гнедичу. — Троды плудов, так сказать. Ой, то есть плоды трудов. Извините. Искренне надеюсь, что вы изыщете некоторое количество времени, дабы, так сказать, ознакомиться и споспешествовать начинающему поэту... э-э-э...

Николай Иванович с сомнением посмотрел на предлагаемый ему артефакт. Было совершенно ясно, что тот не вызывает у него ни малейшего доверия.

— Ну, полно играть в буку, Коля, — мягко произнес Гоголь. — Смотри, какой милый мальчик. Полистай хотя бы приличия ради.

Гнедич покорно, но не без некоторой брезгливости принял потертую тетрадку и развернул ее.

— Писатель сел, невольник чести, — скучным голосом безо всякого выражения зачел он вслух. — Сел, оклеветанный молвой. Это вы, простите, про господина Лимонова, что ли?

— Так точно-с, — с готовностью подтвердил корнет.

— Эдичка-то уже давно на свободе, — между прочим заметил Гоголь, заглядывая в свой бокал с пивом.

Незнакомец заметно смутился.