В служебном туалете лягавского участка я, наконец, полюбовался собою в зеркале. Блестяще! Суровая мужская красота, ничего лишнего: левое подглазье — черно-красное, кожа лопнула, правое подглазье — классическое темно-синее с прозеленью. Нос, на удивление, в полном порядке, но зато нижняя губа и левое ухо безобразно распухли. Все зубы целы — это уже супербонус сегодняшнего дня, и вообще мне везет с зубами в драках... Тьфу-тьфу-тьфу!.. На лбу царапина, длиною в две зубочистки, на правой щеке такая же... Откуда? Может кто-нибудь из этих молодцов царапается как баба? Не припомню в горячке... Руки, пальцы ноют... Как я буду ими рисовать в ближайшие дни? Что значит, оправдание? У меня семь вечеров в неделю — одни оправдания, а кто рисовать будет?.. Да, разделали под орех... Конечно же, меня согревала и утешала мысль, что «служивцам» досталось ничуть не меньше моего, даже побольше, причем по отдельности каждому из них, а если суммировать с побоями, которые они огребли от лягавых... Бедолаги... Плюс им наверняка маячит серьезное служебное расследование... Ничего, ничего, будут знать, как нападать вдвоем на одного. Будь все по-честному, все бы мы успели в лучшем виде: Фил Монтега, с Борелем на плечах, — в одну бы сторону пошел, а я — в другую.. так нет же...
— Короче, пока ты мылся, да, я во всем разобрался. Полотенце прямо в урну бросай, его уж не отмоешь. Подмахни писульку, грубо говоря... вот здесь... — и свободен. Тут, по положению, мы обязаны телегу подогнать к тебе на работу, но это уж... имей в виду, короче.
— Где подписывать? Сейчас, прочитаю... Одним глазом-то неудобно... Нормально. Телега? Куда без них в наше время? Депремируют слегка, этого у нас не упустят. Но не утопят же? Выдюжим.
— Угу. А если что — посмотрим по обстановке, может и зажучим телегу, мало ли, потерялась... Хотя и не обещаю точно, учти это. Но ты знатно их отлохудрил, за обе щеки, просто молоток! А что с бабой теперь будет? Чья она, кстати?
— Какая баба? А... Гм... как и раньше, принадлежит третьему лицу. Но внесемейной благосклонностью отныне буду пользоваться только я. По очкам-то — я выиграл.
— Еще бы! Поздравляю, коли так. Бабы — они всегда такие хитрые: побитых жалеют, а к победителям льнут. Да опять же мужьям очки втирают. И что, говоришь, нет у тебя такой записи? А у меня есть. Еще подлить?
— Если не трудно, все никак не напьюсь. Молока побольше. Да, точно, нет у меня такой песни, к величайшему сожалению. Тебя как звать можно?
— Ясон мое имя, и полное оно, и сокращенное. Иногда Яз, но редко, в семье.
— Запиши, а, Ясон? Или продай? А я тебе «Циркус» запишу?
— Есть у меня «Циркус».
— Э-э-э... Да не аудио, фильм «Циркус».
— Да ты что??? Мля-а-а-а... Конечно! Ты не врешь? — Недолюбливаю жирные потные лица, но это лягавское — готов был в ту минуту если не поцеловать, то лично обтереть полотенцем, — столько счастливого предвкушения в нем было.
— Слово даю. Фильм записан на кассете, у меня их две, но качество на обеих отменное. Более того... — я заколебался на секунду: жадность коллекционера, обладателя суперраритета, боролась во мне с благодарностью, и последняя победила — ...более того, я тебе такую штуку бонусом пристегну — только за штаны держись...
— А что там?.. Извини... Слушаю, лейтенант Каймак. Занят. Занят, говорю! Позже позвони... Слушаю, лейтенант Каймак. Что, маленький, что ли? Обыщи, дай в морду, будет выступать — сюда его, не будет — пинка и доброе напутствие. Почему я вам всем должен сопли утирать, а? Ты мне не подскажешь?.. — Оборзели н-напрочь, не хотят работать, ешкин кот, хотят сидеть в патрульной машине и про баб истории травить... Под веселую музычку... Чем хорошо в эти... гм... траурные для страны дни... что сводка почти пустая, и у нас, и в других районах. За трое суток — всего два убийства. Да не по району — по городу! Вот бы всегда так. Моторы вообще перестали угонять, а всего-то лекарства — пару раз к стенке прислонили прямо на улице... Извини еще раз, отвлекся... Короче, я тебе за «Циркус» — что хочешь. Выставлюсь от и до. А еще, ты сказал?..
— «Она одна тебе нужна». — Слышал про такую песню?
— Н-не припомню.
— Ну, где: «Она и слепого ограбит, но только она...»
— А, но ее же Ронни Вуд исполняет, на сольнике. Эту-то я слышал, может быть даже она у меня есть.
— Нетттт! У меня она в исполнении всей банды, когда Ронни только-только туда вошел. Концертная запись из Висконсина, абсолютно уникальная, абсолютно единственная, двадцать два года ей.
— Рик... Ричард, ты не напаришь меня? Не забудешь, закрыв за собою двери? Ну честно скажи?
— Я же слово дал. Только ты мне справку какую-нибудь выпиши, а то я до мотора не доберусь, прихватят по пути твои же коллеги. Смотри — свитер-то не отстирать, бланши под обоими глазами.
— Сейчас сообразим... Который у нас час?.. Марко! Ну-ка, давай сюда. Марко!.. скоты, мать вашу... Только бы жрать... Ну-ка дыхни?.. Смотри у меня. Если, не дай бог, во время «чрезвычайки», хотя бы даже пива запах от кого из вас почую... Пеняйте на себя, я сказал. Сядешь здесь, я, типа, на обходе, через пару часов вернусь. Если что — по рации. Совсем аврал наступит — сам понимаешь, не экономь... — При этих словах летеха похлопал себя по нагрудному джинсовому клапану (уже и в штатское переодеться успел), где у него, я уже засек, мобильная трубка, наверняка «трофейная». Мне мою — фирма оплачивает, а им не положено. Не положено — а сверхудобно, вот лягавые и выходят из положения подручными средствами, с помощью оперативной смекалки...
— Рик, поехали. Погоди... На — диск. Бери, бери, у меня дома оригинал, такого же качества. Я тебя до мотора довезу, а уж дальше ты сам. Где ты, возле Удольного его оставил?
— Да.
— Ну... Ничего у нас не забыл? Ключи, бумажник?.. Поехали тогда.
И вот довозят они меня до парка, а я чувствую — пальчики мои плохо гнутся, глазик мой левый неуверенно открывается... Проблема.
— Слушай, — говорю, — Ясон? Идея возникла. Давай, заедем ко мне, и я тебе тотчас дам кассету и диск, на котором песня, которую я обещал?
— Хм... А что... Далеко ты живешь?
— Четверть часа от этой стоянки, если без пробок.
— Пробок не будет, по крайней мере до вторника. Тогда так: ты сейчас не водитель, я поведу твой мотор, а патрульная за нами поедет. Я тебя выгружу, диски, кассеты заберу — и на своей патрульной назад. Как?
— Идеально, я считаю. Еще и чайком ответным угощу?
— Очумел, что ли? Ты ведь женат, как я понял? Какой чаёк в такое время и в таком виде? Хренёк! Я парень опытный: не успею «здрассте» сказать, как твоя половина меня по башке шумовкой отоварит, ни о чем лишнем больше не спрашивая. Уж я за службу насмотрелся на телесериал «веселые ночные гости»... И моя такая же. Я тебя в моторе лучше подожду, в патрульном.
— Как знаешь.
И вот подхожу я к родной двери, как всегда дзинькаю условным звоночком, чтобы они там не испугались звяканья замочного... И в эту счастливую минуту — можно верить мне, а можно и не верить — напрочь я забыл, как выгляжу на чужие свежие позырки! Дверь открывается, я улыбаюсь здоровой стороной лица, в надежде на ответные радостные улыбки...
— Божже мой! Боже! Ричик! Что с тобой? Где ты был???
Дети мои, в отличие от мамы, не запаниковали, но тоже — глаза по блюдцу...
— Все нормально, Ши. Получилось так.
— Что значит — получилось так? Я тебе уже на работу звонила, там сплошная конспирация, никто ничего не знает!.. (Еще бы... хе-хехе...) Покажи руки, ты опять дрался. Нет, это невозможно!..
— Как невозможно? Но жив же, здоров. Так. Погоди, меня там на улице ждут, я должен кое-что отдать. Это быстро, минута здесь, минута вниз, минута вверх — я уже весь дома.
— А что именно ты должен передать, разреши спросить? И кому?
— Одному лягавому из отделения, куда меня днем забрали. Кассету с записью роллинговского фильма «Циркус-68» и компакт диск с записью одной редкой вещи...
— Какой циркус, какой вещи... Рик, что происходит?
— Позже объясню, Ши, позже, через три минуты... А, вот одна кассета... и вторая... второй... Я быстро.
— Ты в своем репертуаре, мой дорогой Рик. Боже... Как я от всего от этого устала, кто бы только знал...
Видимо, я дурак. Взял, и на ровном месте поругался с Ши. И не просто поцапался словесно, как это обычно случается в любой семейной жизни, а — поссорился! Редчайший случай, а в прежние годы — и вовсе невозможный. Бывало, как только размолвка случится, — получаса не пройдет, как одна из сторон — и вовсе необязательно, что именно виноватая! — ползет потихонечку, помаленечку, подползает для воссоединения с другой рассеченной половиной общей единосущности... То я предлагаю зацепиться мизинцами в знак мира, то она мне бока и уши начнет щекотать... Идиллия... А тут...
Чертов я детектив, чертовы мои дурацкие привычки во все влезать! Короче говоря, подарил я Шонне, в день ее рождения, суперский аудиоплеер, чтобы его можно было с собой в сумочке носить, диски проигрывать, радио слушать. В фирменном магазине — а они наши добрые и давние клиенты — час мне подбирали «что-нибудь этакое особенное», пока не убедили насчет плеера. И от батареек он работает, и к розетке предусмотрено подключение, и тебе меню, и программирование, и все дела, одним словом. Естественно, с наушниками, да не простыми, а «глубокого проникновения». Глубокого проникновения — это когда не плоские блямбочки ложатся на ушные раковины, а такие шишечки, резиновые коконы, вставляются прямо в уши. Моя лучшая половина была просто в восторге, она обожает дорогие и модные цацки на волне прогресса. Дети у меня — тоже оба не промах: попробовали мамину игрушку и не хуже грабителей с большой дороги взялись меня трясти, чтобы им «тоже такую же». Пришлось покупать еще два, хотя и попроще, чем Шонне. И вот, вслед за этими-то наушниками, мать их за ногу, глубокого проникновения, паралич мне в болтливый язык, пришла размолвка. Вдруг стала Шонна замечать, что качество звучания понизилось, тише звук пошел. Сначала она подумала, что показалась, но — нет, действительно упал звук! Я примерил наушники: и тихо, и неравномерно звучание, в правом ухе что-то такое музыкальное еще бултыхается, а в левом — редко-редко нота проскочит... Дело не в носителях, потому что та же картина и на кнопке радио, и на любом из дисков. Надо везти в магазин, гарантией размахивать, но мне лениво и далеко, решил сам посмотреть да разобраться, хотя и не спец я в электронике. Взялся смотреть и очень скоро вычерпал меру своей компетенции, скоро и безрезультатно. Звука нет как нет... и все бы хорошо, и сдался я, и уже решил отвезти в магазин, спуститься вниз, да сесть в мотор... А там без скрипа и тотчас же вручили бы мне комплект новых наушников, и было бы мне счастье... Напоследок, дай, думаю, посмотрю на резиновые шишечки... Ага, снимаются. Оказывается, эти шишечки — как бы стенки вокруг маленьких мембран, а сами мембранки... В чем это они?.. оказалось, в ушной сере, которая, накапливаясь постепенно, залепила звучание. Плеер надрывается как положено, подает исправные импульсы в провода наушников, а на выходе их ждут кляпы из холмиков ушной серы. Чем хуже звучание, тем глубже хочется воткнуть наушники, чем они глубже, тем легче налипать ни них ушной сере. И так я обрадовался, идиот, своей проницательности, своей пытливости, что... Мне бы очистить и промолчать. Или: «дорогая, там на них фабричный клей был не счищен как следует, сор налип, впредь приглядывай за мембранками», или что-нибудь в том же духе. А я открытым текстом ей и брякнул причину, да еще стою, такой, и жду похвалы с поцелуем! Вместо этого выключился телевизор. А дело было поздним вечером, дети уже спали. Шонна сидит как каменная, телевизионный пульт в неживых руках... Я подсаживаюсь к ней на тахту: «на-ка, испытай теперь» — она как оттолкнет мою руку, вся красная! «Не трогай меня! Не смей ко мне прикасаться!» И в слезы... Я все еще не врубаюсь.
— Да я же починил звук, — ей говорю, — надень наушники, сама увидишь!
— Сунь их себе, знаешь куда!.. — закрыла лицо руками и побежала в спальню. Я, было, за ней, а она с той стороны навалилась на дверь и не хочет меня впускать. Бум-с. Отворить дверь или выломать ее для меня было бы одинаково несложно, да я сам уже стал подбешиваться: что случилось, собственно? И что я такого накосячил? Что плеер собственноручно починил? Но я только и сделал, что обернул спичку ваткой, обмакнул в спирт, да протер... А-а-а... Она думает, что я над ней надсмеялся! Мама дорогая! Погоди, по-моему я ей брякнул, в дополнение ко всему, что, мол, ушки чаще надо мыть... Боже мой! Я же не хотел ее обидеть!..
— Ши, ну пусти меня пожалуйста. Похоже, что я виноват. — Вместо ответа — щелк щеколдой, закрыла от меня спальню. Вообще говоря, щеколда эта была от маленьких детей приспособлена, чтобы случайно в спальню не нагрянули в неподходящий момент. Дети подросли, набрались ума и воспитания, надобность запираться отпала, а щеколда осталась. От меня, значит, пригодилась.