— Оттого, что увидел перспективу. У вас нет людей в Отдельной армии на уровне моей должности.
А если меня назначат начальником отдела…
— Хорошо. Доложу руководству о твоем предложении. Сарана свяжется, когда понадобишься.
Георгадзе кивнул и пошел к своей «Волге», а Седлецкий вернулся к фургону.
— Вот ваши документы и командировочные удостоверения от хозуправления Министерства обороны, — сказал Сарана. — Накладные на помидоры в порядке. Тут, в сумке, деньги на дорожные расходы.
Автоматы с боекомплектом — в кабине под сиденьями. Ну, ни пуха ни пера!
— К черту, — сказал Седлецкий. — Спасибо, Сарана. Ты отлично поработал. Как думаешь, Мирзоев, из него получится хороший оперативник?
— А чего там! — согласился Мирзоев. — Парень молодой, яйца свежие. Только держи ухо востро, брат, с Георгадзе. Он вовсе не дурак. И прощай, авось еще увидимся.
— Почему нет… Шарик маленький.
— Какой шарик?
— Земной, — вздохнул Сарана.
Он пожал всем руки и ушел в темноту. «Волга», мелькнув красными стоп-сигналами на повороте, умчалась в Ставрополь. Они забрались в просторную кабину рефрижератора.
— Прапорщик Свиридов, — улыбнулся водитель. — Можно — Вася.
Был он молодой, конопатый и белозубый, с редкими китайскими усишками.
— Сейчас и мы представимся, — сказал Мирзоев, раскрывая свое удостоверение. — Прапорщик Билялетдинов… Н-да. Что я им там, в Москве, сделал плохого? Ну, в звании понизили… А фамилия, где они ее откопали?
— Зато я — старший прапорщик, — похвастался Седлецкий. — Ковальчук Хведор Ахванасьевич. От яке дало! Старший, значит, командир.
— Да вас, хохлов, салом не корми — дай покомандовать, — вздохнул Мирзоев.
— Молчи, татарва! Слухай мою команду, ты, Биля… Биля… Тьфу! И ты, Василий… Спать! Подрыхнем часок — и в дорогу. Путь неблизкий. Спаси и сохрани нас, Никола-угодник, покровитель странствующих и путешествующих…
— Вот, значит, как запел, — засмеялся Мирзоев, устраиваясь на рундуке за спинками сидений. — Ох-хо, это тебе не спальный вагон.
— Зато и не ящик в холодильнике, — откликнулся Седлецкий.
— Скажите, — помялся водитель, — а тот всю дорогу так? Как пенек?
И ткнул пальцем в направлении фургона.
— Ты за него не волнуйся, — сказал невидимый Мирзоев. — Он сейчас кайф ловит.
— А я уже такого возил, — похвастался Василий. — В этой же машине. В прошлом году, из Бендер.
— Не боишься, что язык вырвут? — рявкнул Седлецкий. — Гаси свет!
Заснули они моментально, набирая силы перед броском через пол-России — с юга на север.
«Гражданская война всегда имеет некоторые силы внутри страны, которые по разным причинам заинтересованы в ее стимулировании и развитии…
Ее этапы в России — это: сначала апрельские события, потом раскол ФНС с выходом из него организации, затем создание новых политических союзов и группировок на фоне ухудшения уровня жизни народа… Дальше — перенесение конфликта в парламент, затем из парламента — перенос на национально-религиозную почву, с последующим обострением и накаливанием до температуры открытого конфликта…
Радикальная часть президентского окружения работает на это, и президент оказался в данном случае по крайней мере заложником, а возможно, и соучастником».
— Где ты была? — сонно спросил Акопов.
— В душ ходила. — Людмила зашелестела халатом. — Такая жарища…
Они спали в комнате на первом этаже. На втором, у пультов, сидела смена — супружеская пара, присланная Савостьяновым.
— Опять этот Борис курит трубку, — шепнула Людмила. — Чувствуешь?
— А мне нравится запах. Хороший табак.
Он обнял ее — упругую и свежую, чувствуя, как медленно теплеет под ладонями прохладная нежная кожа.
— Иди ко мне…
— Не надо, Сережа… хватит. Спи — завтра тяжелый день.
— Да. Тяжелый. И, наверное, последний на этой чертовой даче.
— Почему — чертовой? Разве нам тут было плохо?
Он долго молчал.
— Нам тут было хорошо, — сказал наконец. — Слишком хорошо. Плохо, что это кончается. И плохо, что я к этому, оказывается, привык.
Она лежала, положив ему голову на плечо, и он вдруг почувствовал короткий влажный ожог.
— Ты плачешь?
— Немножко. Я ведь еще и баба, а не только твоя напарница. Извини, Сережа!
— Ах ты, Господи! — сказал он с тоской. — Как хочется, чтобы ты назвала меня когда-нибудь настоящим именем…
— Когда-нибудь?
— Да…
Она вскоре успокоилась и забылась. Короткая летняя ночь ползла за окном. А он смотрел на медленно светлеющую полоску неба между шторами и не смел пошевелиться — затекла рука, на которой спала Людмила. Вдалеке крикнул петух, по соседству отозвался другой. Рассветный ветер качнул в саду старые яблони, и они тяжело вздохнули. А ведь все просто, подумал он, слушая скрипы и шорохи во дворе. И улыбнулся осторожно, словно боялся порвать кожу на скулах. Улыбнулся и заснул, и ничего ему не снилось…
За завтраком сменщик Борис спросил: