И, воспользовавшись минутой, когда ее пациентка задремала, Эмма тихонько подошла к окну.
— Ей гораздо лучше, — шепнула она, — доктор сказал, что есть надежда.
— А завещание в пользу нашего братства уже написано?
— Да, моей рукой.
Апостол кивнул и, помолчав несколько минут, сказал:
— Этим твоя миссия еще не оканчивается.
— Знаю… я останусь при больной до ее выздоровления.
— Нам надо позаботиться о спасении ее души… Не говорила ли она тебе, что у нее на совести лежит тяжкий грех?
— Нет, не говорила.
— Постарайся выведать эту тайну, но сделай это как можно осторожнее, больные вообще недоверчивы… и постарайся обратить ее на путь истинный.
— Я сделаю все, что от меня зависит, но мои старания могут оказаться безуспешными.
— Ты должна спасти эту заблудшую овцу каким бы то ни было способом. Я вполне полагаюсь на тебя, будь только мужественна и непреклонна. Сам Господь избрал тебя для совершения этого великого подвига.
— С Божьей помощью я преодолею все препятствия.
— Прощай, дитя мое.
Апостол благословил молодую девушку и ушел.
К ночи больной стало хуже; она металась по кровати, глаза ее горели диким, лихорадочным огнем.
— Видишь… видишь!.. — неожиданно вскричала она, указывая в угол своей исхудалой рукой.
— Вижу, — с невозмутимым спокойствием отвечала Эмма.
— И волосы не становятся у тебя дыбом?.. Чего он хочет?.. Что он говорит?
— Он обвиняет вас в преступлении.
— И обвиняет справедливо!.. Я виновница его смерти? Я… жестокая, неумолимая, бессердечная женщина… Неужели Господь не пощадит меня?..
— Вы можете искупить этот грех вашей смертью.
— Я готова умереть, если это угодно Богу.
— Эта очистительная жертва необходима.
— Как?! — вы требуете, чтобы я наложила на себя руки?.. Нет! Ни за что на свете! Я жить хочу!
Больная начала бредить и стонать, в отчаянии ломая руки, но вскоре утихла и впала в забытье.
Около полуночи старуха пришла доложить сестре милосердия, что из Киева приехал какой-то господин и желает ее видеть. Эмма вышла в смежную комнату, где ее ожидал Сергич.
— Пойдемте в сад, — шепнул он ей, — я сообщу вам новые инструкции.
Луна вышла из-за облака и осветила пустынные дорожки, на которых вычурными узорами рисовались обнаженные ветви деревьев.
— Подайте мне духовное завещание, — сказал купец, когда они остановились в глубине сада, у полуразрушенной беседки, — вот вам письменное приказание апостола.
Эмма прочла письмо и молча подала Сергичу документ.
— Не открыла ли она вам своей тайны?
— Нет, но в бреду называла себя виновницей смерти какого-то мужчины…
— Ее мужа. Да, кровь его вопиет… Пока эта женщина больна, она будет и раскаиваться, и обещать вам золотые горы, а как только выздоровеет, снова начнет вести греховную жизнь.
— Что же прикажете мне делать?
— Вот вам лекарство для ее души, — сказал купец, вынимая из кармана пузырек, до половины наполненный темно-бурой жидкостью, и прибавил: — Она должна умереть.
— Когда?
— Нынешней ночью… Решаетесь ли вы это сделать?
— Да будет Его святая воля! — смиренно склонив голову, отвечала мнимая сестра милосердия.
Огинский уехал в клуб, а жена и дочь его сидели с работой в руках в зимнем саду, когда лакей доложил о приезде графа Солтыка.
Не прошло и пяти минут, как горничная вызвала старую барыню под предлогом прихода модистки и Анюта осталась с глазу на глаз с дорогим гостем.
Эта комбинация была заранее придумана предусмотрительной маменькой. Бедная девочка была рада уже тому, что между ней и графом стоят пяльцы — слабая защита от его пламенных взоров и льстивых речей. Живописная роскошь экзотических растений, мелодическое журчание воды в маленьком фонтане, слабое освещение, теплая атмосфера, пропитанная одуряющим запахом цветов, — все, казалось, способствовало возбуждению страсти в беззащитном сердце невинной, неопытной девушки; все было на стороне ее назойливого поклонника. Анюта не только боялась его, она его ненавидела. А между тем она чувствовала, что какая-то непреодолимая сила влечет ее к нему, что эта загадочная личность возбуждает ее почти детское воображение.
— За что вы на меня сердитесь, Анюта? — начал Солтык. — Вы избегаете моего взгляда, не хотите слушать, когда я вам говорю, что вы очаровательны, божественны…
— Никто до вас не говорил мне этого, — ответила юная девушка, и щеки ее покрылись ярким румянцем. — Я еще не привыкла к комплиментам… мне совестно их слушать… мне страшно им верить.
— Это не шутка и не пустые слова с моей стороны, я говорю вам то, что чувствую.
— Вы любуетесь мною, как новой игрушкой… недели через две будете думать обо мне иначе.
— Нет, Анюта, вы произвели на меня глубокое впечатление. До встречи с вами меня не интересовала ни одна девушка; вы буквально покорили мое сердце и, если захотите, можете сделать из меня вашего раба.
— Ведь я не кокетка.
— Не об этом речь. Я говорю о священных узах супружеской любви…