Священник со Скейлси не возвращался слишком долго, и готовая уже было уснуть Рипли ворочалась на низкой жесткой кровати, не позволяя себе расслабиться.
«Все в порядке… Она сейчас придет», – говорила она себе – и все же через некоторое время не выдержала и вскочила. Какое право она имеет так лежать, не зная, что со Скейлси? Как можно вообще прохлаждаться, когда весь мир ополчился на них: неужели нескольких слов оказалось достаточно, чтобы она поверила первому встречному?
– Скейлси! – позвала она, выходя из комнаты. – Скейлси, где ты?
– Тише! – высунулась из-за другой занавески знакомая морда. – Она уснула, и я не стал ее будить… Да и тебе поспать не мешало бы.
– Заснула… – у Рипли отлегло от сердца.
– Волнуешься? С ней ничего страшного – в худшем случае дело закончится легкой простудой… Где это только вы ухитрились так намерзнуться, хотел бы я знать?
– Мы шли по крышам, под дождем…
– Сумасшедшие! Безумцы! Вы должны благодарить Бога, что остались живы: в последнее время на город нападают целые орды хищников. Одинокие устраивают засады на посадочных площадках, мелкие зубаны проникают целыми стаями в верхние квартиры и сжирают все живое – даже здесь мы не можем чувствовать себя в полной безопасности, выйти же наверх – это чистое самоубийство.
– Не большее, чем пройти по городу. Во всяком случае для нас…
– Вот что, пойдемте в комнату и поговорим там. Эти беседы на ногах никогда ни к чему хорошему не приводят: надо думать о теме разговора, а не о том, чтобы не свалиться от усталости.
Поддерживаемая любезно предложенным щупальцем (Рипли сама удивилась, что прикосновение уже не вызвало в ней отвращения), она дошла до комнаты и почти упала на свою койку.
– Так вы действительно прошли по крышам и вернулись живыми?
– Мы видели полосатого хищника, но я не знаю, был ли он тем Одиноким, о которых говорили вы. Он сбежал, не причинив нам никакого вреда…
– Это чудо, – покачал головой священник.
– Я подошла к нему вплотную… Его красные глаза – это было ужасно! – Рипли зажмурилась и вздрогнула. Неужели она действительно смогла пойти ему навстречу? Одно только воспоминание о светящихся в центре темной массы с тяжелым звериным запахом глазах заставило ее похолодеть от страха.
– Вам повезло: я подозревал, что они трусливы… Но если бы вы попробовали убежать – конец был бы неминуем… и хорошо еще, что вам не встретилась стая…
– Нам встречалась и стая – тех, кто считает себя людьми. Целая толпа гналась за нами в магазине – вот это спасение можно было считать большим чудом.
– Простите их – они сами не знают, что делают. Несколько человек уже приходило ко мне с просьбой благословить их на убийство. Я их прогнал… Но все они были уверены, что делают это во благо, защищая своих родных. Они хотят уничтожить не вас – чудовище, выдуманное ими же для себя…
– Но почему? – раздосадованно выкрикнула Рипли. – Что я им сделала? Я никого не трогала, я никому не причинила здесь зла… Я…
Она осеклась и замолчала. Неужели судьба специально заставила ее побывать в шкуре того первого монстра, за которым, еще не зная об этой цивилизации, охотилась она? Но ведь она защищала – действительно защищала и защищалась, и смерти ее друзей не были плодом воображения. Если это наказание, то ни за что Рипли не согласилась бы признать его справедливым.
– Договаривай, что ж ты…
– Я пас, – опустила голову Рипли. – Хотя все равно это нечестно!
– Что? Давай, не таи… Горе в душе долго не проносишь – оно или убьет совесть, или убьет силу. Лучше поделись со мной.
– А тайна исповеди у вас тоже гарантируется? – не без иронии спросила Рипли.
– Понимаю… У вас другая вера? Не смущайся: сколько бы ни было религиозных обрядов – у нас их тоже десятки, – все они служат одному делу и одному Богу.
– Даже на другой планете?
– А разве не все они были созданы Им же? Отбрось сомнения… И поделись со мной своим горем – если в нем скрыто зло, никто кроме нас троих не узнает о нем.
– Троих? – удивилась Рипли, но перехватила устремленный к небу взгляд. – Ах, да…
В самом деле, почему бы не рассказать ему все? Пусть он не поймет, осудит – что она теряет? А если, наоборот, поймет? Хоть с кем-то можно же поговорить откровенно!
– Хорошо… Наш корабль нашел корабль другой цивилизации, все его пассажиры и команда были мертвы. На одного из наших людей набросилось существо, похожее на паука, и отложило эмбрион – этот человек очень быстро умер, а вылезшее из него существо – вы их у себя называете Простым? – уничтожило массу народа. Мы были безоружны. Из всех спаслась только я одна. Но откуда я могла знать о вашей цивилизации: в его поведении не было и тени разумности…
– Я понимаю тебя и не могу за это осудить. Ты уничтожила его, защищая свою жизнь?
– Да. Но ведь опасность была реальной! Мои друзья погибли ужасным образом… Но я продолжаю: на том чужом корабле было много яиц. Возле него построили колонию, сто пятьдесят семь человек погибли после нового визита туда. Разве мы не вправе были послать туда для их защиты военных? Я тоже была с ними, и тоже стреляла… Да, я убила самку, женщину, но сделала это, защищая ребенка. Нашего ребенка. И после того, что произошло, разве не законно было считать, что ваши «дикие дети» могут уничтожить нашу цивилизацию? Разве у меня не было для этого оснований? Так почему же так плохо думают обо мне, когда я не причинила здесь никому вреда?
– Но ты же сама сказала, что убивала наших братьев и сестер там. Словосочетание «дикие дети» состоит все же из двух слов. Кто встречается с ними в драке один на один, помнит только первое, но находящийся вдали слышит лишь второе… Скольких тебе пришлось убить?
– Не знаю… многих. – Рипли вздохнула. Все равно – несправедливо! Несправедливо!!!
– Каждый считает своих лучшими, чем чужие… Посмотри на себя со стороны: ты пришелица из мира, о котором никто ничего не знает, и который, быть может, не хуже нашего, но тоже не лишен недостатков. Кроме того, ты не похожа на других, и за тобой числится несколько убийств. Я вижу, что ты говоришь искренне, и понимаю, что ты сделала это не во имя зла – но не все же смогут это понять, и даже поняв – не все простят. Нужно быть умнее, чтобы прощать другим слабость ума. Если человек живет тем, что верит – его вера нечто большее, чем просто вера. Нет, ни их, ни тебя я не могу осудить. Я помогу тебе, чем смогу, может, смогу убедить кое-кого отнестись к тебе получше, но нельзя несколькими словами изменить чужие сердце и ум. Это под силу только Всевышнему и лучшим из святых – я же простой священник из крайнего верхнего квартала. Главное – будь умнее, и не таи в себе зла – иначе и твоя глупость прибавится к общей, отягощая ее и делая более неподъемной. Если же простишь ты, даже если судьба кажется тебе несправедливой, – поверь, это прощение сделает весь наш мир немножко лучше… Ты видела картину у входа?
– Нет. Точнее, мне было не до нее.
– Я покажу тебе ее завтра, когда ты отдохнешь. На ней изображены всего лишь два круга и серая перемычка между ними. Но если посмотреть на них внимательно, окажется, что и белый – не бел, и черный – не черен. Они оба состоят из многих пятнышек двух цветов, но там где белых больше – больше и света. Это образ всей нашей жизни: даже если каждый из нас переменит цвет всего лишь одного пятнышка, оно вложится в общую мозаику и сделает ее чище. Поняла, что я хочу сказать тебе?
Рипли кивнула.
Ей очень хотелось уснуть и не думать больше ни о чем.