Это, что так меня нахлобучило-то?
Вроде, взрослый мужик…
Песенку из фильма, посмотренного в детстве распеваю, в голове кровь бухает…
Может, таким токсическим действием золото обладает, а я на вещевых мешках с ним несколько часов сидел?
Я как лось пёр по лесу. Погони за мной не было, просто золотые монеты хотелось понадежнее спрятать. Всё по старой русской поговорке: подальше положишь — поближе возьмёшь.
Мля!
Я стоял на краю поля. Лесок не велик оказался и я его насквозь пробежал. Пришлось вернуться обратно. У приметной сосны я спрятал своё сокровище. Такую я обязательно найду. Никаких зарубок на стволе делать не стал. Увидит на коре знак кто-то и заинтересуется, а нет ли тут чего?
Слова песни из фильма уже в сто пятый раз, наверное, в моей голове на новый круг заходили. Вот так с ума-то и сходят… Подхватил я, гадать не надо, золотую лихорадку. Причем, в тяжелом варианте.
Я сам себя по затылку постучал. Головой потряс. Вроде, в черепушке тишина наступила.
Так, сейчас возвращаемся к комиссарской ухороночке и берем… Один? Два? Пять вещмешков с монетами?
Стоп!!!
Ладно, там видно будет.
Надпочечники у меня сейчас столько адреналина выбросили, что он у меня в ушах булькал. Гормон посылал сильнейший сигнал мозгу — бей или беги. Бить было некого и я побежал.
Адреналин в дуэте с норэпинефрином расширил мои сосуды, заставил часто-часто сердце биться, по всему организму поток энергии разлился. Поэтому, бежал я быстро, с каждой секундой ближе к своему золоту становился.
К своему? А, к чьему же ещё!
Моё, моё золото!
Стоп. Это, что за дела⁈
Я чуть за корзину не запнулся. Так, ещё одна, ещё. Всего — пять.
Между деревьями, в месте, где я и мужики из Казани золото спрятали, люди копошились. Мужик и три бабы.
Видно, грибы они собирали, нас углядели и теперь ухороночку грабили.
Нет, так дело не пойдёт!!!
— Ну, пошли отсюда!!! — крикнул я.
Грибники на меня разом обернулись. Бабы ещё и хором взвизгнули.
— Быстро! Быстро!
Похоже, я не только золотую лихорадку подхватил, но и говорить начал как мужик с маузером.
В три прыжка я приблизился к бабам и инвалиду. Грибник без правой руки был — рукав его поношенной гимнастерки под солдатский ремень заправлен.
Это я в последний момент заметил.
На меня как ведро холодной воды вылили. Наш брат, солдат на войне пострадавший, а я тут разорался…
Я моментально пришел в себя. Вернулся ко мне ум-разум.
Всё… Не выгорит у меня…
С инвалидом и его бабами, я, конечно, поделюсь. Пусть, что уж теперь, берут, сколько им надо. Мне всё не съесть, образно выражаясь. Надо ещё вещмешок брать и скорее отсюда убираться. Принесут они монеты в деревню и все быстро о кладе узнают. У баб, как говорится, мел в жопе не держится. Потратить они даже много не успеют — слух о таком счастье до властей дойдёт. Без разницы — до белых или до красных. Всё золото до монетки отберут, мелким гребнем округу прочешут, огороды перекопают, а для острастки ещё массовую экзекуцию устроят — выдавайте де притыренное.
Мне сейчас — дай Бог ноги…
Как и успел я на шаг отступить — топор однорукого чуть-чуть меня не достал. Золото и ему разум помутило.
Я без долгих разговоров инвалида вырубил, его же топором бабам пригрозил.
— Так. Я один мешок беру и ухожу. Вы меня не видели. Понятно?
Бабенки синхронно башками затрясли. Всё им понятно до самых пяточек.
Тут за деревьями машина затарахтела.
Меня даже в пот бросило.
Не один я умный. Мужик с маузером тоже дотункал, что я сюда, к золоту, вернусь. Вот и прикатил он быстренько сюда.
Моя буза против маузера не проканает. Это я хорошо понимал. Старший золотого каравана по всему — товарищ тёртый, близко подходить не будет, а с дистанции мне пулю влепит.
— Бывайте здоровы. Вы меня не видели.
Это я снова бабам, инвалид ещё в себя не пришел.
Я схватил один из вещмешков, которые уже грибники из разрытой ямины вытащили. Так, а он, пожалуй, тяжелее будет, того, что я из кузова выбросил.
Звук мотора автомобиля ещё с пару минут становился ближе, а потом в лесу стало тихо.
Это прибавило мне скорости.