Когда Параскева меня бросила и сидел я, печальный и без единого гроша, лукавый далматинец пришел ко мне в горы и молвил: «Поехал бы ты в этот большой город, стоящий на водах. Там цехины валяются, что камни у вас в горах.
В шелк и золото одевают там солдат, жизнь у них — сплошная радость и веселье. Заработаешь в Венеции денег и вернешься к себе на родину с золотыми галунами на куртке да с ханджаром[41] в серебряных подвесках.
Тогда, Димитрий, любая девушка позовет тебя к своему окошку и любая бросит тебе цветы, когда ты настроишь свою гузлу. Садись на корабль, поверь мне, поезжай в великий город — там уж верно разбогатеешь!»
Я ему, пустоголовый, поверил и вот живу на этом каменном корабле. Только здесь мне нечем дышать, и хлеб для меня, словно яд. Не могу я идти, куда желаю, не могу делать того, что хочу. Живу, как собака на привязи.
На родном языке заговорю я — женщины надо мной смеются. Земляки мои — горцы — разучились говорить по-нашему, позабыли старые обычаи; гибну я, засыхаю, словно дерево, пересаженное летом.
Когда я встречал кого в наших горах, говорил он, бывало, с поклоном и улыбкой: «Да поможет тебе бог, сын Алексы!» Здесь же нет мне ни от кого привета, и живу я, словно муравей, занесенный ветром на середину огромного озера.
Большой нож, который заменяет кинжал. (Прим. автора.)