– Вчера кишки пусты, нынче кишки пусты, да лучше – головой в кусты!
Ярмак послушал голоса и опять заговорил:
– Ладь струги к бою немедля. Рассаживайся просторнее, чтоб друг другу не мешать. Стругам в кучу не сбиваться. Держать струги косяком. Не запамятывай: пищальный бой ведем с правого борта, а пушечный с носу. Мыслю: засядет сила Кучума под прикрытие засеки да оттоль станет метать в нас стрелы и копья. Навалом нам басурман не взять, пустимся на хитрость: дабы выманить неприятелей наших на чистое место, дадим изо всех пищалей и пушек по одному холостому выстрелу, а конные пускай заварят под засекой свалку и пустятся в притворное бегство. Старшинам и есаулам доглядеть, все ли укреплены по бортам упорные сохи для наводки пищалей. У каждой пушки быть троим пушкарям. Храни сухою пороховую полку и фитиль. Заряд давать полный, пороху и жеребьев не жалеть. Может статься, бросятся на нас кои народы на челнах, – багры держи наготове, челны кувыркай, топи орду нещадно, полону из огня не брать. Полусотню Богдана Брязги сажаю на коней, – будет в стругах просторнее. Конной полусотне идти по бровке берега и вперед без моего слова не соваться, дабы не попасть под свой огонь. Весельникам махать веслами вполсилы, да не выдохнуться раньше срока. Кормчим глядеть в оба: не посадите мне, сукины сыны, стругов на мель, как то учинили под Тюменью, – разорву по клоку! Заплывай к горе с носка, берег там чист и спрятаться ордынцам от нашего огня некуда, а коли красный выдастся денек, то и солнце станет нам за спину, а сибирцам будет бить в глаза. Стреляй не кряду, а через ружье. Покажет дело выйти из стругов на берег – выйдем. На берегу не рассыпайся и от воды без нужды далеко не отходи. Держись в пешем бою кучками человек по десяти: стой кругом, зад к заду, как кабаны, когда на них наскакивают волки. Пушкарей Самойлика и Худяка беру на свою каторгу. Атаманам, есаулам, сотникам и полусотникам быть при своих ватагах неотлучно, биться примерно – волос не жалеть! Помни, бежать нам некуда и не с чем... [138/139] Ну, а коли сломят нас поганые и задавят силой своею – живыми в руки не давайся и славы казачьей не рони... Молись, братцы, и – с богом!
Дружная закипела работа: кто принялся вычерпывать из струга воду, кто прочищал от порохового нагара запал, ввертывали в пистоли новые кремни, точили шашки и ножи, рубили свинец. Есаулы подсчитывали и разводили по стругам людей, раздавали запасное оружие, досыпали кожаные гаманки порохом. Каждый получил по последней горсти плесневелых толченых сухарей и по ложке горячего пареного овса в полу кафтана. Одни бежали к попу исповедоваться, другие – к колдуну заговариваться, а иной, по простоте сердца, приставив к пеньку складную икону, стукал в землю лбом и приговаривал: «Пресвятая пречистая богоматерь и вы, угодники, напустите на меня смелость, не велите лечь костьми в проклятой басурманской стороне». Багровое подымалось над тайгою солнце, налетный ветришка взвихривал по гладкой воде ершей, на стрежне разгуливалась волна...
Лихой пушкарь Мирошка ворчал, взирая хмуро на свинцовую волну:
– Будет стругам колтыханье. Как тут некрещеного выцелить да стрелить? Слезы!..
Разобрались по стругам.
Застучали раскидываемые по гнездам весла.
Ярмака клич:
– Яртаульные, пошел на взлёт!
Головным побежал яртаульный челн, за ним – атаманова каторга с медной пушкой на носу, а за каторгой, раскачиваясь на крутой волне, ухлестывали в двух сотнях струги и стружки, насады и будары, лодки плавные и лодки кладные.
По каравану перелетывал разбойный посвист и заказное словцо:
– Ша-ри-ла-а-а...
Плыли.
Берегом пылила конная полусотня Брязги, прикрывая дружину от внезапного нападения.
По венцу Чувашиевой горы мотались одиночные всадники. Да еще доносилось коней татарских ржание и надсадный лай псов.
Плыли.
– Ша-ри-ла-а-а-а!...
С яртаульного челна зык:
– Орда-а-а!..
Степь – насколько глаза хватало – была залита войском сибирским. Двигались толпы пеших, заткнув для ловкости за пояс полы наваченных халатов и овчинных полушубков. Ехали на арбах, верхами на оленях и верблюдах. Скакали, джигитуя, конные уланы. Под солнцем вспыхивали концы копий и чешуя [139/140] панцирей. Главные силы кучились под Чувашиевой горой, опоясанной понизу насыпным валом и засекою.
Сибирцы, утвердившись на своих местах, стали высылать навстречу казакам задирщиков, кои на быстрых конях подлетали совсем близко и, выметав стрелы, гнали обратно.
Казаки из полусотни Брязги вступали с теми охотниками в словесную брань да мало-помалу от слов переходили к делу, размениваясь за стрелу пистольной пулею, а кое-где уже начали заигрывать и врукопашную, сшибаясь шашками.
На бойком иноходце прямо на казаков несся пастух Садык и, воздев над собой пустые руки, озорно кричал:
– Моя твоя!.. Атма, казак, кынама! (Не стреляй, не бей меня.)
«Сдается», – сообразил Брязга и, отделившись от полусотни, наметом припустился навстречу татарину. – Кая барасом? – окликнул он и потянул из ножен шашку.
– Моя твоя, казак, йеее! – дурашливо завизжал Садык и, сорвав с луки седельной да развернувшись, метнул аркан
миг
и он скакал прочь, волоча за собою на туго натянувшемся аркане казачьего атамана. Тот царапался за кочки, за кусты, но удержаться не мог.
Полусотня бросилась на выручку своего ватажка.
А с горы, потрясая копьями и топорами, стремительно стекали густые толпы воинов Кучума.
– Шарила-а-а!.. Клади весла, молись богу!
Торопливо покрестились.
Ярмак пушкарям:
– Трави запал!
Пушкарь Мирошка размотал просаленную тряпку с гузна пушки и запалил смоляной фитиль. Медная пушечья пасть рявкнула и отрыгнула пук огня, каторгу качнуло, а по-Мирошкиному и другие сделали, – караван окутался сизым пороховым дымом.
Меж тем Брязга схватился за аркан, подтянулся сколько мог да, изжевав витую из конского волоса веревку, оторвался.
– Назад! Назад! – призывал Ярмак конных, но те уже сшиблись с неприятелями, и – пошла потеха.
Струги с тяжелыми, ломовыми пушками погреблись в обход горы, а иные струги повернули было к берегу, но скоро засели на мель.
Ярмак, матерясь, шагнул через борт в ледяную воду, а по его и другие полезли – где по колено, а где и по пояс. Скоро дружина с развевающимися хоругвями вышла на берег.
– Пищальники!
Вооруженные пищалями выбежали к атаману.
– Стреляй не залпами, а через ружье.
Построившись клином, пищальники не спеша двинулись [140/141] вперед, на ходу стреляя через ружье: одни стреляли, другие в это время заряжали.
За пищальниками развернулись сотни с пистольным, сабельным и лучным боем.
Под засекой казаки были встречены тучею стрел, градом камней и метательных копий.
Дрогнули
попятились.
А сибирцы, сметав, что казаки в малой силе, разломали в нескольких местах засеку и сами пошли на вылазку, да из лесу выскочил затаившийся там с отборной конницей Маметкул; а за ним, развертываясь в лаву, летела волчья сотня улан Бейтерека Чемлемиша: уланы крутили над головами шашками, рукояти которых были полы, и при размахивании издавали волчий вой, нагоняя тем страх на своих и на вражеских коней.