Он так усердно терся о Клавин живот, что повалил ее на кровать и плюхнулся сверху, придавив не хуже, чем давеча волк-оборотень. Но Клава не замечала обрушившегося на нее немалого веса, просто дышать стало трудновато и в глазах черные мушки заплясали. Но она всё равно продолжала обнимать навалившуюся на нее груду меха, всхлипывающую и дрожащую.
— Ты вправду не замечаешь за своим котом изменений? — подошла к ним медсестра, всё это время тактично стоявшая в сторонке. — Персик, милый, слезь уже с нее, иначе придавишь или придушишь. Ты ведь не хочешь ее смерти, да?
— У-у! — взвыл с новой силой кот, отпрянув от обмякшей под ним хозяйки. — Я стал чудовищем!..
Он забился в угол кровати, накрылся от горя тонким больничным одеялом, с головой и поникшими ушами, но вяло дергающийся хвост остался снаружи.
— Ты в порядке? Дышать можешь? — уточнила у Клавы медсестра.
Та кивнула. Отдышалась, приподнялась на локтях поглядеть, как там котик — и обомлела. У нее в ногах сидел, накрывшись одеялом, если не тигр, то пантера, не меньше! И полосатый хвост был толщиной с ее локоть. Видимо, ее материнские инстинкты привыкли воспринимать Персика крошечным котенком, таким он навсегда остался для нее с момента их первой встречи. И таким будет до конца их дней. Только прикрывшее привычную полосатую шкурку одеяло нарушило эту иллюзию, показав истинный масштаб изменений.
— Ну, на ручки, наверное, не подниму, не осилю теперь, — пробормотала Клава.
Чуткий кошачий слух уловил вырвавшиеся слова, и из-под одеяла снова послышалось тихое подвывание.
— Ты некоторое время пребывал в дисбалансированной форме, но это быстро прошло, — обратилась к Персику медсестра. — Больше у тебя никаких щупалец или шипов появляться не будет, не волнуйся. Всё стабилизировалось окончательно, в будущем изменений тоже не прогнозируется. По сравнению с тобой прежним ты просто увеличился в размере. Из-за этого внутренние органы и системы тоже оптимизировались, и к счастью довольно быстро. Если обобщать, сейчас ты больше похож на представителя того же вида, к какому принадлежит мисс Пума, чем на себя прежнего. Но согласись, всё могло бы быть куда хуже. В принципе, ты во многом выиграл: согласно проведенной мной диагностике организм стал более приспособленным к нашему миру, срок жизни удлинился, здоровье укрепилось, возможности деятельности расширились. Особенно изменился речевой аппарат и пальцы передних лап. Теперь ты готов к самостоятельной жизни разумного, трудоспособного существа. Собственно, я ожидала от тебя именно таких изменений, правда, не настолько стремительных.
Персик внимательно выслушал медсестру, перестав всхлипывать и выставив из-под одеяла одно ухо.
Клава тоже пыталась понять смысл сказанного, но напрягалась тщетно. В голове отложилось лишь одно: какое-то время из ее маленького Персика под воздействием перепутанной магии лезли щупальца и шипы?! Где этот мальчишка-двоечник, который промазал и попал в неповинного котика? Где этот слепой учитель, который не остановил тренировку вовремя?! Уж она им!..
— То есть, я смогу сам открыть себе банку с кормом? Не надо будет просить у мамули покормить меня? — уточнил на самом понятном для себе примере Персик.
— Именно, — кивнула медсестра.
— Но я хочу, чтобы мамуленька обо мне заботилась! — опять завыл кот.
— Маленький мой!.. — по привычке заикнулась Клава. Но от этого слова, попавшего по свежей душевной ране, Персик ударился в рыдания.
— Это нормально, — вздохнув, успокоила Клаву медсестра. — Нервная система восстановится от потрясения через несколько дней. Пока что пусть он побудет здесь, под моим наблюдением. Составлю ему успокоительную микстуру. И немного посидеть на диете ему тоже не помешает, лишний вес вреден для неокрепших костей и связок.
От такой новости у Персика настроение тоже не улучшилось.
Вежливо постучавшись, в палату вошли двое: высокий эльф в костюме-тройке при галстуке и с ним насупленный мальчишка лет двенадцати, в клетчатой школьной форме. Обоих Клава узнала: с эльфом она мимоходом столкнулась в первый свой день в Академии, когда разгуливала по коридорам в неглиже. А мальчишку видела, когда Василий показывал ей сад и Школу. Тот самый кудрявый «херувимчик», который спустил на нее толпу школоты, благо между ними тогда был спасительный забор.
Поклонившись Клавдии, эльф-учитель витиевато извинился за случившийся инцидент. Однако при учтивости выражений лицо у него оставалось холодным и надменным, что возмутило Клаву до глубины души. Едва не угробил ее котика — и нисколько об этом не сожалеет? Бесчувственный чурбан! Статуя мраморная! Вон как поджимает губы на ее испепеляющий взор, глаза красивые отводит, паразит такой!
Благо, что Клава от накатившего возмущения слова вымолвить не могла, иначе обматюгала бы эльфа с ног до головы, мало бы не показалось! И самой потом стыдно было бы. Но сейчас ее буквально изнутри распирало от негодования, еще чуть-чуть и лопнет!
Мальчишку тоже заставили извиниться. Он попытался было буркнуть, что посторонним на площадке для тренировки нечего шляться, мол, кот сам виноват, раз пролез, куда не положено. Однако воспитательный подзатыльник от учителя прервал поток оправданий, «херувимчик» отвесил положенный поклон и громко объявил:
— Искренне сожалею, что не увидел вовремя вашего кота, мисс суккуба! — и шепотом добавил: — Иначе прицеливался бы точнее.
За что получил еще один, более ощутимый подзатыльник.
— Какие-то у вас приемы воспитания доисторические, — не удержалась от замечания учителю Клавдия, которую от подзатыльников передергивало. Интересно, а розги в здешней Школе тоже практикуют по субботам?
— С этими троглодитами иначе нельзя, — авторитетно заявил эльф и поджал губы вообще в тонкую ниточку. Видите ли, оскорбился, что попаданка ему замечание делает. — Кстати о наказании!
Эльф предложил Клаве в воспитательных целях высосать из мальчишки магическую энергию, так чтобы тот неделю не смог устраивать фокусы.
— Почему я? — изумилась Клава, имея в виду, что мелкий хулиган еще не достиг разрешенного законом возраста, чтобы общаться с суккубой.
— Не к инкубу же мне обращаться за этим, — пожал плечами эльф. — Никакое другое наказание не окажет на него столь же сильного эффекта.
Мальчишка, внимательно слушавший препирательства взрослых, состроил жалобную мордашку, захлопал в сторону Клавы своим херувимскими ресницами и заранее приготовился хныкать на тему «Пощадите, я больше не буду!».
Клава оброненные эльфом слова восприняла по-своему: мол, мера наказания избрана, а исполнение лучше доверить именно суккубе не только как обиженной стороне, но как девушке, ведь обращение к инкубу может быть расценено как пропаганда однополых отношений среди несовершеннолетних, что нанесет непоправимый вред неокрепшей психике наказуемого.
— И как вы себе представляете, что я должна с ним делать? — недовольно уточнила Клава, кивнув на затихшего мальчишку. — Он же ребенок!
— Не волнуйтесь, в его годы все прячут под матрасами журналы фривольного содержания, — пренебрежительно фыркнул эльф.
— Будет достаточно разрешить мальчику потрогать грудь, — хихикнула медсестра. — Через одежду, разумеется.
Клава заметила, как у херувимчика вытаращились глаза в предвкушении. Ради такого наказания он, видимо, готов был перетерпеть неделю без занятий магией. А если она покажет ему лифчик, то хоть месяц? Суккуба нахмурилась:
— Вам не кажется, что для него это станет отнюдь не наказанием?
Эльф задумчиво глянул на подопечного, оценил всю гамму эмоций, отразившихся на ангельски-невинной мордашке.
— Простите, об этом я не подумал, — с ледяным безразличием повинился эльф.
— Куда уж тебе-то, — хихикнула медсестра. — Чтобы ты — и думал о женской груди?
Эльф наградил медсестру взглядом испепеляющего холода, однако это не пресекло сдавленные смешки, наоборот подстегнуло к веселью, непонятному для Клавы. Впрочем, суккуба и не собиралась вникать в деликатные подробности.
Клаву осенило! Она поняла, что же для двенадцатилетних отроков бывает настоящим наказанием.
— Не найдется губной помады? — спросила она у медсестры. Та с понимающей улыбочкой охотно одолжила свой блеск в миниатюрной баночке.
Клава жирно намазала блеском губы, вернула баночку медсестре. И обернулась к мальчишке, с обманчивой ласковостью поманила:
— Иди-ка сюда!
Тот повелся, подошел и горящими глазами уставился на ее бюст.
А Клава неожиданно накинулась на него с объятиями, да принялась осыпать липкими поцелуями: в обе щеки, в лоб, в зажмуренные глаза, в ухо — куда придется, ибо тот тотчас стал вертеть головой, безуспешно пытаясь уклониться от «телячьих нежностей». Для подростка нет ничего более унизительно, чем «сюси-пуси» от взрослых тетушек, которые продолжают считать их детишками! Для пущего эффекта Клава между поцелуями в наигранном восторге противнейшим голосом приговаривала:
— Ах, какие у нас кудряшки! Ах, как мы выросли, совсем мужчина! Скоро придет время невесту искать! Или уже присмотрел себе кого из девочек? На свадьбу пригласишь? А в школе хорошо учишься? Оценки какие получаешь? Учителей слушаешься? Домашние задания вовремя делаешь? На контрольных шпаргалки не прячешь? Ни у кого не списываешь? Девочек-одноклассниц не задираешь? А за косички их не дергаешь? В женскую раздевалку не подглядываешь? А руки перед едой моешь? Спать вовремя ложишься? В постель не писашься?
Мальчишка, обслюнявленный по всему лицу, измазанный ароматным блеском для губ, красный, как вареный рак, с великим трудом вырвался из ее цепких рук. Отбежал и спрятался за учителем, сгорая от стыда — и противоречивого возбуждения, ведь, пока крутился в тесных объятиях, успел поневоле ощутить упругость грудей суккубы, мягкость ее губ, запах и тепло спелого женского тела.
— Отлично, всё получилось. Неделю без магии, пока резерв снова не пополнится, — констатировала успешность эксперимента медсестра, сверившись с показателями на каком-то своем специальном приборчике-сканере.
Клавдия с чувством собственного превосходства взглянула на эльфа. Тот, наблюдая за наказанием, заметно развеселился. Губы уже не сжимались в презрительную полоску, а кривились, едва сдерживая ухмылку, в прищуренных глазах искрились смешинки. Привычная маска ледяного безразличия явно дала трещины. «До чего ж красив, паразит!» — невольно подумалось Клаве.