- Это не моя. Пришлось врезать молодчику науки ради. Только болван станет воровать тяжеленую торбу: сам худой, ребрами светит, за вторым поворотом легкие выхаркивал. Таким надобно руки отрубывать по самые плечи, чтоб не позорили своего собрата по ремеслу. Пойдем, темно уж совсем. И хватить такими глазами по сторонам смотреть - на нас еще никто с мечами и капканами не вышел.
Они вернулись в гостиницу. Раш велел ей оставаться в комнате, а сам спустился вниз, взять чего-нибудь перекусить. "В дорогу нечего животы набивать, и спаться будет не так крепко, если впроголодь лечь, а вот горячей похлебки выпить - самое дело, боги одни знают, сколько нам еще верхом труситься" - сказал он перед тем, как закрыть дверь. В комнате мигом сделалось пронзительно тихо, до боли в ушах. Каждый шорох, отдаленный хруст сломанной ветки, вздох, гомон постояльцев - все заставляло Хани нервничать, в каждом она слышала легкий перебор крадущихся ног Фархи. Она пришла за ними, выследила. Так быстро. Должно быть, загнала не одну лошадь. Но как смогла? Раш постоянно следил за тем, чтоб за ними оставалось как можно меньше следов, даже для костров в земле выкапывал неглубокие ямы и после присыпал все землей и травой. Но надежно ли прятал, верно ли? Хани вспомнились дни, когда еще был жив Рок, и они вместе ходили на охоту. Она была обучена находить беличьи гнезда и выслеживать зайца, подходить к оленю с подветренной стороны, чтоб не выдать своего запаха. Но никто не рассказывал им, как не оставить за собою следа. Не знал таких премудростей и румиец.
Застольный хохот внизу заставил ее вскочить на ноги. Шорохи за дверями усилились ... и исчезли. Девушка попятилась. Тишина, но она настораживала еще больше.
Дверь осторожно поползла в сторону, впуская в комнату гостью.
- Позднего часа тебе, - улыбнулась пилигримка, и тут же предупредила: - Вздумаешь кричать - мигом глотку перережу.
И, словно насмехаясь, приложила палец к губам.
"Слушайся ее, - горячо зашептал Хелдын голос, непривычно близкий, будто красивая госпожа шептала в самое ухо. - И не бойся ничего. Никому тебя не обидеть. Вспомни деревню и пепел. Разве есть такая сила, чтоб одолеть твой гнев?"
- Зачем ты за нами шла? - Хани подивилась, каким спокойным звучит ее голос, но нашептывания Хелды развеяли страх.
- Я же говорила, что братца моего давно дома заждались. - Румийка покачала головой. - Решила проводить его, а то вдруг заплутает. И тебя заодно. Поглядишь, какое оно - румийское гостеприимство.
"Раш никогда не даст себя взять", - подсказала Хелда, и Хани, точно заговоренная, повторила ее слова.
- Ну так если я тебе нож к горлу приставлю - так куда он деваться станет? Пойдет, как миленький. - Тут она достала кинжал - тонкое лезвие с легким шипением выскользнуло из рукава - и нарочно попробовала пальцем режущую кромку. Улыбнулась, довольная. - А если удерет, так уж прости - придется тебя к Гартису отпустить, а то знаешь больно много.
И, в доказательство своих слов, направила острие кинжала в сторону Хани. Девушка почувствовала холодок в ладонях и странную ясность в голове, как тогда, с сельчанами. Отчего-то приступы магической лихорадки случались с нею бесконтрольно. С того дня, как она перестала ощущать магию Виры, темное колдовство сделалось сильнее, но приходило само, когда ему вздумается, не подчиняясь мысленным призывам. Хоть сколько черпай из темного источника - без толку.
"Не трогай ее, - предупредил голос, - поддайся, и она отвезет вас на Румос".
"И что дальше?!" - хотелось закричать Хани, но она не успела. Пилигримка налетела на нее словно таран, толкнула в грудь. Хани попыталась вздохнуть, но в груди зажгло, словно туда бросили головню. Девушка закашлялась, упала на колени, раздирая горло до кровавых полос.
- Пока мой братец внизу, - Фархи вдруг перешла на шепот, - я воспользуюсь твоим гостеприимством и подожду его здесь.
Пилигримка оттащила Хани в сторону, жалуясь, откуда в таком немощном теле столько весу, и заткнула рот какой-то тряпкой. К тому времени девушка справилась с болью и смогла сделать несколько жадных глотков. Она могла убить румийку - Хани по-прежнему чувствовала холодок в ладонях и зуд на кончиках пальцев, но голос госпожи велел делать иначе.
- Так будет спокойнее. - Фархи, не церемонясь, связала северянке руки, и проверила, надежно ли закреплен узел. Поднялась, рассматривая пленницу с высоты своего роста. - Вот же - и могу тебя прирезать сейчас, и не хочу отчего-то. Ты, случаем, не навела на меня порчу, колдунья?
Девушка отвернулась.
Раш вернулся скоро: Хани слышала его мягкие шаги и насвистывание какой-то мелодии. Услышала и Фархи. Пилигримка спряталась за дверью, вооружившись кочергой для перемешивания углей в жаровне, и притихла. Румиец отворил дверь, ступил внутрь. Хани не видела его с того места, куда ее пристроила пилигримка, только в щели между дверью и полом мелькнули ноги. Пилигримка выждала еще мгновение, пока Раш не переступил порог комнаты обеими ногами, и, что есть силы, наотмашь огрела его по затылку.
Румиец охнул, подвел глаза и рухнул, словно скошенный пшеничный колос. Фархи улыбнулась, быстро прикрыла дверь. Так же быстро связала брата, но в его рот кляп совать не стала. Потом с деловитым видом выпотрошила карманы Раша.
- Братец-то беззуб, оказывается, - сказала она, ощупав его всего. После взвесила на ладони кошель с золотом и прищелкнула языком. И предупредила, когда Раш слабо застонал, приходя в себя после короткого обморока: - Советую тебе не кричать и вести себя смирно, а то я раскрою тонкую шейку твоей девки от уха до уха, а язык ее поджарю и тебе скормлю, да еще проверю, чтоб все сожрал, братец.
Раш только беспомощно зарычал, подергал руками в путах, но тщетно. Хани нарочно отвернулась, чтобы не видеть его лица. Вдруг поймет, увидит то, что она силится скрыть? Простит ли он когда-нибудь, если узнает, что только по ее добровольному бездействию, они оба попали в плен к румийке? Пусть Фархи сестра ему, но любви в ней нет, одна только злоба и каждый жест выдает потаенное желание сделать ему больно. Не успела Хани подумать об этом, как пилигримка подскочила к Рашу, и ударила его носком сапога. Румиец застонал, согнулся пополам, настолько, насколько позволяли путы. Но девушке оказалось мало: она "подарила" брату еще несколько ударов, пока тот не заскулил от боли, выхаркивая на пол алую слюну.
- Мечтала сделать этого с того дня, как ты нас покинул, братец, - призналась Фархи. - Надеюсь, эта боль станет достаточным примером того, что ждет тебя дома.
- Заткнись, - сипло выдохнул Раш, когда его тело справилось с болью.
- Считай, что ты в последний раз говорил со мной таким тоном, братец. - Пилигримка присела около него, потянула за остатки волос на затылке, заставляя пленника смотреть на нее. - Мы отправляемся домой, и от твоего поведения зависит, в каком виде на Румос прибудет северянка. Я так себе думаю, что уши, глаза и язык ей без надобности, так что хорошенько думай, прежде чем затыкать мне рот.
- Зачем она тебе? Отпусти. Людей меньше - спокойствия больше.
- За дуру меня держишь...
Фархи покачала головой, выровнялась. Хани даже показалось, что сейчас румийка снова поучить брата сапогом, но та лишь проверила, надежно ли закрыта дверь и переложила ее щеколдой изнутри. Потом прошлась по комнате, поскрипывая половицами, и остановилась у постели.
- Устала я, спать теперь будем. Завтра в дорогу, нужно отдохнуть.
- Ты же терпеть не можешь моря, у тебя от запаха соли морская хворь начинается. - Раш поелозил языком во рту, словно проверял, все ли зубы на месте.
- А кто тебе сказал, что мы морем отправимся? - Она снова пощелкала языком, и растянулась на постели во весь рост. - Глупый мой, глупый братец. Считай, что следующие несколько дней станут для тебя откровением.
Миэ
- Сказал бы кто, что я с такой неохотой буду в родные края возвращаться - подняла бы на смех. - Таремка окинула взглядом тлеющие дома.
- Тарем не пострадал от поветрия, госпожа, - услужливо подсказал богато одетый торговец, которого они с Арэном повстречали нынче утром. - Ваш отец в здравии и ничто не принесет ему большей радости, чем ваше возвращение.
Арэн, услыхав эти слова, отвернулся. Миэ не могла осуждать его. Столько времени, столько тягот пройдено вместе - и расставание, без обещаний новой встречи. Неделю они путешествовали с обозом иджальского торговца, и никто не решался заговорить о будущем. В Дасирии Миэ делать было нечего, а Арэн не мог проводить ее в Тарем - слишком много времени было потеряно на северные войны, чтобы теперь распалять его остатки. Когда на перекрестке торговых трактов им повстречался таремский торговец, волшебница знала, что его привела воля богов. У купца оказался рунный камень-ключ и он, услыхав, к чьему славному роду принадлежит Миэ, охотно предложил свои услуги. Конечно, не человеческой доброты ради, а рассчитывая получить благодарность Четвертого лорда-магната, отца Миэ. Волшебницу мало интересовали его мотивы. С одной стороны душа тянулись домой, словно молодая лоза винограда к солнцу, а с другой - оставлять Арэна не хотелось. Он поедет в Дасирию, в свой дом. От встреченных путников и пилигримов они узнали, что на восточном побережье Дасирийской империи болезни еще нет, а именно там располагался замок Арэна, но и дасириец, и таремка понимали - это лишь вопрос времени. Люди не бегут в ту сторону только потому, что слишком близки к тем краям Шаймерские пустыни, и, несмотря на минувшие столетия, суеверный страх проклятия так же силен в их сердцах. Но вскорости, когда поветрие расползаться вширь, подминая под себя новые куски империи, страх настоящего пересилит байки минувших лет.
- До вечера мы прибудем к порталу, госпожа Миэль, - напомнил торговец, отвлекая таремку от грустного пейзажа.
Обоз двигался быстро, вскоре прокопченные дымом мертвые руины остались позади, и о них напоминал лишь привкус тлена на языке. Таремка достала бурдюк и пополоскала горло вином, тут же выплюнув его в придорожную грязь. Лучше не стало.
Остаток пути они с Арэном почти не разговаривали. После смерти северянки, дасириец замкнулся в себе, словно рак-отшельник, накрепко запечатав вход в свое логово. Таремка сомневалась, станет ли ему сил и благоразумия, выбраться из логова вновь, открыть себя для иной жизни. Впрочем, если поветрие двинется на восток...
Таремка пришпорила лошадь и нагнала Арэна. Дасириец держался особняком. Несмотря на то, что он возвращался домой после долгого странствия, люди старались держаться от него на расстоянии. Словно боялись, что одно только рождение - "дасириец", так же заразно, как и поветрие. Арэн все понимал и нарочно отводил жеребца в сторону. Когда Миэ поравнялась с ним, он не подал виду, что заметил ее, или нарочно игнорировал. Таремка напомнила о себе, откашлявшись в кулак. Арэн глянул на нее, и тут же отвернулся.
- Я знаю, что ты не примешь моего предложения, но облегчу свою совесть и скажу, что в доме моего отца тебе всегда рады, - сказала она. Слова шли из горла нехотя, будто неродные.
- Спасибо, но ты слишком умна, чтобы не знать моего ответа.
- Ты можешь переждать в Тареме, - настаивала она. - Поветрие скоро уляжется, и ты сможешь вернуться...
Дасириец жестом перебил ее. Конь, словно почуяв мысли своего хозяина, забеспокоился, хлестая бока хвостом.
- Я не стану прятаться, чтобы поглядеть, как умирает мой народ.
- Этот народ теперь прославляет рхельского регента и вполне заслужил проклятия, которое послали ему боги. - Миэ знала, что такого говорить не стоит, но не сдержалась. В конце концов, между ними никогда не случалось недомолвок.
- Я такой же дасириец, как и те, что сеют хлеб и стучат молотом о наковальню. - Арэн безразлично пожал плечами. - Там мой дом, земли, которые я поклялся защищать, две жены, которые нуждаются в опеке. Моему отцу до них дела нет. - От последних слов дасирица горчило.
День или два назад - Миэ потеряла свет времени - им повстречался рхельский торговец. От рассказал, что Шаам старший собирается прогнать из императорского дворца регента Шиалистана, и уже заручился поддержкой некоторых военачальников первой и второй руки. Те, пользуясь беспорядками, что принесло поветрие, подчинили себе часть городов и стали стражей на границе с Рхелем. Торговец утверждал, что пока в Дасирийской земле ходить болезнь, никто в здравом рассудке туда не сунется, но его слова Миэ не убедили. Вспомнились слова отца: горячий кусок мяса взять сложнее, но он и слаще чем тот, что уж остыл и не принесет вреда пальцам. Рхельцам самое время воспользоваться оказией и напасть на ослабевшее государство, добить в нем остатки старой власти и армией закрепить права регента на престол. То, что затеял Шаам-старший, таремке казалось той же игрой, но наоборот. Будь у него наследник - весть о том гудела бы повсеместно, и раз так не случилось, значит, дасириец собирался сам занять место императора. И только богам ведомом, с какой целью - короновать себя или придержать место для будущего законного наследника, если такого удастся сыскать.
Арэну такие слова пришлись не по душе, но ему хватило выдержки не подать виду. Миэ и сама разгадала мысли дасирийца только по едва заметным складкам у рта да по застывшему в глазах негодованию. Услышанное наверняка заставило его иначе посмотреть на родителя и на ту роль, которую он отвел сыну.
- Твой отец поступил так же, как сделал бы всякий, окажись на его месте. - Миэ впервые отважилась говорить с Арэном о его отце. Скорое расставание делало ее словоохотливой так же, как шипастая плетка в руках палача.