— Приеду.
— Приедешь?
— Да…
Множу ложь на ложь.
— Смотри, я девушка доверчивая...
Столь очевидную для нас обоих неправду последней фразы Инка скрывает за наигранным смущением и нарочито детской интонацией.
— Люблю тебя... — говорим одновременно.
Все-таки мы — замечательная парочка.
Инна устраивается возле меня поудобнее. Поцелуи съезжают к низу живота. Я чувствую ее прохладные пальцы, мягкие губы.
Вдруг она прерывается, словно спохватываясь. Заглядывает мне в лицо:
— Как думаешь, я не слишком громко... недавно тут... Они же в соседних номерах, вдруг вернулись уже... и слышали все?
Я не сразу понимаю, о чем или о ком она говорит.
Она продолжает:
— Они, конечно, нормальные мужики. Да и немного в курсе моих личных дел тут. Но афишировать не хотелось бы.
— У тебя в Питере есть кто-нибудь?
В ответ — небрежный жест ладонью. Таким, наверное, царица Клеопатра показывала Антонию: «пустое, забудь об этом». Склоняется снова, но я привлекаю ее к груди.
— Не отдохнул еще? — с заботливой деловитостью спрашивает Инна. — Малыш потрудился на славу...
Тянется к прикроватной тумбочке за сигаретами.
Какие же у нее большие руки... Я лежу и подыскиваю подходящее слово. Загребущие... Нет, разве что — в переносном значении... Мосластые... Тоже не то, да и слово некрасивое, выпирает, точно субпродукты на грязном лотке... Руки-то у нее на самом деле хороши — как и все остальное.
Инна, прекрасно зная, что я ее разглядываю, достает из пачки тонкую сигарету. Как-то нарочито манерно держит ее.
— Зажигалку не могу найти...
— Посмотри у меня, в правом кармане.
Джинсы мои валяются где-то на полу.
Инна, зажав сигарету в губах, подползает к краю кровати. Чуть оттопырив загорелый зад, свешивает руки вниз и возится на полу с видом фотографа, заряжающего пленку.
В это время раздается короткий писк телефона.
— Твой, кажется... — говорит Инна, достав зажигалку. — Дать?
— Не надо. Потом.
— Вдруг что-то важное?
— Важное — ты.
И ведь почти не вру. Прямо сейчас происходит что-то очень важное, но мне не хватает опыта и ума понять, что именно.
Я смотрю, как Инна прикуривает. На мгновение вспыхивает кончик сигареты.
Внутри меня в эту самую минуту тоже что-то быстро и тихо сгорает, чернеет, обугливается, чтобы минутой позже исчезнуть вовсе — бесследно и навсегда. Внутренний огонь этот спокойный и ровный, не болезненный — только улетает прочь холодная мгла былых обид.
Но на смену не приходит ничего.
— Ты написал что-нибудь новое? — спрашивает меня Инна, сидя на кровати по-турецки. Фонарь с улицы слабо освещает ее тело. Краснеет точка сигаретного огонька.
— В смысле?
— Твои рассказы... Они все какие-то... Мне их страшно читать.
— Не читай. Бери пример с меня — я вообще читать перестал.
— А писать?
— Мелом по доске — пока еще нет. А там — посмотрим...
— Про Китай не собираешься написать? Тут ведь есть на что посмотреть, про что рассказать?
— Для этого нужно быть... ну, не знаю... Удивленным. Разозленным.
— Влюбленным.
— Да.
— Ну и?
— А я привык уже ко всему тут. Не знаю... Посмотрим.
Инна деланно вздыхает.
— Раньше ты любил поговорить о литературе... Но раз не хочешь, не буду настаивать. Наверное, есть здесь и моя вина — не думала, что ты серьезно...
— Да ладно. Лучше скажи, как тебе тут?
— Я, правда, город только из окна видела, но впечатляет, ничего не скажешь. Завтра сможешь мне показать, что и как тут у вас?