Под насмешливыми взглядами вьетнамцев усаживаемся на свои места.
С тех пор я эту Кока-колу как-то не очень люблю, всё квас больше, или лимонад "Буратино" какой.
Ещё через пару часов салон самолёта наполняется громким визгом, это молоденькие вьетнамки радостно прильнули к иллюминаторам — Ханой родной узрели.
Самолёт кружит над Ханоем минут пятнадцать, и всё это время вьетнамки визжат как резанные — звонко и протяжно. Родину так любят, или — в России натерпелись всякого?
Выходим из самолёта, бомбейской сауной напуганные, с опаской — а вдруг и здесь жара нестерпимая присутствует? Но, ничего, терпимо — всего плюс тридцать, и влажность воздуха гораздо поменьше.
Подходит вежливый неприметный вьетнамец средних лет, представляется — на безупречном русском языке:
— Меня зовут Тхань. На несколько дней, товарищи, вам придётся в Ханое задержаться, на это время я назначен вашим гидом, прошу в автобус.
Автобус какой-то странный, маленький, на капоте — кружок с тремя лучами.
— Это "Мерседес" — заявляет опытный Теплов.
Остальные уважительно поглядывают на импортное чудо, молча рассаживаются в просторном салоне.
Отъезжаем от аэропорта, вокруг — какая-то сплошная стройка: большие и маленькие двухэтажные домишки, разной степени готовности, даже какие-то шикарные виллы, в кинофильмах зарубежных виденные, местами попадаются.
Это, — с гордостью объясняет Тхань, — Перестройка у нас началась. ЦК Партии разрешил беспартийным гражданам дома строить везде без ограничений.
— А партийным, что — нельзя? — Интересуюсь.
— И партийным можно, — Тхань отвечает, — Если, конечно, местная партийная ячейка разрешит, достойным этого человека посчитает. Вот я, например, накопил пятьсот долларов, телевизор японский цветной решил купить. А партийная ячейка не разрешила. Молоды, Вы ещё, товарищ Тхань, — сказали, — Мало полезного для Родины и Партии совершили. Так что — рано Вам телевизор этот покупать. А деньги — сдайте в Фонд Возрождения Родины. Вот так вот.
— И ты, что же — сдал? — Недоверчиво интересуется Теплов.
— Конечно же — сдал, — невозмутимо так наш гид отвечает, — Я же коммунист. Как же иначе?
Многозначительно переглядываемся: Восток — дело тонкое, да и Мясницкий не велел на бытовые темы лишний раз трепаться.
Но вот и в центр Ханоя въехали, красивый город, и здания современные в наличии имеются.
— А здесь, — Тхань показывает на непрезентабельный пятиэтажный дом, покрытый сетью частых трещин — живут Члены ЦК нашей Партии, министры разные.
По сравнению с виданными ранее виллами и коттеджами, домик этот большим сараем смотрится.
Словно чувствуя в очередной раз наше недоверие, Тхань поясняет:
— Наши руководители считают неприемлемым для себя жить в эти трудные для страны времена в роскоши. Даже все автомобили государственные, кроме тех, что нужны для встреч важных иностранных делегаций, продали на аукционах, а деньги — в Фонд Возрождения Родины направили. А всем Руководителям страны — велосипеды казённые выдали.
С велосипедами — красивая фишка, конечно, теперь понятно, почему вьетнамцы так коммунистов своих уважают — продержатся в этой стране коммунисты у Власти ещё долгие годы. А нашим-то отечественным, не хватило гибкости — не додумались до велосипедов. Лишь одно настораживало — почему нас то на "Мерседесе" встречают? Мы что, и есть — "важная иностранная делегация"? Странно это как-то.
Меж тем опять малоэтажная застройка пошла, между домами — озёра небольшие — чисто ставки где-нибудь под Донецком. Только здесь к центру ставков этих деревянные настилы с перилами из штакетника ведут, и в конце тех настилов, над водой — несколько кабинок деревянных располагается, ну, вылитые наши сортиры деревенские.
Нашего гида спросили — действительно, сортиры.
— А зачем над водой-то? — Спрашиваю.
— Как зачем? — Тхань даже удивился, — Там же рыба живёт. Ей чем-то питаться надо? Что тут непонятного?
Да понятно всё, только я для себя сразу решил — не буду я во Вьетнаме рыбу пресноводную есть, на всякий случай.
Приезжаем в посёлок (городок-?) для русских специалистов, посёлок называется Ким Ли Ен, забором железобетонным внушительным огорожен, поверх забора — проволока под током, охрана вооруженная по периметру прогуливается — дружба дружбой, а безопасность — безопасностью. За оградой — десятка полтора обычных пятиэтажек, а может и четырёхэтажек, давно это было — подзабылись мелочи всякие.
Только вещи в комнаты отведённые побросали, ливень начался нешуточный — прямо стена воды за окнами встала. Ровно через пятнадцать минут дождь, словно по чьей-то команде, прекратился, опять солнышко выглянуло. Окошко приоткрыли, а оттуда такое пахнуло — амброзия райская, право слово. После дождя воздух на улице свежий-свежий, ванилью и цветами какими-то незнакомыми пахнет — наслаждение просто.
А Тхань и говорит:
— И так здесь, в Ханое, практически каждый день — до обеда тридцать — тридцать пять, потом ливень сильный, но короткий, а после, до самого вечера — жара уже помягче, воздух чистый и целебный. Полезный у нас климат, врачи говорят, — особенно для сердечников всяких.
Не знаю, что там для сердечников, но мне после ливня определённо понравилось, дышится легко и свободно, даже курить не тянет — не хочется эту благодать дымом табачным паскудить.
Выдал Тхань нам по увесистому холщовому мешочку с местными деньгами, талоны разные: синие — для столовой, зелёные — для магазина местного, мелочевкой разной торгующего, да и отбыл восвояси.
А мы с мужиками вниз спустились, к народу, что на лавочки после дождя вывалил: кто просто разговаривает о чём-то негромко, кто под навесом в бильярд играет, кто козла доминошного забивает — прямо как в России далёкой.
Познакомились, публика разношерстной оказалась — вертолётчики, гидростроители, а некоторые — прямо как мы — токари-слесари-фрезеровщики — с фамилиями простыми, чтобы не забыть их в спешке какой.
В столовую сходили — кухня простая и сытная, а цены смешные, доперестроечные.
В магазинчик заглянули, а там на полках дефициты всякие, позабытые уже, и опять же — по ценам несерьёзным. И главное, книг разных — завались. И Хемингуэй, и Ремарк, и Булгаков — и макулатуру при этом сдавать не надо — фантастика просто!
Набрали книг полные руки, продавщицы только улыбаются:
— Сразу видно — новички.
После книжного отдела очередь алкогольному пришла. Чего тут только не было: водки, вина разные, коньяки — разбегались глаза вдоль прилавка длиннющего.
После совещания недолгого решили всё же отдать должное местным фруктовым настойкам, больно уж экзотические фрукты были на этикетках нарисованы — любопытство разбирало.
Взяли алкоголя и не много то совсем — по бутылочке на брата, закуски лёгкой прихватили: колбаски там, хлебушка, помидоров, да засели в нашем с Тепловым (по документам — Петровым) номере — приезд легонько отметить.
А настойки те фруктовые очень даже ничего оказались, ароматные, пьются легко и приятно, плохо только, что слабенькие какие-то — практически не пьянеешь от них.
Послали сперва Юрца за добавкой, пропал Юрец безвозвратно. Санёк Маленький вызвался сбегать, тоже не вернулся. Крадут их там что ли агенты империалистические?
Сам решил прогуляться, благо недалеко. Встал из-за стола, а ноги то ватные — не слушаются совсем. На ногах сосредоточился, по лестнице на улицу спустился еле-еле — в голове всё помутилось, перед глазами картинка поплыла.
Очнулся уже ночью — звёзды незнакомые над головой светят, лежу себе на зелёном сукне билиардного стола, под головой — подушка небольшая. Ну и дела, коварны эти настойки фруктовые оказались, что ж никто не предупредил?
Подхожу к нашему подъезду, на лавочке мужик пожилой сидит, что давеча гидростроителем Кузнецовым представлялся:
— Ну, ребята, вы даёте, — усмехается в усы Кузнецов, — один на биллиарде уснул, другой с продавщицей в магазине подрался, старшой ваш и вовсе в город учапал — шлюх вьетнамских искать. Не пускала его охрана на КПП, так через забор сиганул, прямо через проволоку ту. Осторожней с этими вьетнамскими напитками надо быть, или пить по чуть-чуть, или — если выпил много, вообще на ноги не вставать до полного отруба. При вставаньи — эти напитки тут же в голову ударяют — раз, и провал в памяти полный, зато потом тебе столько всего интересного расскажут — не хочешь — а уписаешься.