— О, он, конечно, поэт и талантлив невероятно, но вот учить!.. Все у него будете распевать хором и маршировать в фаланге!..
После этого Змейк прекратил спор и выкурил Диона из сосуда с помощью бертолетовой соли, красного фосфора и еще двух-трех несложных пиротехнических средств. Сосуд был отдан в хозяйство хлебопечкам. Те мигом отмыли его, вытерли досуха, врыли с помощью старшекурсников в землю, приставили к нему лесенку и доверху наполнили оливковым маслом. Дион Хризостом обошел вокруг пифоса, выразился в том смысле, что с женщинами лучше в пререкания не вступать, проверил на вкус качество оливкового масла и, поморщившись, удалился. Когда через десять минут после этого по двору проходила инспектирующая комиссия, ничего особенного видно не было.
Лорд Бассет, завидев Змейка, не удержался, чтобы не высказать текущих впечатлений:
— Мы застали сейчас самый конец урока по зоологии, и то, что мы там увидели, нас, признаться, несколько удивило. На профессорском месте, на кафедре, стоит столбиком сурок и посвистывает. Учащиеся толпятся вокруг. Никакого заграждения, никакой сетки, ничего. Я допускаю, что это был достаточно безобидный экземпляр и, возможно, даже ручной, но вообще, конечно, наглядные пособия следует приносить в клетках. По всему классу свободно летают птицы. Влетают в окна, садятся, щебечут, снова вылетают. И наконец: какова роль преподавателя? Все учащиеся наперебой передразнивают свист сурка, а преподаватель даже не сделает им замечания, чтобы они прекратили дразнить животное!.. Очевидно, что преподаватель в силу неопытности не может справиться с классом.
— За те годы, — сделав легкий нажим на последнее слово, сказал Змейк, — что доктор Рианнон работает в нашей школе, она как раз, по моим наблюдениям, проявила себя как исключительно опытный преподаватель.
— Огромное вам спасибо за содержательную лекцию, профессор, — свистнула Рианнон. — Мои ученики без ума от вас. Они не слишком утомили вас вопросами после занятия?
Пожилой седеющий сурок осторожно спустился с кафедры и любезно просвистел:
— Ну что вы, Рианнон, напротив, мне был приятен их интерес.
— Нельзя ли будет устроить для них посещение сурочьего городка, профессор? — просительно сказала Рианнон. — Боюсь, они замучают меня теперь своими просьбами. Вы же знаете, в этом возрасте они так трогательно любознательны. Для них видеть целый город ваших соотечественников — это такое огромное впечатление!..
— Безусловно, доктор, — солидно кивнул сурок. — Вход в мою сурчину[22] всегда открыт для них. Я думаю, весной, когда в степи все цветет, мы непременно устроим им этот визит. Ближе к марту, когда я выйду из спячки, мы с вами обсудим детали.
Сюань-цзан с живым любопытством наблюдал за деятельностью комиссии. Когда Мерлин со стоном указал ему на то, что проклятый лорд Бассет снует по всей школе и задает различные вопросы, Сюань-цзан успокаивающим тоном возразил:
— Когда учитель Кун-цзы попадал в какой-нибудь храм, он сразу же принимался задавать вопросы буквально обо всем, что видит. Один человек, заметив это, сказал: «Вы только взгляните, какое множество вопросов задал этот Кун-цзы! А еще говорят, что он разбирается в ритуале!» Кун-цзы услышал и сказал: «В этом и состоит ритуал». Снимаю шапку перед столь изысканной мудростью властей.
— Вы лучше поберегите свою шапку, а то истреплете, — ворчливо посоветовал ему Мерлин. — Лучше ей пока побыть у вас на голове. Пока они у вас чего-нибудь не спросят.
Пророчество Мерлина не замедлило исполниться. Сюань-цзан потягивал вино на террасе в предзакатное время суток, когда к нему подобралась сбоку комиссия. Лорд Бассет сразу же задал множество вопросов обо всем, что видит. Вопросы эти коснулись и черного халата Сюань-цзана, и соломенных туфель, и его совершенно обыденной прически, и содержимого его чашки в первую очередь. Все это было так далеко от того, что обычно делал учитель Кун-цзы, и от всего этого Сюань-цзана охватила вдруг такая тоска по родине!..
Прорись с барельефа, сделанная Ллевелисом, была теперь приколота над каминной полкой и с каждым днем обнаруживала все новые ранее незамеченные детали.
— Вот эти травы в руках у Миаха, — в раздумье сказал в один из вечеров Гвидион, подтащив стул к камину и усевшись на него верхом, — полная загадка.
— По-моему, — сказал Ллевелис, — он ассистирует Мак Кехту и держит наготове лекарственные травы. Что тут такого?
— Ни одна из них не используется в медицине, — сказал Гвидион.
Наступило молчание.
— Если нижний барельеф по отношению к верхнему — это то, что было позже по времени, — сказал Ллевелис, ковыряя в зубах, — то почему у Нуаду наверху одна рука, а внизу — снова две? Да нет, три! Послушай, здесь у него три руки! Вон одна рядом лежит. Запасная.
— Третья — это не рука, — авторитетно сказал Гвидион, всмотревшись в нижнюю сцену. — Это протез. Вот, он должен пристегиваться — здесь и здесь.
— Зачем ему протез, если у него снова обе руки? А кстати, Диан что, пришил ему отрубленную руку, и она прижилась? — спросил Ллевелис. — Вот это здорово! Я всегда верил в Мак Кехта. А кто и зачем тогда делал протез?
— Ты знаешь, по-моему, наличие и протеза, и обеих рук говорит только об одном: там было два врача. И их методы лечения находились друг с другом в противоречии.
— Один протезист, а другой — нейрохирург? — деловито спросил Ллевелис.
— Нейрохирург, да, — вяло и задумчиво сказал Гвидион, и на лице его изобразилось величайшее недоверие.
Был час, когда кончается послеобеденный сон. Сюань-цзан только что встал с гамака и принялся поливать ростки бамбука, когда с вершины лестницы к нему сбежал запыхавшийся Афарви:
— Учитель! Учитель, я к вам!..
— Великая Гуаньинь! Слыханное ли дело!.. — отозвался, улыбаясь, китаец.
Афарви торопливо вытащил из-за пазухи книгу.
— Учитель, я нашел это стихотворение Цянь Ци! Я сам догадался, что книгу надо листать сзади вперед и читать сверху вниз справа налево! И догадался, какие иероглифы будут в первом столбце! Я пролистал четыре тома, прежде чем нашел его! — выдохнул Афарви. — И все это совершенно сам!
— Небесный Владыка назначит тебя начальником над восемью частями своего небесного воинства в награду за твои труды, — серьезно отвечал Сюань-цзан. И Афарви понял, что учитель смеется над ним. Наставник же размышлял о том, что теперь у него есть ученик, которому можно подарить кисть из заячьей шерсти, ланлиньский шелк для письма и запас туши из Цзиньчжоу. И думая об этом, он вложил ему в руку бамбуковую палочку, которой дети учатся писать на песке.
Гвидион пришел на кухню, чтобы перехватить чего-нибудь на ужин, а также воспользоваться одним из больших кухонных очагов и подогреть химическое вещество, которое у него никак не растворялось и пока что пребывало в виде кристаллов, но раствор которого, между тем, уже завтра нужно было сдавать Змейку.
На кухне у очага грелся турбуленциум хоррибиле. Он закипал при довольно низкой температуре, поэтому он подползал поближе к очагу, закипал и, явно наслаждаясь, отползал. Он одобрительно посмотрел на Гвидиона, державшего колбу с нерастворенными кристаллами, подвинулся и дал место у очага. От нагревания кристаллы тоже не растворились, и Гвидион призадумался. Он ел многослойный бутерброд, который сунули ему сердобольные хлебопечки, и размышлял. Видимо, при каких-то условиях эти кристаллы растворялись, иначе Змейк не дал бы этого в качестве домашней лабораторной работы, но на выявление этих условий у него оставалось очень мало времени. Он плюнул в колбу, но кристаллы не растворились.
Гвидион все еще задумчиво сидел в кухне у очага с надкушенным бутербродом и колбой в руке, как вдруг за дверями раздались торопливые голоса. На кухню вошла комиссия в черном, сопровождаемая Морганом-ап-Керригом. Видимо, инспекторы все же пожелали осмотреть подсобные помещения и попробовать то, чем кормят учащихся.
Хлебопечки засуетились с половниками и поварешками у котлов и быстро-быстро составили для лорда Бассета на одной большой тарелке миниатюрный прообраз школьного завтрака, обеда и ужина одновременно: чайная ложка каши, листик салата, на нем — пирожок с наперсток, уменьшенная порция жаркого, нанизанного на лучинку вместо вертела, лосось длиной с мизинец и так далее. Там была даже копия многослойного бутерброда, доедаемого Гвидионом, уменьшенная в двенадцать раз.
Лорд, скривившись, посмотрел на тарелку.
— Так, — сказал он. — Ну что ж… э-э… Может быть, кто-нибудь это попробует? — обернулся он к своим приближенным.
Обескураженные хлебопечки поднесли свою тарелку другим членам комиссии. Те также не проявили энтузиазма.
— Но это же очень вкусно, — улыбнулся Морган-ап-Керриг, отодвигая тяжелый старинный стул и жестом приглашая лорда Бладхаунда присаживаться.
Лорд вялым взмахом руки отклонил это предложение и прошелся по кухне, оглядывая огромные очаги, котлы, пучки трав, связки лука и чеснока и висящие по стенам медные тазы для варки варенья.
Потом его внимание привлек турбуленциум хоррибиле. Лорд подошел, тронул его носком ботинка, присмотрелся, наклонившись, и спросил:
— А почему не вытерли лужу?
Лорд Бассет либо слишком резко выразился, либо слишком низко наклонился, потому что после этих слов турбуленциум прилип ему к носу. Теперь только Гвидион в полной мере понял смысл названия этого вещества. Турбуленций действительно доставлял множество хлопот и был ужасен. Он тянулся за лордом Бассетом повсюду, и не просто, а с чавканьем. Когда наконец Морган-ап-Керриг поймал мечущегося по кухне лорда и отлепил от его носа вещество со словами: «Извините, не волнуйтесь, это пудинг, это всего-навсего пудинг», — лорд Бассет проговорил слабым голосом:
— На мой взгляд, этот пудинг исключительно не удался, — и, окинув всех испепеляющим взором, удалился.
Едва за комиссией закрылась дверь, Гвидион начал дико хохотать. Он раскачивался, сидя на корточках у очага, и исходил приступами смеха. Вдруг он увидел, что кристаллы в стоящей перед ним колбе начали растворяться. Кристаллы, данные Змейком, растворялись от смеха.
…В тот же вечер лорд Бассет-Бладхаунд набросал карандашом в дневнике: «Покрытие кухонных котлов производит впечатление позолоты. Однако общее антисанитарное состояние помещения бросается в глаза». «И вцепляется в нос», — добавил бы Гвидион, если бы мог прочесть эту запись.
После встречи с веществом лорд Джеффри Спенсер Бассет-Бладхаунд только и искал, к чему бы придраться; однако никто не мог предполагать, откуда грянет гром. В пятницу наутро инспекция зашла на первый курс на один из самых невинных предметов — валлийскую литературу. Мак Кархи, чтобы не раздражать высокую комиссию, мысленно отмел таких эксцентричных бардов, как Лливарх Хен и Анейрин, и выбрал темой урока совершенно классический текст — «Битву деревьев», полагая, что к этому придраться будет трудно. Удар грома последовал незамедлительно. Мак Кархи попросил Афарви, сына Кентигерна, напомнить всем пятую часть поэмы. Класс запротестовал было, говоря, что они и сами прекрасно ее знают. Мак Кархи пресек протесты. Афарви встал и с выражением начал:
Сидевший рядом с лордом Бассетом пастор в воротничке нервно заерзал.
Английский пастор начал раздуваться.