Он пробовал говорить с ней осторожно, как с больной.
— Слушаю и ушам своим не верю. Но ведь учёные, малыш, уже давно доказали по каким ступеням и как шло развитие земли и жизни на ней…
Она не обиделась и продолжила дуть в свою дудку.
— Кто спорит. Земли и жизни да. Планируемый на развитие разум, это другое.
Он же ломая её настырство, принялся давить её аргументами:
— Но ведь у нас с тобой, учитывая моё ранение, никакого продолжение быть не может и это говорит о том, что или жрецы или ты ошиблась. А что, если я совсем не твой Эдикан.
Она перешла на то же.
— У тебя на правой руке должна быть татуировка змеи, это так?
— …
— Почему ты молчишь, на моей руке бесцветная змея с рождения, вдавленная в кожу с хвостом и головой. А насчёт продолжения рода… никто не знает своего кода. У тебя одно яичко вполне функционирует и мужик ты не слабый, так что всё может быть. Жрецы не ошибаются.
Он молчал, потому что язык прилип к нёбу. Но отойдя, выдавил из себя:
— Ты хочешь сказать, что ты можешь забеременеть?
— Я надеюсь на это.
К раздражению вплелась ирония.
— И тогда ты меня припрёшь к стенке? Но ведь всё, что ты рассказываешь чушь и сказки, наверняка придуманные тобой, чтоб забеременев от кого-то, прикрыться мной.
"Но почему мужики такие смешные. Зачем женщине лезть в такие дебри, чтоб скрыть беременность, она придумала бы что- нибудь земное и весёленькое".
Превратившись моментально в ледышку от несправедливого обвинения и обидевшись, она, замерев, отвернулась. "Если б только я была нормальная женщина, и код любви не связывал нас, у меня бы точно не хватило терпения, послала бы его за "шишками в лес" или даже куда подальше. Было бы грустно, больно, но он прошёл бы проливным дождичком и забылся". Эдик не шелохнулся. Лежал рядом, как бревно. Потихоньку обида отхлынула от неё и разум взял верх. "Никогда не надо торопиться ставить точку. Всё может измениться в любой момент", — подсказывала ей голова. Посидев и успокоившись, она произнесла:
— Надулся, как пузырь. Глупый, я даже не сержусь на твою болтовню.
— И что же?
Было понято что он нервничал и чтоб убрать ту нервозность, она решила правдой его успокоить.
— Хорошо, чтоб тебе спокойно спалось, я ни скажу тебе о беременности, а просто уйду с твоего пути.
— Как уйдёшь? — резко развернулся он к ней.
Она объяснила как это будет происходить:
— Уволюсь и уеду.
Вроде б всё понятно и просто, но он продолжил допрос:
— Куда?
Она на глупый вопрос развела руками.
— Как водится — куда глаза глядят. И какая, в конце-то концов тебе разница?
Вместо того, чтоб по всему обрадоваться, он разозлился.
— Ты, почему меня всё время пугаешь?
— Ну, вот, — засмеялась Люда, — опять двадцать пять. Я хотела тебя успокоить, а ты сердишься. Если картошки больше не хочешь, идём на подушки. Пока ты ещё мой и я тебе нужна.
— Ты, наверное, очень любишь фантастику так поёшь, прямо поверишь…,- мычал он, неся её в комнату.
— Фантастику терпеть не могу, тем более нацеленную на смерть, страдания и уничтожение мира. Всё что связано со временем и человеческой мыслью имеет тенденцию реализовываться. Чем больше мы в книгах и на экранах будем убивать, тем страшнее будем жить. Допишемся до монстров, динозавров убийц, всякой нечисти, кровавых звёздных катастроф и войн. Написать или снять какую-то мерзость стало делом чести.
— Враки.
— А с чего ты топчешься на пороге и боишься проходить в комнату, если враки и я не там, а на твоих руках.
— Просто разговариваю.
— Беседовать лёжа гораздо приятнее. Вот ты не веришь, а судьба печально известного "Титаника" совершенно случайно была предсказана за много лет до его настоящей трагедии. В конце девятнадцатого века писатель Робертсон издал в США приключенческую повесть о путешествии на громадном океанском лайнере, имеющем длину 240 метров. Взяв пассажиров, он отплыл в свой первый рейс из Европы в Америку. Недалеко от берегов Нового Света апрельской ночью лайнер столкнулся с плавающей ледяной горой и затонул. В этой книге судно называлось "Титан". Спустя 16 лет, и история, выдуманная от начала до конца писателем, повторилась в жизни. "Титаник" имевший длину 246 метров, столкнулся с айсбергом и затонул у берегов Америки.
— Просто совпадение, — упирался Эдик
— Пусть так, — вдруг покладисто согласилась она, поглаживая его по груди. — Зачем нам чужая головная боль и чужие проблемы. У нас остаётся до рассвета нежиться в тепле друг друга совсем немного… Хотя, сегодня ночь гаданий и час подходящий, рискнёшь?
— Ты умеешь гадать?
— Как никто другой. К тому же я приготовилась. Хотела себе погадать, прошлое мне доступно, а будущее белый лист.
Он кряхтя надел маску. Гадай! Соскочив, она зажгла свечу, подлетела к шкафу и, достав простыню и полотняный мешочек, обернулась к нему:- "Смотри". Люда ловко расстелила белую простыню на полу. Потом кучку маленьких речных ракушек высыпала посередине горкой и заставила его разравнять ладошкой. Достала, не спеша свежевыщербанные тонкие полоски липы, завязала их концы узелками. Получились обруча. Сложила стопкой и попросила опять же с помощью ладони раскидать их на ракушки. Он выполнил. Пошли дальше. Протянув корочки скрученной сухой берёзовой коры ему, она велела положить их в каждый липовый круг наугад по одной. Затем подала сухие узкие травинки, прося соединить ими круги. Он послушно выполнил и это поручение, заинтересованно наблюдая из-под маски при свете мигающей свечи за ней. Люда, сбрызнув всё это колодезной водой и забравшись к нему на колени, стала ждать.
— А любовь не мешает гаданью? — смеясь, прижал он её к себе.
— Любовь никогда, ничему не мешает, потому что сильнее её нет ничего.
Потянув её оттопыренную губу на себя, он рассмеялся:
— И сколько ждать, я согласен вечность, но… интересно. К тому же это всё выложил я сам.
— Не надо спорить. Судьбу живущим выкладывает не рука смертного.
Сбрызнутая водой берёзовая кора разгладилась, и Эдик увидел перед собой очертания зверей и птиц. Некоторые липовые полоски тоже распрямились, развязав узлы. Причудливая картина раскинулась на полу перед глазами.
— Что меня ждёт? — спросил он шёпотом.