— Можно подумать, твоим воинам это как-то помешает махать своими мечами!
— Это помешает мне. Мысли людей могут испортить мое намерение. Если этих мыслей будет слишком много, то я и сама поверю в то, что я маленькая беспомощная девочка, как это кажется тебе, например.
Шут подумал, что ему вовсе так не кажется, но сказал другое:
— А как же твои воины? Они-то прекрасно знают, что ты из себя представляешь, — мимо грохоча, проехала телега, в нос ударил запах подтухшей рыбы. Нар прикрыла лицо рукавом.
— Ну и вонища тут у вас, — Шут лишь плечами пожал, он давно привык к тяжелым городским ароматам. — Мои воины действительно знают, кто я. И знают, что я могу. Их не смущает мой внешний вид. Я — их таргано, кровь от крови великих таргалов. Мое решение — закон для них.
Шуту очень хотелось напомнить принцессе, что у нее еще есть младший брат, который собственно и наследует всем этим великим таргалам. Но он смолчал. В конце концов, те воины, что пришли с Нар в Золотую, в самом деле были преданы ей до последнего вдоха. И их было вполне достаточно, чтобы взять Золотую, тем более, что Солнечный Чертог — сердце города — давно пал перед колдовской силой принцессы.
Они выехали к рыночной площади, где, как обычно, несмотря на ранний час, стоял несмолкаемый гомон — здесь продавали и покупали почти все, что можно было найти в Золотой. Поговаривали, что даже людей, хотя никаких доказательств королевские соглядатаи не могли найти. Но… воду в шапке не удержать, раз слухи ходят, значит и основание для них имеется.
Мимо прошел мужичок с двумя козами на веревке, а следом за ним — закутанная в платок молодая крестьянка, несущая корзину яиц. Нар проводила ее небрежным взглядом, вероятно, сравнила с собой и нашла недостойной. Кто их разберет, этих тайкуров, что они думают о других…
— Обойдем стороной, — сказал Шут, — а то знаю я вас, женщин, потом до конца дня не вытащу тебя из этой толкучки.
— Твоя правда, — вздохнула Нар. Сейчас она действительно казалась просто девчонкой, и Шуту сложно было представить, что уже возможно завтра под ее боевой клич взовьются в небо черные тайкурские знамена, и сотни воинов, как один, ринутся в атаку на людей, которые уже давно стали народу Закатного Края как братья. Белые Острова… Воплощение чести и совести… — Но давай заглянем хоть в оружейный ряд, — не удержалась Нар. — У тебя, я заметила, нет доброго клинка. Или ты его прячешь в своих покоях? Наверняка Руальд давно подарил тебе какой-нибудь славный меч. А я подарю кинжал. Хочешь? Я знаю толк в стали, умею выбирать.
— Нет! — ответ сорвался прежде, чем он успел подумать.
Шут сам не знал, отчего так отчаянно не выносил всякую заточенную сталь. Но одна мысль о том, чтобы владеть ею вызывала у него отвращение. Раньше он, правда, носил при себе небольшой нож, тот самый, которым хотел спороть в Улье манжеты с бубенцами. Но это был короткий, почти детский клинок, который годился только для хозяйственных нужд вроде нарезки хлеба или мяса. А потом и он пропал, когда тайкуры схватили Шута на пристани.
И подачки этой маленькой ведьмы ему вовсе не нужны!
Чего доброго, так она скоро решит, что и королевского шута приручила подобно Руальду.
На миг ему стало жутковато. А вдруг — правда? Вдруг она уже околдовала его?
Шут сердито тряхнул головой так, что мохнатая шапка съехала до самого носа. Нет! Он еще в своем уме. Он по-прежнему предан королю и королеве. И будь проклята эта девчонка!
— Пошел! — Шут что есть силы ударил пятками коня и, не оглядываясь, ринулся в одну из узких улочек, убегающих от площади в сторону моря.
Он гнал, не разбирая дороги, забыв о коварных наледях, на которых безымянный серый жеребец из королевских конюшен лишь чудом не оскользнулся.
На берегу Шут спешился и устало сел на песок. Море бушевало, швыряя на берег грязные клочья пены.
Нар не отстала от него. Выскочив из переулка, она спрыгнула со своей кобылы и налетела точно ураган:
— Что с тобой случилось, шут? Ты решил переломать нашим лошадям ноги? Какие бесы вселились в тебя?! Или ты обезумел? Ваш дрянной город не создан для таких скачек!
'Нет, я не обезумел… Я пока еще хозяин своего ума. И тебе не лишить меня моей воли… — Шут не смотрел на принцессу. Нелепая тайкурская шапка опять сползла до самых глаз, и он сорвал ее с головы, отбросив в сторону. — Проклятье! Я опять простужусь… Бедный Архан, ему уже надоело со мной возиться'.
Нар молча подняла шапку, напялила ее на Шута.
— Глупец, — и села рядом. Почти бок о бок.
— Я ненавижу тебя, — прошептал он.
Там на башне с ним случилось нечто, не поддающееся описанию. Как будто кто-то со всего размаха вдребезги сломал стену, отделяющую его от целого мира. Мира, который всегда был рядом, но оставался невидимым, непознаваемым. Кое-как собрав себя обратно в привычные рамки осознания, Шут вернулся в спальню и до вечера сидел, уставясь на огонь в камине. Мирта принесла ему горячей похлебки с кухни и, как обычно, без единого слова поставила рядом. Она развесила мокрый от снега плащ и подтерла лужи, набежавшие с сапог. А потом, стараясь не попадаться хозяину комнаты на глаза, до темноты вдохновенно выгребала пыль из тех углов, где раньше громоздился Шутов хлам.
То-то старшая горничная, наверное, обрадовалась…
Перед уходом Мирта робко спросила, не нужно ли господину еще чем помочь. Шут вздохнул и сказал, чтобы с завтрашнего дня только она приносила ему теплую воду и растапливала камин по утрам. Девушка удивленно подняла брови, но если она и хотела задать какой вопрос, то так и не решилась. Служанка выглядела усталой, волосы выбились из-под чепца, на лице остались подтеки от грязной воды.
Однако же она перестала прятать глаза и смотрела на него открыто. Шут улыбнулся ей на прощанье, да только это вряд ли было замечено — Мирта выходила из комнаты, почти ничего не видя за горой грязного белья, что она охапкой держала в руках.
Этой ночью Шут почти не спал. Думал о Нар, об Элее, о Дале. О себе. О том, кто он. Зачем живет… и почему живет именно так, а не иначе. Почему Дала сочла себя в праве выбирать за него? В том, что это было именно ее решение, он ничуть не сомневался.
Вопросы и тягостные мысли измотали Шута. Он чувствовал себя обманутым, а такого с ним не случалось с детства.
И во всем была виновата эта черноглазая колдунья…
— Ты обещал мне показать город, — Нар сказала это так, будто не услышала последних слов.
— Ничего я не обещал, — он смотрел, как волны с грохотом налетают на гранитные валуны и разбиваются каскадом брызг, долетающих до места, где они сидели. Шут знал, что если облизать губы, на языке останется соль.
Он любил море и любил Золотую Гавань.
— Что ты сделала с Руальдом? — Шут не отрывал взгляда от волн.
— То, чего ты делать не умеешь. Знание не даст тебе понимания. Оставь это. С Руальдом все не так плохо, как тебе кажется, — Нар подобрала камешек и запустила его в воду. — Он уже почти собрал себя воедино. Чем дальше, тем меньше он будет выглядеть странным. Его сознание приняло меня, конфликта уже почти нет. Совсем скоро он станет таким, как прежде, и мысли о первой жене перестанут причинять ему боль. Однажды ты спросишь его, как же он мог так поступить с ней, и твой Руальд не рыкнет 'Отвяжись! Поди прочь! , а честно расскажет как. И вы душевно посидите у камина, наслаждаясь вином и возвратившейся дружбой…
Шут стиснул челюсти так, что желваки заходили под кожей. Вдохнул поглубже. Может она просто не понимает?
— А Элея? — кто бы мог подумать, что голос у него бывает таким жестким и ледяным…
— Твоя снежная королева? — Нар пожала плечами. — Так всегда — кто-нибудь оказывается лишь фигурой в игре. Это неизбежно.
'Вы не фигура, вы — Королева! — 'Спасибо, Пат'… Медовые глаза полные печали…
— Будь проклят тот день, когда вы встретились с Руальдом… Век бы тебя не видеть! — крикнул Шут и, сжавшись в пульсирующий комок боли, обхватил голову руками, желая лишь одного — чтобы принцесса тайкуров исчезла. Исчезла из их жизни навсегда.
Но она осталась, где была, лишь вскочила и воскликнула рассержено:
— Да как ты смеешь так говорить со мной?! Ты! Дурак!
— А я дурак и есть, — ответил он устало.
— Да уж, с этим не поспоришь, — ее гнев угас так же быстро, как и вспыхнул. Нар, вздохнув, села, оправила плащ, чтобы ветер не трепал его полы и заглянула Шуту в лицо. — Думать ты, похоже, совсем не умеешь, королевский любимчик. Хотя мог бы и попробовать. Ты вбил себе в голову, что твою ненаглядную королеву тут обидели до смерти, что жизнь ее испортили и навсегда сделали несчастной. Глупец. Поверь мне, пройдет время, и она будет плакать от счастья, что не осталась с Руальдом.
— Почему? — Шут не сдержал удивления.
— Потому. Другая у нее судьба. Она слишком сильная для вашего короля. Ее слишком много для него.
— Тебя будто не много! — как ему надоела эта ее непререкаемая взрослая уверенность.