Шут не испытывал ни малейшего сомнения, кому обязан столь щедрым приемом. Окажись он на корабле по своей воле, капитан не потратил бы на чудака в бубенцах и пяти минут своего драгоценного времени — от Шута не укрылся взгляд, которым коротко смерил его этот человек. Вероятно, капитан Дужет ожидал от своего почетного пассажира чего-то большего. Впрочем, Шуту на это было наплевать, а капитан больше ничем своего мнения не выказал. Даже пару раз приглашал гостя на ужин в свою каюту.
'Стремительный', их корабль, очень быстро оправдал свое название, догнав остальную флотилию. Однако, Шуту так и не удалось увидеть Руальда — они шли без остановок, прямиком к Белым островам.
Дни тянулись монотонно и безрадостно. Шут не мог отделаться от мыслей о короле, чья жизнь висела на ниточке столь тонкой, что в пору вспомнить про наследника…
Как-то раз он спросил капитана, что ждет Руальда на Белых Островах и увидел удивление в глазах Дужета: разумеется, его казнят. Неужели это не понятно?
Думать о том, что Руальд и в самом деле может лишиться головы, было невыносимо. Шут слишком любил короля. Кроме того, он понимал, каких дел натворит Тодрик, заняв престол.
'О, Руальд, Руальд, как же ты сумел так вляпаться?!
Шут не страдал морской болезнью, но от мыслей о плахе, уже установленной для короля на Островах, ему становилось так тошно, что юнга частенько уносил еду обратно на кухню нетронутой. Шут не знал, как помочь Руальду, он понимал лишь одно — нельзя допустить, чтобы смерть короля воплотилась в реальность. Это будет конец всему. Конец Закатного Края. Конец мирным отношениям и торговле. Единственный выход — убедить Элею отменить казнь. Едва ли ей самой это нужно. Вот Давиан — этот да, все сделает, лишь бы свершить правосудие… Но мнения дочери он послушается. Должен послушаться! Только бы Элея сама не потеряла разум от обиды. Впрочем, ей это не свойственно, а значит, надежда еще есть…
Мальчик-юнга неизменно торчал поблизости от Шутовой каюты, он готов был выполнять любые прихоти господина, буде они окажутся возможными в условиях аскетичной корабельной жизни. Но Шут почти ничего не просил и не требовал, довольствуясь малым. Он вообще старался лишний раз не выходить на палубу, где моряки начинали разглядывать его точно диковинную игрушку, неведомо как попавшую на боевой корабль. Разумеется, ни посмеяться над ним, ни обидеть почетного гостя никто даже и не подумал бы. К Шуту относились с уважением, но сам он полностью осознавал свою чуждость их миру. Он был слишком другим, слишком не похожим на этих суровых воинов, что, наверняка, меж собой посмеивались над странным пассажиром, который в военное время даже кинжала при себе не носит. Хотя… эти мысли оставались лишь догадками, а Шут не любил скверно думать о людях, не будучи уверенным в своей правоте. Как знать, может, им вовсе не было до него дела. Ну, ходит господин с бубенчиками по судну, ну, и пусть себе ходит… В другое время Шут, может, и захотел бы стать своим в этой компании, блеснув талантами, завоевать расположение воинов-моряков. Но не теперь…
В его каюте нашлась неплохая коллекция книг о путешествиях и разных странах, многие из них Шут увидел впервые. Было здесь, например, полное собрание сочинений о Внутренних Королевствах, к которым относился и Закатный Край, были описания Южных земель и даже иллюстрированный путеводник по Диким Княжествам — вещь действительно редкая и ценная. Шут любил такие книги. В Солнечном Чертоге он прочел немало трактатов о разных странах. И всегда мечтал увидеть их своими глазами… Увидеть снежные вершины Герны, где люди столь же холодны и безжалостны, как лютая стужа… Увидеть солнечные виноградники Ферестре, которые были воспеты не одним поэтом. Мечтал о знойном Суварте, где лошади горбаты, а женщины покрывают лица вуалями, пряча их от палящего солнца и таких же горячих мужских глаз… С труппой Виртуоза Шут изъездил все дороги Закатного Края, но за его пределами почти не бывал.
Так что короткие зимние дни он проводил за чтением, а по вечерам, когда от тусклого света лампы уставали глаза, безжалостно гонял себя, выполняя по два-три круга упражнений. Только так и можно было отвлечься от тягостных мыслей, которые ему вконец надоели. Когда на горизонте показались укутанные снегом внешние острова Белого архипелага, Шут уже неплохо разбирался в истории Заморья, а руки и ноги его налились привычной упругой силой.
Обитаемых островов в Белом архипелаге насчитывалось семь. Таан, самый большой был наиболее заселенным, само собой там находилась и столица — Таура. Два меньших острова образовывали с ним почти идеально ровный треугольник, а три совсем маленьких цепочкой тянулись от Таана в сторону Закатного Края. Товары, вывозимые с них, имели большой спрос в Золотой. Но настоящей сокровищницей был самый маленький островок архипелага — Одуванчик. Это смешное детское название он получил за большое количество одноименных цветов, растущих по всей его территории. К счастью, удивительная земля Одуванчика давала жизнь не только цветам, но и той самой травке, которую Шут так любил добавлять в вино. Кумин. Приправа, цена которой всегда измерялась исключительно золотом. Кулинары добавляли ее в пищу, врачеватели же готовили из кумина лекарства, что исцеляют неизлечимые подчас болезни. Собирать эту траву было непросто — она росла только высоко в горах, а в срезанном виде очень быстро портилась, не будучи обработанной должным образом. Искусственно высаженный, кумин не приживался ни на Белых Островах, ни в Закатном Крае. Считалось, что он продляет жизнь, поэтому, желая выказать особое почтение, его нередко дарили королям и другим высокопоставленным лицам. Золотой сундучок с этой чудесной травкой был свадебным подарком короля Давиана Руальду…
Остальные острова архипелага являлись, по сути, просто голыми скалистыми утесами, почти непригодными для жизни. Именно их увидел Шут, когда поднялся на палубу, услышав радостные крики 'Земля! . Зима намела над пустынными выступами суши пышные белые шапки, которые искристо сверкали на солнце, слепя глаза. Учитывая, что снег на Белых Островах шел по полгода, становилось совершенно понятным происхождение их названия.
'Стремительный' подошел к пирсу одним из первых, и Шут сразу понял, что ни помпезных процессий, ни отчаянного ликования здесь не будет. Да, их встречали с радостью, но сдержанно и торжественно. Жители столицы точно по команде склонили головы, когда с королевского корабля опустили сходни. Но едва только Давиан ступил на широкие доски причала, люди вновь распрямились, на их лицах Шут увидел искренние, полные любви улыбки. Он знал из рассказов Элеи, что на Островах король — не просто повелитель. Это отец. Справедливый добрый родитель для каждого. Дети островитян воспитывались с этим знанием. Такое отношение накладывало особую ответственность как на подданных, так и на монарха, ибо отец должен гордиться детьми равно, как и они им. Возможно, именно поэтому на троне Островов никогда не процветали тирания, глупость и бессмысленная жестокость. Если наследник по какой-либо причине не соответствовал 'родительской' роли, Советом Мудрых всегда выбирали более подходящего, как бы далеко не отстояли его родовые связи с правящей династией. Из книг по истории Шут знал, что несколько раз королями Островов становились бастарды, причем, иногда даже женщины. У Давиана не было детей, кроме Элеи, и не выйди она замуж за Руальда, Белый трон достался бы ей, как единственной принцессе. Но сразу после свадьбы Совет выбрал нового первого наследника — какого-то Элеиного троюродного брата, еще совсем мальчика, но с хорошими задатками.
Элея…
Она тоже встречала отца. 'Стремительный' встал на якорь бок о бок с королевским кораблем, и Шут смотрел на Ее Величество с такого близкого расстояния, что мог разглядеть даже украшения в волосах. Она подошла к королю первой, крепко обняла его и что-то негромко сказала. Тот кивнул в ответ и махнул рукой в сторону 'Стремительного', к которому уже подтащили сходни. Взгляд Элеи метнулся вверх и встретился со взглядом Шута…
…Как бы плохо ни было у него на душе, эти медовые глаза наполнили ее светом до краев, и Шут почувствовал, как неудержимо расплываются его губы в улыбке, как оттаивает давно заледеневшее сердце.
Боги, он ведь так скучал! Ему, оказывается, так не хватало этого света…
16
Замок Брингалин, родовое гнездо Белых королей, был настоящей морской крепостью. Частично вырубленный прямо в скале, он возвышался над столицей точно безмолвный страж, прекрасный своим изяществом и лаконичностью линий. Каждая деталь замка была продумана и несла конкретный практический смысл. Сдержанностью отличались и внутренние помещения, где простота и гармоничность обустройства недвусмысленно указывали на отсутствие у хозяев замка устремлений к излишней роскоши. Шагая по просторным светлым лестницам Брингалина, Шут подумал, что Руальду, пожалуй, не очень понравилось бы здесь — слишком мало позолоты и дорогих гобеленов.
'Хотя… какие глупости! — одернул он себя, — королю сейчас понравится все, что угодно… В сравнении с темницей даже лачуга бедняка — сказочные хоромы…
Шут представил себе, как в этот самый момент Руальд отмеряет шаги по темным коридорам подземелья, и тихо содрогнулся от ужасных воспоминаний о холоде, крысах и боли…
К счастью, никто этого не заметил: человек, сопровождавший Шута к отведенным ему покоям, был погружен в свои мысли.
На пирсе, когда все корабли пришвартовались, Шуту удалось, наконец, увидеть Руальда… Король сильно осунулся, его всегда гладко выбритое лицо покрыла густая щетина, а снежные волосы поблекли и свисали серыми колтунами.
— Да, дорогой мой король, похоже, тебя держали не в лучших условиях, — тихо пробормотал Шут себе под нос. В образовавшейся суете он незаметно покинул корабль и теперь пытался пробиться сквозь толпу, чтобы подойти к Руальду поближе. Увы, это оказалось совершенно невозможно: народу было слишком много, к тому же, короля плотным кольцом окружила стража. Один из воинов Давиана, также пролагавший себе путь к выходу с причала, услышал последние слова Шута и обернулся:
— Вы неправы, господин, — весьма учтиво возразил он, — с королем обращались соответственно его положению. Я хорошо это знаю, ибо сам с того корабля, на котором плыл ваш властитель.
Шут внимательно вгляделся в лицо этого человека — обветренное, суровое, но не лишенное того особого обаяния, что свойственно людям искренним, живущим в ладу со своей душой — нет, он не врал, это было совершенно очевидно.
— Вы знаете, кто я? — спросил Шут удивленно.
— Ваш костюм говорит за вас.
Шут кивнул, коря себя за недогадливость.
— Отчего же король выглядит так ужасно? — спросил он, хотя по сути уже знал ответ.
— Страх, — подтвердил его догадку собеседник. — Полагаю, их милость, очень не хотят умирать.
Шут отвел глаза, ему хорошо было знакомо, как отчаяние лишает всякого желания следить за собой.
— Но разве Руальд не имеет права на помилование? — он даже дышать перестал, ожидая ответа на свой вопрос. И с облегчением увидел, как разговорчивый воин медленно кивнул.
— Имеет. И если вы меня спросите, то думаю у него неплохие шансы остаться в живых. Королева Элея наверняка пожалеет супруга, добрая у нее душа… Хотя я, конечно, не возьмусь утверждать, что Давиан послушает дочь. Уж очень ваш Руальд обидел ее.
— Я знаю… — не удержал вздоха Шут. — Я ведь был там.
— Ну, тогда не исключено, что вам придется выступить на суде, — воин с трудом обогнул какую-то беременную бабу с усталым лицом и вновь оказался рядом с Шутом. Тот кивнул и подумал, не за этим ли его позвала королева. Но, несмотря на логичность догадки, интуиция ему подсказывала, что причина в другом.
— Руальда околдовали, — зачем-то сказал Шут, хотя собеседник его, скорее всего, был в курсе такого очевидного факта, да и на судью вовсе не походил…
— Как бы то ни было, а оскорбление нанесено, — услышал он. И это, к сожалению, была правда, с которой не поспоришь. Оскорбление нанесено. А свои ошибки мужчина смывает кровью… Эту истину он знал хорошо — спасибо Виртуозу.
Сердце у Шута разрывалось от боли, как в тот день, когда он услышал об измене короля. Как и тогда, он не в силах был изменить то, что уже свершилось. Только молиться и верить, что просьба будет услышана…
Возле выхода на главную улицу, его окликнули:
— Господин Патрик! Вот вы где! Куда же вы пропали? Идемте скорее, экипаж давно ждет.
Шут обернулся к новому знакомцу и коротко кивнул в знак прощанья. Воин ответил ему таким же легким поклоном и улыбкой, полной какого-то удивительного понимания и дружелюбия. Увидев это, Шут немало удивился — мужчины, в отличие от женщин, редко когда относились к нему с симпатией, предпочитая видеть в нем просто убогого дурака, может и наделенного какой мистической силой, но уж точно не достойного быть равным собеседником и тем более товарищем. Шут давно научился не обращать на это внимания и более того — с выгодой использовать такое к себе отношение. Во дворце жить подобным образом было совсем не трудно и даже весело. Однако за его пределами… Шут понимал, что ему многому придется учиться заново… Он должен был хотя бы частично соответствовать ожиданиям других людей. Прежде Шуту казалось, что для этого непременно нужно ломать себя. И подобная ломка грозила обернуться болью худшей, чем от любых обид.
Когда он был еще ребенком, Дала взяла с него очень серьезное обещание никогда не отступать от своего истинного 'Я'. Никому не позволять переделывать себя, загоняя в рамки общепринятых норм.
— Играй для всех, — говорила она, — не бойся одевать маски. Но внутри оставайся собой.
Маленький Шут слушал ее, как обычно размазывая слезы по грязным щекам, ему в очередной раз влетело за 'девчачье поведение'. Уже и не вспомнить, что он сделал тогда, но Виртуоз надавал ученику весьма крепких затрещин. Шут ревел, зарывшись в стог сена, и, когда Дала пришла за ним, заявил ей, что лучше бы он родился таким как все.
— Ну почему? — спросил он, пряча чумазое лицо в ладонях. — Почему боги сделали меня таким уродом?
Далу его слова огорчили так сильно, что она даже рассердилась. Тогда-то и состоялся этот разговор, может быть слишком взрослый для десятилетнего мальчишки, но без сомнения один из самых важных в его жизни…
— Это ты-то урод, Шутенок?! Ох, сказал… Вспомни лучше того несчастного парнишку из балагана Реймы! Вот кто в самом деле урод… — да, он помнил… Рейма называл своего подопечного 'отродьем демонов' и показывал за плату… Шут сначала боялся даже смотреть на изувеченного от рождения мальчика, его вид вызывал отвращение. Но через пару дней понял, что за внешним безобразием скрывается ранимая живая душа…
— Ты — не урод. Ты просто другой, — со вздохом продолжала Дала, спокойно утирая кончиком своего большого цветного платка его слезы. — И не гневи богов, малыш. Не тебе сетовать на судьбу… Не тебе… А переиначивать себя, обтесывать точно деревянную болванку в угоду толпе зевак — пустое дело. Если боги дали тебе сердце, более чуткое и любящее, чем другим, это не значит, что нужно становиться таким же грубым и жестоким, как остальные. Если твоя душа жаждет чего-то большего, чем просто хлеб и мягкая перина, позволь ей оставаться крылатой. В мире столько людей, чью жизнь можно рассказать наперед до старости, они не лучше тебя, а ты не лучше их, ты просто рожден для другого. У тебя другая судьба. Однажды ты поймешь, для чего пришел в этот мир, мой Шутенок… но чтобы это произошло, тебе нужно сберечь свой огонь, свой внутренний свет. Не позволить никому сделать тебя таким, как все.