— Эй, господин Патрик! — послышался вдруг радостный окрик. Шут обернулся — на крыльце трактира 'Счастливый гусь', приветливо маша рукой, стоял хозяин заведения. Дородный господин Альмер хорошо знал Шута, ибо тот частенько наведывался в 'Гуся', ища свежих новостей. — Давненько вас не видал! Заходите, элем угощу — чудо что за эль! Жена сама варила!
Жена Альмера всегда варила эль сама, но делала она это превосходно, тут уж не поспоришь. Шут колебался лишь мгновение, решив, что можно и посидеть, пропустить пару кружечек ароматного напитка. Какая разница, где предаваться печали — в одиночестве или среди толпы… Все едино.
В трактире было людно. Горожане и заезжие люди, громко стуча кружками, с жаром обсуждали странную грозу и сопутствовавшее ей помрачение умов. Альмер выбрал стол почище и, согнав пару знакомых мужиков, уселся на освободившуюся лавку. Он громко шлепнул ладонью по скамье:
— Садитесь, господин Патрик! Попотчуйте нас байками из дворца! — сидящие рядом посетители разом обернулись при этих словах и живо закивали, выражая согласие. Но Шут возмущенно приподнял бровь:
— С каких это пор, господин Альмер, вы принуждаете гостей к беседе, не смочив им горло?
— А-а-а! — радостно воскликнул хозяин. — Значит, не откажетесь от эля! — он дернул за передник, пробегавшую мимо девушку-разносчицу, — Ну-ка, Мара, принеси угощение гостю!
— А я пока вас послушаю, уважаемый, — ухмыльнулся Шут. Альмер хохотнул и приготовился выложить все свежие сплетни, но тут к нему подскочил испуганный парнишка — точная копия самого хозяина, такой же плотный да щекастый — и взволнованно что-то зашептал отцу на ухо.
— Ну я же говорил им не трогать этот ящик! Демона рогатого этим дурням в… — куда именно должен был отправиться демон, Шут уже не услышал, ибо трактирщик сломя голову ринулся в сторону кухни.
В ожидании эля он внимательно прислушивался к тому, что говорили сидящие рядом люди. Собственно это и была главная причина, почему Шут решил заглянуть к Альмеру. Он слишком давно не был в городе и порядком отстал от жизни.
— Я вот, братья, полагаю, это было явление богов! Они подали нам знак! — с жаром восклицал какой-то заезжий священник. То, что он не местный Шут понял по его длинной грязной бороде с запутавшимися в волосах крошками еды. В Золотой все служители храмов чисто выбривали лицо, таково было повеление еще Руальдова деда, и никто его не отменял.
— О чем знак-то? — сердито пробурчал сидящий напротив монаха ремесленник. — Ты хоть сам-то знаешь, святой брат?
— Молитва поможет нам обрести понимание, — важно ответил бородатый. Мужики вокруг недовольно загудели, в столице королевства люди больше привыкли полагаться на себя, а не на молитвы.
— Мне сосед сказал, евоная жена чуть пасынка не прибила, всего лишь за то, что малец опрокинул крынку с квашеным молоком…
— Удивил! От меня вон жена сама бегала — думал, удушу на месте…
— Это еще что, я своими глазами видел, как братнина смирная корова едва не забодала их мальчонку…
Разносчица поставила перед Шутом кувшин с элем и блюдо полное соленых свиных шкурок. С трудом уняв дрожь, он плеснул себе в кружку и схватился за нее обеими руками, пока никто не заметил, как трясутся пальцы.
'Что же это такое? — в ужасе спрашивал себя Шут. — Неужели я способен причинить миру такой вред? Как такое возможно?
Выходит, возможно…
Отчего же Ваэлья не предупредила его об этом? Не думала, что ему под силу подобное? Или через такие испытания нужно проходить самостоятельно? Но что было бы, не случись Нар поблизости? Страшно подумать, сколько людей могло погибнуть из-за него, из-за глупого дурака…
Шут сделал большой глоток, тяжело стукнув кружкой о стол.
Он ничего не понимал. Весь опыт прежней его жизни был здесь непригоден.
Вернулся Альмер.
— Новые работники, — сердито объяснил он, — совсем дурные. Устал их воспитывать. Что ни день, то происшествия… Ну, как вам эль, господин Патрик?
— Достойный, — Шут уже овладел собой, по крайней мере, внешне он выглядел вполне спокойным. — Вижу, сегодня у вас дела бодро идут.
— И не говорите! Из-за этой бури всем не терпится почесать языками. А где ж это делать, если не в харчевне? — Шут кивал с серьезным видом, а сам прислушивался к разговорам вокруг. — Но я погляжу, вы сегодня чем-то встревожены…
— Да так… Мелочи… — Альмер был человеком неглупым, он лишь покивал в ответ, дескать, понимаю, у вас, придворных, свои секреты. — Мне и рассказать-то вам особо нечего… Меня ведь не было в Золотой, только вчера вернулся.
— А то мы не знаем! Да каждой кухарке известно, что господин Патрик сбежал на Белые Острова выпрашивать награду у ихнего короля, — трактирщик заговорщицки подмигнул, давая понять, что прекрасно осознает всю нелепость таких слухов.
Шут кивнул со вздохом:
— Да, я был на Островах… Там очень красиво, если вам это интересно… Много снега. Мало роскоши. Совсем не похоже на Золотую.
— Ну это я знаю! Вон парни с Островов сидят… из Ферестре возвращаются, даже не знали, что тут творится у нас… Вы главное скажите — что королева?! Видали ее?
— Конечно, — Шут улыбнулся, вспомнив эти нежные руки, скользящие по его волосам… эти сердито изогнутые брови — ну да, он ужасный дерзец, но яблоки были восхитительны… этот заливистый смех, наполнивший гостиную с цветными витражами… — Конечно, видел.
— Ну и… — Альмер затрясся от возбуждения, предвидя еще один день без отбоя от посетителей. Ведь каждый захочет узнать от него лично, что королевский шут рассказал про путешествие и бывшую супругу монарха. — Как она?
— Лучше всех, — хмыкнул Шут, — пьет вино и веселится! — он даже не соврал…
Во дворец Шут вернулся пьяным, как кухаркин сын.
За элем последовало пиво, потом вино, потом подошли моряки с Белых Островов и проставлялись ромом за здоровье своей принцессы. Шут пил со всеми, поддерживая каждый тост — за Элею, за королей, одного и второго, за Золотую Гавань, за удачный день и успешную продажу товара, и даже за себя — храброго королевского шута, который не побоялся перечить самому Давиану. Он смеялся, балагурил и опрокидывал одну кружку за другой. В тот момент Шут не думал о последствиях, лишь хотел отрешиться от всего. В компании моряков и ремесленников это казалось так просто… Они видели в нем лишь странноватого господина Патрика, восхитительного собеседника. И можно было шутить, притворяться, как обычно изображая недалекого чудака, который ничего не понимает и любую глупость воспринимает за чистую монету.
Увы, на этот раз лицедейство не приносило ему привычной радости. Может быть потому, что сам он прекрасно помнил, кем является на самом деле. Оказалось, так трудно оставаться просто шутом, единожды осознав, какие силы подвластные тебе и какой невыносимый груз ответственности лежит на твоих плечах…
Поздно вечером, почти упав носом в блюдо с креветками, Шут понял, что ему пора домой… Трактирщик нанял для господина Патрика экипаж, чтобы хмельной гость, упаси боги, не свалился бы где-нибудь в сточную канаву на полпути к Чертогу. Экипаж был старый и тряский, просто крытая телега, Шута стошнило, едва только он выбрался из пропахшей табаком кабинки. Хорошо хоть, кучеру хватило ума высадить его не у главных ворот. Обычно Шут был не слишком охоч до крепких напитков, поэтому алкогольное отравление быстро дало знать о себе. С трудом разогнувшись, он с тоской сделал вывод, что навряд ли сможет дойти до своих покоев. Разве только доползти, подобно барону Дранту, который частенько веселил придворных своими пьяными возвращениями. Сознание Шута, как назло, оставалось вполне ясным, а вот тело вело себя предательски — мало того, что нутро сводило тошнотворными судорогами, так еще и земля на каждом шагу норовила треснуть по лбу.
— Ох, ты, батюшки! Да это ж господин Патрик! — воскликнул смутно знакомый женский голос. — Тирон! А ну-ка быстро, помоги! Видишь, как шатается бедолага. И чего же это оне так набрались? Сроду не видела нашего шута таким пьяным! — он с облегчением почувствовал под своей рукой чье-то крепкое плечо. Неужели все-таки повезет добраться до постели?
Добрая служанка разъяснила парню, как найти покои господина, но сам Шут ее слов уже почти не слышал — повиснув на плече Тирона, он мгновенно начал проваливаться в сон. По дороге к своим покоям ему еще пару раз пришлось согнуться пополам, чтобы избавиться от замечательного ужина господина Альмера. Шуту было так плохо, что даже для стыда не осталось места.
Лестницу он, разумеется, преодолеть не сумел бы, поэтому дюжий Тирон, помощник кузнеца, без лишних раздумий подхватил Шута на руки, точно барышню какую, и в таком виде доставил в опочивальню. Хорошо, что дверь оказалась не заперта… Тирон был хорош в кузнице, но со знатью дел почти не имел, поэтому он просто сгрузил господина на постель, а потом, нерешительно потоптавшись, пробормотал что-то вроде 'разрешите откланяться' и спешно ретировался.
— О боги… Как же мне худо… — простонал Шут, сползая с кровати на пол, ибо остатки ужина еще просились вон, а испачкать свежие простыни ему хотелось меньше всего.
'Опять на полу… — подумал он, — только на этот раз действительно пьяный… Какой же я пьяный… дурак… И ведь никто ж не заставлял, силком не лил этот проклятый ром… Чем только думал…
Очнулся Шут, когда дверь вновь открылась, и ему удалось разглядеть пару хорошеньких ножек в простых козловых сапожках.
— Мирта… — выдохнул он еле слышно, силясь оторвать голову от ковра. — Это ты, моя добрая фея?
— Да, господин… — сапожки приблизились. Шут собрал волю в кулак, а глаза в фокус и изобразил на лице подобие улыбки:
— Хвала богам, они услышали мою молитву. Только ты способна облегчить страдания пьяного шута… Умоляю, принеси скорей ночную вазу — под крышкой мой ужин не будет смердеть так ужасно.
— Да, господин, — девушка тихонько засмеялась. У нее был чудесный звонкий смех, от которого Шуту даже стало немного легче. — А потом, с вашего позволения, я накрою вас пледом… На половике-то нынче холодно спать, ночь будет морозная.
Когда Мирта ушла, Шут не сразу уснул. Перед взором его кружили видения минувшего дня, особенно назойливо почему-то вспоминался небритый монах… Он так походил на брата Бареона, что когда-то отдал Шута Виртуозу…
Новый хозяин сразу сказал Шуту, что тот попал к артистам вовремя. Самый возраст, чтобы начинать учебу их непростому ремеслу — пять лет. Шесть конечно хуже, но можно. А случись им приехать еще годом позже — и Виртуоз не согласился бы взять чужого мальчишку, чье тело уже утратило ту гибкость, что свойственна лишь малым детям.