Но малыш, вжавшись в угол, не принимал никаких объяснений. Грустно положив голову на вытянутые лапы, он безучастно смотрел в тоскливое пространство. Иван Ильич попытался снова приласкать его, но неприступный Дарька встал, спрыгнул с дивана и спрятался под столом, показывая этим, что ему сейчас так же больно, как тогда от физической боли. Чужой запах ему явно не понравился. Поняв, что примирение не состоится, дон Иван на всякий случай накрошил в блюдце сыр и сырых полсардельки, поставил блюдо примирения у стола и завалился спать, не накрываясь.
Проснулся чёрт те когда с больной головой и сдавленным животом. Хотел пощупать, что с ним, и наткнулся рукой на Дарьку. Он лежал рядом, чего никогда раньше не делал, отвернувшись и плотно упершись задом в живот хозяина, словно караулил, как бы тот снова не сбежал в чужую стаю с противным запахом.
- Привет! – бодро поздоровался засоня. – Я тебя люблю.
Малыш не откликнулся на признание, всё ещё переживая измену. Иван Ильич легонько погладил его, пёс не возражал, вдвоём ему было хорошо. Но надо подниматься. Дарька встал на все четыре лапы - хозяин даже не заметил, когда пёс стал использовать все конечности – потянулся всем телом, припадая сначала вперёд, потом назад, встряхнулся шкурой, обернулся, будто приглашая не медлить, и спрыгнул на пол. Пока Иван Ильич с наслаждением мылся в душе, одевался в чистое, готовил завтрак, Дарька держал дезертира в поле зрения, передвигаясь по квартире от одного порога до другого. И когда они совмещали прогулку с заходом в магазин, он не отпускал его ни на шаг, боясь потерять и второго хорошего хозяина. Не отстал и тогда, когда возвращались в дом, не задержался на углу для изучения свежей корреспонденции.
Поднявшись на свою площадку, Иван Ильич остановился и посмотрел вверх. «Сходить, что ли», - подумал, сдерживая себя, - «поблагодарить за чай?» - хотя не помнил, что они пили и пили ли вообще. «Может, пригласить в кино… на Электроника». Пойти и пригласить очень хотелось. «Жаль, что в городе нет Иглесиаса, а то бы сходили, дослушали»… - ещё больше захотелось пойти наверх и остаться. «Может, в музей?» - он усмехнулся. «Ну да, в Палеонтологический, подыскать себе непыльное местечко среди динозавров».
Пока он колебался, метя одной ногой сюда, а другой туда, Дарька сидел у дыры, выжидая и подозрительно глядя на необычного хозяина. Он простил ему долгое вечернее отсутствие, чужой запах, не умея по-человечески долго держать зла, а просто запомнил, что не надо спускать глаз с нового хозяина, если не хочет потерять и его. Включив свой природный аппарат чтения мыслей, он терпеливо ждал. А Иван Ильич вдруг вспомнил, что Лера сегодня работает, и обрадовался, сожалея.
От фирменного тушёного мяса с луком нервничающий пёс категорически отказался. Он не тронул и ночной подачки. Виновнику, глядя на него, тоже расхотелось есть, и оба остались без обеда. И без взаимопонимания. Иван Ильич удручённо вздохнул. Но, что бы там, вверху, ни было, как бы ни хотелось скорого повторения, а здесь, внизу, ждут скопившиеся за неделю обыденные домашние дела. Как всегда нехотя, в замедленном темпе он сделал мокрую уборку, отодвигая Дарьку от одной наблюдательной лёжки к другой. Потом, пересилив лень, привёл в божеский вид одёжку и обувь и провернул самое неприятное – канительную стирку. Когда кончил, подступило предвечерье с оранжево-голубым закатом. Интересно, до скольки Валерия глотает книжную пыль? Ноги зачесались сходить и проверить. Тем более что утомившийся сторож пристроился на диване, закрыв глаза. В домашних брюках и тапочках, в рубашке навыпуск, Иван Ильич на цыпочках прошёл к двери, медленно и осторожно, стараясь не скрипнуть, открыл её, вышел на площадку, чуть прикрыл дверь, облегчённо вздохнул и ринулся вверх по лестнице. Дарька обогнал его ещё на первом пролёте. Скрываться было бесполезно, торопиться – тоже, и они уже нормальным шагом подошли к заветной двери.
- Ты что, - сердито спросил беглец, - и в постель со мной полезешь? – Пёс так посмотрел на него, что стало ясно – полезет. – Ну, и чёрт с тобой! – щедро пожелал добрый хозяин и нажал кнопку звонка.
Показалось, что он заверещал так громко, что сбегутся все соседи. Все не все, но одна полновесная дама, выкрашенная яркой охрой, выглянула из приоткрытой двери напротив.
- Ещё один! – закричала злобно. – Коленки трясутся, а туда же! – и с негодованием захлопнула дверь.
Покраснев чуть ли не до цвета её волос, похотливый дедушка подождал с минуту, но из Валериной квартиры никто не выглянул, и пришлось с вихляющимися от стыда коленками возвращаться не солоно хлебавши вслед за показывающим верную дорогу псом. После всего такого и прочего захотелось полежать и подумать. Что тётка имела в виду, когда орала «Ещё один!»? Плохого о Валерии думать не хотелось, а раз так, то и не стоит. К тому же думать помешал звонок. Она! Он чуть не вприпрыжку подбежал к двери, торопясь, открыл – за дверью стояла, улыбаясь пурпурной улыбкой и сияя голубизной подчернённых глаз… Божия жена. Зачем? Иван Ильич заглянул ей за спину, но Божия там не было, не слышно и опаздывающих шагов.
- Здравствуй! Не ждал?
Она решительно вошла в квартиру, по-элеоноровски оттеснив его к стене коридора. Дарька, лежавший в кресле перед телевизором, приподнялся на передние лапы и, оскалившись, тихо зарычал, выражая общее с хозяином мнение по поводу появления нежданной гостьи, которая для обоих сейчас хуже татарина. А она по-хозяйски прошла в комнату, огляделась.
- Скучно живёшь, неуютно. Сразу видно отсутствие женской заботы. – Повернулась к Ивану Ильичу: - Слушай, уйми ты это чудовище, а то, не дай бог, цапнет за руку или за ногу, - чуть приподняла оголённые руку и ногу, не прикрытые девичьим бордовым платьем с большими вырезами на груди и на спине. Иван Ильич пожалел, что такого же выреза нет ниже спины. – Пригласил бы хоть меня в качестве дизайнера.
- Ага, - возразил неряха, - украшать мою морду синяками от Михайловых кулаков.
Она рассмеялась:
- За привлекательную бабу и пострадать не грех.
Он не стал оспаривать её перезрелую привлекательность, взял Дарьку и отнёс защитника в дальний угол дивана, где тот продолжал тихо ворчать, поскуливая и не спуская глаз с чужой бабы в раздражающем цвете. Почувствовав, что ей не рады, Жанна Александровна перешла к делу, надеясь понравиться позже. Она-то точно не знала, что первичное неприятие – надолго.
- Иван, - намеренно обратилась по-свойски, - ты обещал посмотреть мою диссертацию. Посмотришь?
«Так», - сообразил он, - «диссертация уже её», - и поморщился, представив, какую уйму времени придётся затратить на смотрины. Она заметила.
- Может, я не вовремя, так уйду! – сказала обидчиво, нисколько не сомневаясь, что уходить не придётся.
- Нет, нет, - сдался он, интеллигент до последнего ногтя мизинца. – Давай, посмотрим.
Жанна Александровна, одолев первый редут, сгребла со стола всё, что там было, перенесла на подоконник, вытащила из красной блестящей сумки красную потёртую папку, развязала красные тесёмки и начала выкладывать на стол написанные и перечёрканные листы и многократно исправленные цветными фломастерами чертежи. А он мимолётно подумал, что раньше никогда не замечал приверженности Божиихи к возбуждающему и провоцирующему цвету. Под возмущённое ворчание Дарьки она сама принесла из кухни табурет и поставила рядом со стулом.
- Чай сам будешь готовить или мне доверишь?
Он разрешил:
- Действуй, - и, присев на стул, углубился в материалы диссертации.
Он обладал дурацким, по его мнению, свойством не отвлекаться на внешние раздражители, когда погружался в работу. И теперь, забыв и о Валерии, и о Жанне, старался сообразить, какую научную концепцию содержит диссертация. Прочёл для начала черновой вариант реферата – новизны не уловил. Пришлось пробежать глазами и мозгами по всему, что вывалилось из папки. Стало ясно, что автор сам не понимает, к чему стремится – в работе не было чётко выраженной концептуальной идеи. Это Иван Ильич когда-то надоумил Михаила заняться разработкой перспективных цифровых телерадиокоммуникаций в промышленности, но тому орешек оказался не по зубам. Теперь его пыталась разгрызть Жанна. Она наворотила много теории, показав знание предмета, но извлечь из неё что-нибудь полезное собственное не удалось. Было несколько разрозненных схематических разработок, не увязанных в системные блоки, на этом дело и застопорилось.
Молодая соискательница зрелого возраста села рядом впритык, бедро к бедру, и всячески мешала референту сосредоточиться, то и дело объясняя задумки, тыча пальцем с накладным красным ногтем в схемы и часто касаясь горячей ладонью его обнажённой по локоть холодной руки. Ей было неудобно сбоку припёку, и она переместилась за его правое плечо. Теперь, чтобы что-нибудь показать, ей приходилось опираться на него мягкой свободной грудью, пока он, повернувшись, не уткнулся носом в вырез платьица и не отстранился резко, насколько было возможно. А она не торопилась и даже улыбнулась, угадав его мальчишеское смятение при виде близкой голой груди.
- Слушай, - не сразу нашёлся он, - а как Михаил отнёсся к отлучению от диссертации?
Она, наконец-то, отошла и опять уселась рядом на табурет, едва касаясь.
- Безропотно, - сообщила как-то безразлично. – По-моему, даже доволен, - сказала, как о постороннем, а Иван Ильич увидел под помадой трещины на губах, под глазной чернью – пучки тоненьких морщин, убегающих к вискам и, главное, начинающуюся дряблость кожи на шее. – У него теперь одна забота, - какая – не надо было уточнять. – Надоело бороться, - отвернулась от соседа, скрывая выступившие прозрачные слезинки. Повернулась, взглянула зло и отчеканила: - Уходить хочу!
- Ты что?! – возмутился ошеломлённый Иван Ильич. – Да он без тебя окончательно пропадёт! – Она никак не реагировала, определяя молчанием, что решение её бесповоротно. – Столько лет вместе и – на тебе! – сожалел он. – Ему бы работу по душе, и бросит. Характер у него есть.
- Нет у него никакого характера! – почти выкрикнула Жанна Александровна, как резанула себя по живому. – Сколько тянуть за уши? Может, вытрезвитель устроить в квартире? – сердито спросила у лучшего друга. – А самой наркосестрой заделаться?
Теперь молчал он, разумно полагая, что в чужие семейные потёмки лезть не стоит – в темноте тебе же ненароком и достанется от обоих.
- Лучше скажи: берёшь ты нас в свою команду? – Она снова встала и, обогнув его со спины, устроилась одной мощной ягодицей на краю стола прямо против него, бесстыже выставив на обозрение внушительный окорок и колено. Но он видел только предательские синие прожилки, голубые вены на голени и задубевшую кожу в мелких трещинках на колене.
- Беру, - обрадовал несчастную женщину, пытливо вглядывающуюся во всемогущего работодателя. – Тебя. Первым замом. Потянешь?
На её напряжённом лице засветилась довольная улыбка.
- Не пожалеешь, - обнадёжила твёрдо. О муже и не поинтересовалась. – Знаешь, мне давно надо было тебя оттяпать у Элеоноры.
Жанна откинулась, опершись на руку, неудобно выгнув закостенелую спину и выпятив рыхлую висячую грудь. Иван Ильич отодвинул от ляжки бумаги и руку и усмехнулся про себя, сообразив, зачем на ней девичье платьице красного цвета.
- Пожалела бы, как и она, - не разделил он её запоздавших оптимистических ожиданий от того, что не случилось.
- Элеонора – напыщенная дура. – Он не возражал против такого поверхностного определения достоинств долголетней супруги, хотя и не считал его верным. – Она хотела сделать из тебя вип-чиновника от науки, а надо было – корифея науки. У тебя есть для этого все задатки, – он и против этого не возражал, скромно помалкивая, - кроме настойчивости в достижении цели и уверенности в себе, - и на это он был согласен, хотя и поморщился. – Я бы компенсировала их, - он и в этом не сомневался, как не сомневался и в том, что компенсации подверглись бы и другие недостатки, были они или не были. – Пойду, сделаю чай.
Элеонора-2 выпрямилась, оперлась рукой о его неуверенное научное плечо, чтобы встать, и в это время за спиной Иван Ильича раздалось бодрое и жизнерадостное:
- Ваня! – Валерия ворвалась по-свойски, без звонка и стука. – Ты дома? Ой! – увидела пару у стола. – Ты занят?! – то ли спросила, то ли сказала утвердительно.
Иван Ильич, удерживаемый рукой Жанны за плечо, никак не мог повернуться и объясниться. И тогда он грубо сбросил барьер, но было поздно: сквозь оставленную настежь распахнутой дверь слышен был торопливый стук каблуков наверх, а следом злобный лай Дарьки, запоздало среагировавшего на ненавистный запах. Иван Ильич выбежал на площадку.
- Дарька! Нельзя!
Бесполезно, пёс честно отрабатывал сторожевую оплошность.
- Лера! – но там уже хлопнула закрываемая дверь.
Ему хотелось побежать вверх, развеять недоразумение, но удержало рефлексивное интеллигентское чувство гостеприимства и, конечно, чувство жуткого стыда, будто его застали голым. Он вернулся в комнату, где Жанна Александровна, некрасиво сгорбясь, судорожно сминая листки и схемы, засовывала их в папку. Ему показалось, что она плачет, но, когда повернулась к нему, лицо её было непроницаемо спокойным. Сунув папку в сумку, она посмотрела ему в глаза взглядом опытной зрелой женщины, хорошо разбирающейся в любовных интрижках.
- Благодарить будешь позже, когда осознаешь, от какой грязи я тебя спасла, - и твёрдой походкой пошла на выход. – Можешь не провожать!