Молодой ученик, легко пролетев последние шаги, поклонился и коснулся рукой края плаща старейшины.
— Учитель… — слово отозвалось тупой болью в груди. Ещё несколько лет назад он называл его ласково «дед», а не почтительно «учитель». Они сражались друг с другом на деревянных мечах, бродили по лесам и горам Волчьих Островов. Он так и не смирился с тем, что сын его единственной дочери больше никогда не обнимет его, а будет лишь учтиво касаться края одежды, и с тем, что именно ему предстоит совершить пугающий простых смертных обряд посвящения для своего внука.
— Учитель, нас ждёт император…, — ученик не заметил, как тень боли скользнула по лицу его деда.
— Начнем.
Старейшина воткнул в землю длинный, с него ростом, посох, возвестив о начале Круга. Теперь здесь нет учеников и учителей, все равны. Когда всё будет сказано, они закончат.
— Уважаемые братья, император изъявил желание видеть всех нас сегодня во дворце, — голос ученика срывался, а сам он дрожал от возбуждения. — Наш долг помочь ему увидеть ложь змееустых. Великий посох Основателя рассеет колдовство дуоттов. Наш род имеет возможность показать… проявить своё могущество. Разве вы хотите, чтобы мы и дальше прятались от всего мира в пещерах?! Разве Великое Учение создано только на благо избранных?!
Молодой человек всё время пытался поймать взгляд своего учителя. Но тот, казалось, совершенно не воспринимает окружающий мир, хотя все знали, что старейшина внимательно слушает каждое слово. Юноша всё говорил и говорил, приводя одни и те же аргументы по несколько раз. Его никто не прерывал, пока у него хватало запала говорить. Наконец, он выдохся, и на бледном худощавом лице выступил румянец.
— Я должен вернуться, даже если пойду один. Если змееустые попробуют мне помешать, то… то… они узнают, с кем имеют дело.
Никто так и не проронил ни слова. И юноша сел, тупо уставившись на посох. Чувство одиночества и обиды терзало его. Пусть он не посвящённый, пусть не стоит даже мизинца своего могущественного учителя. Пусть не носит, как его дед, великого имени Акшар — «победивший смерть», но, что такое честь, что такое ответственность за тех, кому помогал, он знает не хуже остальных. Много раз он терпел боль, неотступную спутницу любой самой простой лечебной магии. Он хорошо усвоил, что лекарь должен принимать часть страданий пациента на себя. И потом, здесь он получил от императора имя, пусть и не настоящее, настоящее он выберет сам во время посвящения. Император назвал его Джерам, что на местном наречии означает заступник.
Старейшина поднялся, как только закончилась речь внука, являя всем своим видом величие древней магической традиции.
— Уважаемые братья, наш брат явил нам своё истинное сострадание к стране, давшей нам кров и пищу. Я предлагаю удостоить его чести Носящего Посох и от имени Круга поручить ему заверить императора в нашей поддержке и готовности к сотрудничеству на благо государства, не смотря на срочную необходимость нам всем отбыть из страны. Я дождусь его здесь, и мы вместе покинем империю.
Молодой ученик был ошеломлен. Никто кроме старейшины не носил посоха, хотя это и допускалось по закону. Лишь на время, отпущенное чтобы прочесть древний гимн, а затем назвать своё новое имя, посвящённый принимал его из рук Носящего.
Один за другим встали восемь его «братьев» и поочерёдно подняли раскрытые правые ладони. Старейшина смотрел на него, ожидая решения. И внук видел в глазах своего деда тень насмешки, словно он хотел сказать: «Рано тебе состязаться со мной в политике». Да, он проигрывал деду и в состязании на мечах, и в борьбе, и в магии, и только в привораживании животных ему не было равных в семье. Облачённый ролью посла он должен будет сообщить императору об их позорном бегстве и затем вернуть деду посох. После такого не покажешься во дворце.
Юноша медленно встал и поднял руку, и, отстав лишь на миг, десятая рука его учителя завершила голосование.
Когда все сели, снова заговорил старейшина:
— Пока наш брат будет во дворце, все покинут остров. Я дождусь его здесь.
Солнце окончательно сгинуло в лесной чаще, но небо ещё хранило воспоминание о его дневном могуществе, сменив пёстрые наряды на серые тона.
После того, как все детали путешествия были обсуждены, старейшина завершил Круг и передал посох Носящему. Юноша осторожно принял посох, словно он был сотворён не из дерева, не уступающего твёрдостью закалённому железу, а из высохшего песка, который в любую минуту может просыпаться сквозь пальцы. За прошедшие века основание посоха почернело и покрылось сеточкой мелких трещин. Его навершие украшал большой белый, точно молоко, камень, на котором древними рунами была выведена надпись: «Три дороги ведут к счастью, и лишь одна — к Истине».
Будто старик, несущий непосильную ношу прожитых лет, юноша побрел к подножью холма. Медленно, как во сне, залез в седло своей Вьюги, лошади, подаренной императором, и направился в город.
Мысли, обычно неуловимые и легкие, как степной ветер, теперь давили на него тяжким грузом, точно соревнуясь, какая из них первой сбросит с седла и вомнёт в землю. Зачем учителю нужно было это представление?! С тех пор, как он напросился к своему деду в ученики, тот очень сильно изменился. Будто тёплое весеннее Солнце превратилось в дарующую прохладу Луну. Но в чём он виноват, ведь его выбор пал на самого достойного? Только деду он может доверить свою жизнь на обряде посвящения. И вот теперь его дед, его учитель, старейшина водрузил на его плечи непосильную ношу. Лучше умереть сразу, сражаясь хоть со всеми дуоттами Эвиала, чем явиться к императору и опозорить всю семью таким послом. А вдруг император разгневается и прикажет его четвертовать или бросить в змеиную яму. Дед конечно вернёт его в мир живых, но дорога в империю будет закрыта. Он только лишь хотел, чтобы его могучий и мудрый дед помог прогнать змееустых, и совсем не собирался тащить на себе такую ответственность.
— Эх…, ну что, как говорят орки: «Взял точило, не ворчи, что не мило», — подбодрил себя юноша. — Былого не вернуть, седым виднее. Всё-таки посох не простой костыль для немощных, он принимает на себя удар враждебной магии, словно огромный дуб ловит молнию, защищая молодые побеги, ограждает носящего от боли при волшбе, да и сил, говорят, прибавляет Носящему.
— Акшар, — подошёл другой учитель, как только посол спустился к лошади, — твой внук хотел показать дуоттам, на что мы способны. Возможно это лишь похвальба юнца, но всё же постарайся его остудить. Пусть до поры до времени мы так и останемся для всех лекарями.
— Я чувствую, что дуотты готовят нам сюрприз во дворце. Император становится их куклой, которую они дёргают за верёвочки. Раз он позвал всех к себе, значит нам хотят сделать предложение, от которого мы не сможем отказаться.
— И с такими думами ты послал его одного, да ещё и с посохом?!
— Не тащить же мальчишку силой. Он бы всё равно был потерян для Круга. Трещина недоверия со временем разрушила бы его сердце, а тогда уже не вернуть с тропы умерших. А посох не так легко уничтожить, — понизил до шёпота голос старейшина. — Это лишь сосуд созданный Первым, в который он собрал Силу, рассеянную по всему Эвиалу во время последней битвы. Теперь Сила в каждом, кто назвал своё имя с посохом в руках и в Носящем. Пока жив хоть один дваждырождённый из рода татвиков, способный быть Носящим, он сможет влить силу в новый сосуд. А форма может быть разная: посох, меч, кольцо, даже человек, если это послужит цели. Но настоящий сосуд — это не палка, а дух Носящего.
— Но почему ты доверил Силу посоха юнцу, рождённому женщиной?
— Она сама выбирает свой сосуд.
— Раз ты уверен, что змееголовые готовят ловушку, может, ударим сами. Древние тексты говорят, что правитель, не нападающий первым, видя неизбежность войны, совершает преступление против народа, — глаза старика вдруг заблестели, словно у мальчишки, которому отец подарил настоящий клинок.
Старейшина улыбнулся, увидев такую перемену в почтенном всегда хладнокровном учителе. Три года в Империи Клешней не прошли бесследно для его спутников. Этот небольшой избранный народ привык к аскетичной жизни, к добровольной изоляции от мирских дел. А здесь среди невообразимого смешения всех народов Эвиала стало казаться, что их дом — наш дом, и их заботы — наши заботы. Ещё совсем немного и уже не удержать жаждущих, которые ринутся на дуоттов, так и не разобравшись, кто или что движет фигурками в этой игре. Слова его внука — это лишь первый крик новорожденного, сделавшего свой первый обжигающий свободой вздох.
Акшар обнял на прощание своего названного брата со всей беззаботностью, на которую был способен, — До встречи дома, мне ещё нужно подготовиться, — повернулся и уверенно зашагал к городу.
— До встречи, брат.
Прибыв в империю по морю вместе с орками, как и все смертные, они за всё время ни разу не воспользовались тайными путями известными лишь магам. Но теперь, когда обычная дорога для них опасна, и время играет не на их стороне, нет выбора. Восемь человек в зелёных плащах вступили на приготовленную тропу, соединившую Остров Клешней с их домом, мгновенно скрывшись с глаз.
Лошадь тащилась медленно, сама выбирая дорогу, чувствовала, что хозяину не до неё. Его не четвертовали и даже не подпустили к императору ближе, чем на двадцать шагов. Император сидел хмурый, погруженный в свои мысли. Лишь один раз его взгляд скользнул по сутулой фигуре посланника с несуразно длинной палкой в руках, словно это был не его забавный Джерам, всегда готовый развлечь слух какой-нибудь древней легендой, а статуя крылатого зверя, навечно застывшего у старых пирамид.
Джерам так и не выполнил свою миссию, ничего не смог сказать императору, который все эти годы жизни в империи покровительствовал ему. Его могучий посох не захотел или не смог завязать в узел длинный раздвоенный язык нового советника императора. Высокий мерзкий дуотт, понятно, почему люди и змееголовые вели такую уничтожающую войну друг с другом, выслушал послание Круга и сам всё передал императору. Юноша слушал, как дуотт сипит рядом с повелителем, и ему казалось, что эта отвратительная тварь лезет своим языком через уши прямо в разум и душу, нащупывая там пути к самым сокровенным мыслям. И всех сил юного мага хватило лишь на то, чтобы ничего не дать этой твари узнать об их семье. А ведь так подначивало показать ей всё, на что способны татвики, чтобы содрогнулась тварь и на своём змеином брюхе убралась в свою вонючую нору.
Время шло к полуночи, но на улицах столицы было оживлённо. Недалеко от порта раскинула купола ярмарка, заглушая своим гомоном морской прибой. Горожане гуляли допоздна, словно хотели запастись весельем на весь унылый и холодный сезон. Зима неизменно приносила с собой снег, что делало эту страну ещё ближе для жителя севера.
Лошадь вынесла седока к окраине города, где дома были победнее и улочки поуже, чем в центре. Вот всадник поравнялся с супружеской четой уже почтенного возраста. Они поклонились и ускорили шаг, приноравливаясь к ходу лошади.
— Господин лекарь, а господин лекарь, что-то Вы к нам и не наведываетесь. А Вы с императором в пирамиду не хаживали? Люди говорят, там чудищ ручных держат.
Бывший имперский лекарь кивнул в знак приветствия и попытался улыбнуться. Словно сквозь сон, он вспомнил лавочника и его супругу. Вместе с учителем они вылечили их сына, у которого с рождения была сухотка ног.
— Вот бабы, а! — Подхватил почтенный лавочник. — Им что пирамида, что леденцы, всё забава. А ведь от конфет проку больше, то хоть еда какая. Верно я говорю, господин лекарь? Это ж сколько денег потрачено, сколько народа согнано, а прибыли ни на грош. Детишек да баб развлекать. Я бы лучше на те деньжищи корабли построил да за товаром послал. Вот то дело. Да что с нелюди возьмешь, нелюдь она и есть нелюдь. Вот и весь сказ. Ну, светлой Вам дороги, господин лекарь, в гости покорно просим, порадуйте мальчонку нашего.
— Да, спасибо, обязательно… — кивал Джерам, подгоняя лошадь.
Наконец, чета отстала, и уже никто не мешал мыслям снова атаковать его голову: «Так-то и бросаешь людей, доверяющих тебе. Бедный император теперь слышит только шипение змееустых, а кто услышит верноподданых?! Не поспешил ли ты, Носящий Посох, решив бежать вместе с учителем? Может вернуть посох и остаться? А завтра улучить момент, когда нет нового советника, и пробиться к императору».
Джерам подстегнул лошадь, торопясь покинуть город. Впереди его ждал непростой разговор с учителем. Им придётся расстаться. Учитель никогда не приказывает ученику, лишь направляет его, и если ученик принял какое-то решение, то ничего другого не остаётся, как помочь советом. Ему нужен совет, как избавить империю от нелюдей-дуоттов с их извращённой магией. А что, если собрать отряд из преданных императору людей, которые попали в немилость после появления змееголового советника, с ними захватить правящих дуоттов и заставить их убраться к себе в Синь-И.
Возле ворот было пустынно, видно те, кто отправился на ярмарку, ещё не добрались сюда, а остальные уже спали, и только четверо стражников, охранявших западные ворота, проводили безразличным взглядом одинокого всадника.
Мысли о предстоящей схватке за империю подгоняли юношу, а он подгонял стремительную, как стрела, Вьюгу. Миновав ворота, они оказались в совершенно другом мире. Над головой юноши безбрежным шатром раскинулось ночное небо, усыпанное мириадами звёзд, которые смотрели на него, не моргая, завораживая, уводя в далёкий мир, исполненный какого-то неизъяснимого торжества и блаженства. И полная Луна, словно владычица всего мироздания, окружённая бесчисленным сонмом слуг, заняла самую вершину небосвода. Такие ночи созданы для полёта, когда гуляка-ветер в лицо, а где-то далеко за спиной остаются все заботы. Все дворцовые интрижки, мирские дела, даже ошеломляющие истории о древних народах, услышанные в детстве, кажутся мелкими и ненастоящими. Здесь на просторных лугах царствует бесконечность, и они… летят, человек и его верная Вьюга. Степь замерла, став свидетелем их безумной погони за неизвестностью. Крик неистового восторга рвётся из груди, но и он остаётся далеко позади.
Так же, как император, давший своему верному солдату несколько золотых, посылает его на смерть за империю, так и неумолимое время безжалостно обрывает редкие минуты счастья.
Разгорячённая лошадь остановилась послушная хозяину, не понимая, зачем он прервал их свободный полёт. Юноша привстал в стременах, оглядывая широкую степь, казалось, что они скакали целую вечность, но от города их отделяло не больше лиги. Он чувствовал, что что-то невидимое надвигается на него со всех сторон, отсекая саму мысль о бегстве или сопротивлении. И постепенно к его сердцу стало пробиваться ледяное дыхание ужаса.
Вьюга, тоже что-то почуяв, вдруг заржала дико и затравлено и, встав на дыбы, сбросила оцепеневшего седока. Заметалась, шарахаясь во все стороны, и, наверное, совсем обезумев от ужаса, бросилась обратно к городу.
Может падение, а может и отчаяние, вывело юношу из оцепенения. Он не выронил посоха даже во время падения, и теперь всё, что у него оставалось, — это старый артефакт и жажда жизни.
Он вскочил на ноги и что-то зло крикнул. Вдруг окружающая дорогу степь, ещё мгновение назад казавшаяся пустынной и безмятежной, словно поплыла, постепенно вырисовывая совсем другую картину. С двух сторон прямо на него по полю ломилось нечто. Оно визжало, выло, ревело и стонало. Масса каких-то непонятных существ с каждым мгновением становилась всё ближе, широко охватывая кольцом. В темноте было невозможно разглядеть этих тварей, лишь отдельные отблески глаз и зубов, а ужас всё глубже впивался своими когтями в сердце выбранной жертвы.