красный, против <Стального шлема> и великогерманской идеи, в защиту
еврея Ратенау, - я отправился в Швецию, где представлял интересы
кинопроката третьего рейха.
Эрнст фон Саломон,
Гамбург,
21.05.47 года>.
- Ну и как? - спросил Штирлиц. - Можно ли работать с вашими людьми, если они узнают про этот документ?
- Но ведь они про него не узнают...
- Зависит от вас, группенфюрер... Повторяю: вы читаете копии, подлинники будут опубликованы, случись что со мной...
- Допустим, я позволю вам уйти, заключив договор о ненападении, Штирлиц...
- Нет, - ответил тот, - договора о ненападении не будет... Я ведь только начал знакомить вас с нашим досье, группенфюрер.
Мюллер кивнул:
- Во-первых, я не знаю, что вы еще наскребли обо мне, а во-вторых, даже если я и решу отпустить вас, - как это сделать? Мои люди знают, кто вы, каждый ваш шаг подконтролен, как вы уйдете? Вы знали, на что шли, Штирлиц. Вы поставили в трудное, точнее, безвыходное положение не только себя, но и меня...
Разве я могу приказать: <отпустите красного?> Чем я замотивирую такой приказ? Договором о сотрудничестве - куда ни шло, да и то мы должны будем оформить этот договор при свидетелях... При моих свидетелях... В противном случае я бессилен сделать что-либо.
- Утро вечера мудренее, - сказал Штирлиц. - Будете угощать?
- Отдайте другие материалы.
Штирлиц покачал головой:
- У меня их много, группенфюрер... Давайте играть в тысячу и одну ночь: каждый день - по сказке, это залог моей жизни. К чему торопиться? Я не хочу умирать.
Мюллер вздохнул:
- А кто хочет? Никто не хочет умирать, дорогой Штирлиц... Скажите, вы имели какое-то отношение к той пакостной кампании в американской прессе, которая началась против нашего здешнего братства?
- А как вы думаете?
- Если вы смогли помочь американским левым в этом деле, я поздравляю вас с профессиональным успехом.
- Что ж, я принимаю поздравление... Только я в блоке с американскими правыми, группенфюрер, именно с ними...
- А почему же среди имен немцев, опубликованных в Штатах, нет моего? Почему не требуют моей выдачи?
- Ждут, - ответил Штирлиц. - Ждут окончания нашего собеседования, группенфюрер.
МАКАЙР, ВИЗНЕР, ЛАКИ (сорок седьмой) __________________________________________________________________________
Шеф стратегической разведки Фрэнк Визнер позвонил Макайру после того, как из Панамы поступило сообщение: ч е т в е р к а от наблюдения оторвалась, люди словно бы растворились в городе; на ноги поставили армейскую контрразведку, представителей ФБР, которые еще сидели в стране, и подключили местных детективов, прошедших стажировку в Штатах. Связь между всеми группами поддерживалась - через штаб корпуса, расквартированного вдоль канала, - постоянно.
Услышав Макайра, его резкий, рубящий голос, Визнер спросил:
- Боб, у вас не найдется десяти минут?
- Я к вашим услугам. Подняться к вам или спустимся в кафе?
- Как угодно... Поднимайтесь ко мне.
Визнер встретил его дружески, отметил, что лицо Макайра бледно, глаза запавшие, без обычного азартного блеска, хотя, как всегда, выбрит до синевы и причесан с обычной тщательностью - пробор ниточный, кажется, что пришел не из своего кабинета, а прямиком от парикмахера; пригласил к маленькому столику, сказал секретарю, чтобы сделали кофе, и спросил:
- Плохо себя чувствуете, Боб?
- Почему? - тот пожал плечами. - Три дня назад дул в резиновые шары, емкость легких, как у спортсмена... Давление восемьдесят на сто двадцать... Неприлично здоров, Фрэнк.
- А у меня давление скачет... Как только меняется погода, сразу же ломит в висках... К тому же, в отличие от вас, я пьющий... Знаете, какое страдание, если гулял при хорошей погоде, а проснулся, когда зарядил дождь?! Пять пилюль, как минимум, пять штук... Слушайте, у меня к вам вопрос: кого вы просили опекать в панамской резидентуре? Вы же сегодня ночью отправили туда шифровку, а эти люди исчезли... Какая-нибудь неожиданная комбинация?
Лицо Макайра стало еще более бледным:
- Аллен в курсе этого дела.
- Даллес - Даллесом, - ответил Визнер, - но ведь не он наш директор...
- Это дело начиналось, когда он был одним из шефов ОСС.
- Тогда все в порядке, - Визнер удовлетворенно кивнул. - Тогда вопросов нет. Просто я подумал, что люди, которыми я интересуюсь и которые так таинственно исчезли в Панаме, не могли не воспользоваться вашим указанием резиденту... Такие шифровки, вроде той, что ушла ночью, дают в экстренных случаях, когда дело горит...
Секретарь принес кофе, неслышно вышел, мягко улыбнувшись Визнеру и Макайру (воевал, был ранен, потом переброшен в Швейцарию, там проводил с Визнером самые головоломные операции).
Визнер снял трубку телефона, пояснив Макайру:
- Я хочу поставить в известность Даллеса, что та четверка, которой и он интересуется, ушла от нас в Панаме.
- Корректно ли это по отношению к м а с т е р у? - спросил Макайр. Все же пока что в нашем управлении он н и к т о... Может быть, разумнее попросить санкцию адмирала на то, чтобы проинформировать нашего общего друга?
Визнер аккуратно положил трубку на рычаг:
- Вообще-то, вы правы... Такт, прежде всего такт... Хотя порядочность я бы все же вынес на первое место... Не согласны?
- Порядочность обязана быть константой человека, вы правы, Фрэнк, но я постоянно сопрягаю два этих понятия, они для меня неразделимы.
- Скажите, а я преступлю нормы порядочности, если спрошу: что вас побудило приехать сюда в четыре утра и самому шифровать телеграммы на юг и в Гамбург?
- Повторяю, Фрэнк, это все согласовано с Даллесом. Не ставьте меня в неловкое положение перед ним. Вы же помните его любимую пословицу: <секрет двоих - секрет свиньи>, то есть то, что знают двое, узнает и свинья.