- А потом?
- Отправят нас домой. Надеюсь, обойдемся без приключений. Хватит с меня.
- Что-то устала я очень.
- Ничего, - сказал он, - мы пойдем медленно.
- Ты говорил, у тебя могут быть неприятности.
- Может, и нет. Сейчас все очень быстро меняется. Может, за это время случилось что-то, из-за чего им придется поменять стратегию. И тебя, думаю, они беспокоить не станут. В конце концов... нам нужен кто-то отсюда. Кто-то, кто согласился бы нам помогать. Знать все и помогать. Сами мы, похоже, не справляемся.
Идти было темно, но спокойно. Ровная дорога шла под уклон, и торопиться было незачем. Мы шли так уже с час, когда вдали, откуда-то снизу раздался шум мотора. Он все приближался, надсадно гудя на поворотах, и, наконец, в лицо ударил свет фар.
- Черт с вами, - сказал Игорь. - Садитесь.
* * *
На побережье было тепло и сыро - туман сполз с вершин и уютно устроился меж залитых бетоном пустых эспланад набережной, меж покореженных павильонов, перетекал, проскальзывая сквозь пальцы молов. Море равномерно шуршало галечником - наступая, отступая... Оттуда, из тумана, резкими металлическими голосами вопили чайки.
Вчера на рассвете мы натолкнулись на пост и тут же сдались, поручив все переговоры Томасу. Не знаю, о чем они там разговаривали, но, видимо, все уладилось, потому что нас отвели в вагончик-времянку, который служил тут чем-то вроде караулки, накормили горячим и даже дали выспаться. Я спала почти сутки. Не осталось ни сил, ни любопытства, чтобы попытаться разузнать, что с нами собираются делать; отправят ли дальше своим ходом на украденной машине, или же мы формально уже находимся под арестом и ждем, пока нас не передадут из рук в руки каким-то другим властям... Не знаю. Постель внутри вагончика была отгорожена занавеской, на оконной раме натянулась свежая паутина. За окном, затянутым ржавой мелкой сеткой, стучал дождь. Я слышала его шум, когда просыпалась и когда засыпала - он был мягким, монотонным, успокаивающим. Уже к вечеру, когда наступили сумерки и дождь немного утих, я вышла посидеть на крыльце. Над ним нависал козырек, но оно все равно было мокрым. Рядом с вагончиком качались высохшие стебли полыни, асфальт пересекали слизистые дорожки, оставленные странствующими улитками. Тут было очень спокойно. И ни о чем не хотелось думать.
- Ты как? - спросил Томас. Он неслышно подошел и устроился на ступеньке повыше.
- Ничего, - не поворачивая головы, ответила я.
- Мне кажется, целых суток отдыха вполне достаточно. Завтра на рассвете выезжаем.
- Куда?
- Домой.
- Сами? Я имею в виду - нас просто отпустят и все?
- Зачем же им нас держать? Они за это время успели запросить на нас данные. Все подтвердилось.
- А... что с остальными заложниками, неизвестно?
- Их больше нет, - ответил он неохотно.
- Что же они... собираются вот так все и оставить?
- Нет. Теперь, когда им известно, где расположена база, думаю, они выбьют террористов оттуда. Если те не оставили ее и не перебрались куда-то еще. Но это уже нас не касается. Они сами разберутся.
- За наш счет, - сказала я горько. - Они всегда разбираются за наш счет.
Он не ответил. А мне стало неловко за свое нытье. Какого черта я жалуюсь? И тут мне плохо, и туда с ним я идти отказалась. Почему? Испугалась чего-то неведомого, к чему придется, ломая себя, приспосабливаться? Или того, что мне пытаются навязать какую-то стратегию поведения помимо моей воли? Так ведь тут меня тоже никто не о чем не спрашивает! Просто потому, что уже так заезжена, что не могу себе представить, что может быть иная жизнь, иной выход? Мне тут никогда не нравилось, это верно - всегда было не по себе, как это бывает с людьми моего склада, которые ждут от жизни чего-то чудесного, захватывающего и очень удивляются, когда она подсовывает им горечь, усталость и тоску, которые, собственно, и есть жизнь... и еще немножко надежды.
- Не жалеешь? - спрашиваю.
- О чем? - удивился Томас.
- Что не попадешь из-за нас, куда хотел?
Он лениво усмехнулся.
- Чего ради? Мне-то все равно пришлось бы вернуться. Там мне делать пока нечего. Хотя... знаешь, теперь я думаю, с самого начала задумано все было неправильно.
- А как правильно?
- Понятия не имею, - ответил он сердито.
Потом, не поднимая головы, сказал:
- Эй, ты чего там ходишь?
Я поглядела наверх. Это он Игоря окликнул. Тот, оказывается, все это время бродил где-то неподалеку вдоль низенького обрыва над времянкой. На голос он обернулся и довольно ловко съехал вниз по склону.
- Да так, - ответил он сухо. Он вообще в последнее время держался очень холодно. - Размяться решил.
- Не находился еще, - вяло отозвалась я.
Он вздохнул, подошел к крыльцу, но садиться не стал. Ходил взад-вперед по площадке перед вагончиком. Потом, на ходу, сказал:
- Долго вы тут сидеть собираетесь?
- Да нет, - говорю, - сыро.
- Да я не о том,- ответил он раздраженно. - Вы что, решили тут окопаться? Строить светлое будущее?
- Томас говорит, нам можно ехать. Хоть сейчас.
Он помялся. Что он, в самом деле? Чертил что-то по гравию носком своего разбитого ботинка, потом поднял голову. У него был совсем другой взгляд... жесткий. Я его вообще когда-нибудь знала, этого человека?
- Сколько, ты говорил, туда ехать?
- Отсюда? Ну, часа четыре, наверное, - отозвался Томас, - Может, немного меньше.
- Подбросишь меня.
Я тоже встала. Просто стояла, смотрела на него...
- Игорь, - говорю наконец, - может, не надо?
- Ты боишься, - отвечает, - так это твое дело. А я насмотрелся тут. Хватит.
- Что ж, - говорит Томас, - наконец-то у вас появилась возможность выбирать. А это уже кое-что.