— Ну как, Иван Константинович? — спросил Ларин, наклоняясь к Ускову.
Тот улыбнулся в усы:
— Весело. Просто не помню, когда мне было так хорошо!
К ним подошла запыхавшаяся Саша, налила из графина стакан воды и залпом выпила. Снова зазвучала мелодия вальса.
— Сейчас вас будут атаковать, — улыбнулся Ларин.
— Я хочу с вами, — быстро поднялась Саша. — Не знаю почему, но мне сегодня очень весело.
— И мне тоже, — сказал он, касаясь талии девушки. — За последние два года я второй раз танцую. С вами легко танцевать. Я не отпущу вас теперь.
— И не отпускайте. Никогда не отпускайте, — прошептала она. — Знаете что, давайте сбежим…
Была весна.
Володя Данилов, сидя в подвешенной у борта люльке, старательно водил кистью по корпусу «Урагана». Марс лежал на краю палубы и, свесив голову, наблюдал за работой.
— Сейчас, Марс, сейчас… «Ещё одно, последнее сказанье — и летопись окончена моя…»
Солнце уже поднялось, но между ним и траулером высилась Никольская сопка. Потоки света, скользя над затенённой, затканной кисеёй утреннего тумана бухтой, окрашивали её в розовый цвет. Гавань медленно просыпалась. Рыхлые клочья тумана, поднимаясь над мачтами судов, таяли в небесной голубизне. По набережной протарахтела первая машина. Немного хриповатый, но удивительно приятный и задушевный голос пел:
Володя повернул голову и прислушался. Пели на «Сайре». В люльке стоял матрос с большой кистью в одной руке и малярным ведром — в другой.
— Ишь, чертяка, заливается, — усмехнулся Данилов.
Он дописал последнюю букву и, чуть-наклонив рыжую голову набок, посмотрел на свою работу, потом притянул верёвочный трап и, ловко перебирая ногами, спустился в шлюпку.
Марс заскулил.
— Я сейчас, — обернулся к нему Данилов. — Взгляну только. Со стороны виднее, сам понимаешь…
Но Марс не хотел понимать. Едва шлюпка отошла от «Урагана», как он спрыгнул в воду и поплыл.
— Вот дуралей, — смеялся Данилов, помогая Марсу подняться в шлюпку.
Отъехав метров двадцать, Володя посушил весла.
Корпус «Урагана» ещё во время зимней стоянки был окрашен чёрной блестящей краской. На этом фоне особенно контрастно выглядела новая белая надпись: «Коммунистический экипаж».
Лицо Данилова расплылось в широкой довольной улыбке.
— Нет Васи Соболева, вот обрадовался бы, — с сожалением проговорил он.
— Эй-эй, на «Урагане»! — вдруг донёсся до него крик с берега. — Шлюпку дав-а-а-й!
Прищурив глаза, Данилов пристально посмотрел на берег. Там среди лодок виднелась тёмная фигура человека. «Кого это в такую рань несёт?» — подумал он, налегая на весла. Шлюпка с размаху почти наполовину вползла на песок. Данилов обернулся и увидел Сашу.
— Здравствуй, Володя! — весело сказала она.
— Здравствуй. Ты что так рано?
— Вот краски. Вчера купили. Надо же надпись сделать!
Данилов лукаво взглянул на неё, дал войти в шлюпку и молча оттолкнулся от берега. Вода звучно плескалась под ударами весел. Саша правила, Данилов грёб.
— Вижу — счастлива, — сказал он, рассматривая её красивое лицо.
— Очень, — улыбнулась Саша.
Вся она — стройная, гибкая, с ямочками на щеках и яркими, словно подкрашенными губами — была будто такая же, как всегда, и в то же время какая-то новая. Она переводила глаза с одного судна на другое и вдруг встрепенулась:
— На «Сайре» и «Шторме» пишут! А я-то думала, мы первые напишем. — И вдруг захлопала в ладоши. — Смотри, Володя, на «Урагане» уже есть надпись! Да отчётливо как! «Коммунистический экипаж», — раздельно прочитала она. — Ты что молчишь? — Взглянув на него, Саша громко рассмеялась. — Ох и хитрец! Успел-таки?
Данилов заулыбался и, стараясь придать голосу солидность, проговорил:
— Матрос первого класса Владимир Андреевич Данилов знает своё дело.
Они поднялись на борт. Саша ушла в лабораторию переодеваться — она решила поплавать в бухте. Данилов стал убирать люльку, но не успел — с берега опять позвали. На этот раз его поджидал Юра Новиков.
— Вот краски, — сказал он, здороваясь. — У соседа еле выпросил.
Новиков за зиму похудел, сбрил усы. Теперь вид у него был самый обыкновенный, он не походил больше на героя из заурядного заграничного кинофильма. И держался проще. Он получил диплом капитана каботажного плавания. Была возможность пойти работать третьим помощником на траулер «Сокол», но он решил проплавать ещё одну путину на «Урагане» штурвальным.
— Ну, поехали, Володя, — торопил он. — Помогу тебе. В двенадцать у меня свидание. В кино собрались, а ещё куча дел.
— Опять влюбился, что ли? — Данилов подмигнул и, подражая Новикову, сказал: — Разрешите причалить? Я бросил якорь в вашем сердце. Вы подняли девятибалльный шторм в моей душе…
— Ладно, Володя! Что было, то, знаешь сам, быльём поросло. Ты бы только увидел, какая девушка! Сегодня провожать придёт, можешь посмотреть. Ну, поехали? Чего стоим?
— Незачем ехать, Юра. Кузьма Степанович ещё вчера привёз краски. — Заметив огорчение Новикова, Данилов добавил: — Ничего, иди кончай свои дела. А краски пригодятся.
В девять часов Данилову ещё раз пришлось прогуляться к берегу, где его ждали сразу шесть человек. Увидев их, Володя коротко спросил:
— Краски?
Моряки смущённо переглянулись. Саша, возвращавшаяся в город, где они жили с Лариным после свадьбы, сочувственно посмотрела на них.
— Кладите краски в шлюпку, ребята, и идите по домам, — сказал Данилов. — Надпись уже сделана…
Этой истории с красками предшествовали события большой важности.
Три дня назад рыболовная флотилия пришла из доков и бросила якорь в Петропавловском порту. На следующий день вышел приказ начальника флота о поднятии флага навигации. Это высокое и почетное право предоставлялось командам трёх траулеров. Во главе с «Ураганом» они первыми выйдут в море, оборудованные новым электрорыболовным снаряжением. А вчера на общегородском комсомольском собрании зачитали постановление областного комитета комсомола о присвоении командам этих траулеров звания коммунистических экипажей. От коллектива «Урагана» выступил Володя Данилов, избранный секретарём комсомольской организации вместо переведённого капитаном на «Сайру» Вершинина. Когда стали расходиться с собрания, выяснилось, что нет краски, чтобы сделать надпись. Вот почему утром, в день открытия навигации, началось «красочное паломничество»…
Данилов помахал рукой морякам и налёг на весла. Весенний день разгорелся во всём ослепительном блеске. В сверкающих лучах солнца бухта и всё, что находилось в ней, выглядело нарядным и праздничным. Радовала глаз зелёная листва деревьев. Белокрылые чайки с криком носились над водой, садились рядом со шлюпкой и опять взлетали… Порт уже начал свой трудовой день. Звенели якорные цепи, громадные чёрные трубы океанских пароходов дышали в голубое небо жаром и густым дымом. Где-то грохотало железо, доносились гудки автомашин. Звуки сливались в сплошной гул, поднимались и, гонимые береговым ветром, мчались в океан.