Девушка, не вставая, посмотрела в окно.
- Хорошая, - удивленно отметила она, вспомнив, какие тучи заволакивали небо совсем недавно. - Солнышко светит, птички поют. Тебе душно? Я могу приоткрыть дверь...
Он задумчиво покачал головой.
- Странно... Нет, не надо, здесь хорошо. Просто...
- Странно, что погода наладилась? Да ну, ерунда, - махнула рукой девушка. - Маги ваши, видать, собрались да поправили. Что ты так смотришь? - фыркнула она. - У нас любой маг-погодник с такой ерундой справиться может, даже если еще в Академии учится. А у вас тут магов...
- Наэлла, - неожиданно перебил ее старец, - почему ты ни разу не спросила моего имени?
Девушка резко встала, поставив чашку на место, и нервно прошлась по комнате.
- Меньше знаешь - крепче спишь, - не глядя на эльфа, проговорила она. - И дольше живешь. Предчувствие у меня нехорошее. Так что не говори ничего, ладно? Достаточно уже того, что ты знаешь мое.
Он кивнул.
- Тебе виднее. Никуда не спешишь? - вдруг спросил он.
- Нет, - пожала плечами девушка, - а что?
- Мне нужно кое-куда пойти. Один я вряд ли дойду. Отведешь? Я покажу дорогу.
Наэлла прищурилась. Эльф против обыкновения говорил короткими рублеными фразами, был спокоен, сосредоточен и вместе с тем решителен, и это не могло ее не насторожить.
'Они инакие, - говорил Архиепископ. - Ты всегда легко обманывала людей, а они с такой же легкостью обманут тебя...'
Да ну, дело не в этом. Не в том, что он пытается ее обмануть, а...
'Люди для них - тля. Они, не задумываясь, могут играть твоей жизнью, твоей душой. Ты будешь думать, что твоими поступками движет твой разум и твои чувства, но на самом деле ты будешь выполнять их приказы...'
Вот уж совсем бред. Не маленькая девочка все-таки...
'Перворожденные - опасные противники. Они могут принять условия твоей игры и действовать так же, как ты, только более искусно. Они легко обыграют тебя на твоем же поле, по твоим же правилам. Они видят тебя насквозь - все твои мысли, твои чувства... Потому что они инакие...'
Послушать Инквизитора - так эльфы вообще мировое зло. Впрочем, нечто подобное он и говорил какому-то наивному адепту. Но там понятно - парнишка был фанатик фанатиком, а ее-то какой смысл запугивать Перворожденными? Чтобы до конца осознала торжественность своей миссии? Хотя, что там осознавать, она же не за идею трудится...
Она трудится исключительно за деньги... А еще за положение в обществе и... собственную жизнь. Интересно, а если вообще не возвращаться в Эвенкар, если остаться в Чертогах навсегда, принести клятву верности их Владыке, то Королевский Суд или Святой Орден сможет ее затребовать для приведения приговора в исполнение?
- Наэлла!
- Прости, я задумалась, - девушка непроизвольно провела рукой по лбу. - Так куда ты собрался?
Эльф опустил ресницы.
- Это не объяснить. Я покажу дорогу, - повторил он.
- Хорошо, - нахмурилась девушка. - Но обещай... нет, поклянись мне, что не умрешь.
Перворожденный развел руками.
- Такой клятвы тебе не сможет дать ни одно живое существо...
- Тогда - что вернешься оттуда вместе со мной.
Он спокойно и внимательно посмотрел ей в глаза.
- Нет, - после продолжительного молчания произнес он. - Я не буду давать тебе никаких клятв. Просто отведи меня.
Наэлла отказалась. Категорически. Он не стал настаивать.
Солнце еще не успело поменять своего положения на небосводе, как в тайный домик Владыки в сопровождении бледного как смерть молодого ученого Лантанэля, разгоряченной от волнения Хранительницы Садов Латифы, а также готовых к любым решительным действиях лучших эльфийских стражей, вихрем влетел министр Талиэн.
Только благородное воспитание, полученное Перворожденным с детства, а также высокое положение в обществе, которое он занимал вот уже несколько десятков лет, помогло ему не только не разразиться отборными оркскими ругательствами, которые, всплыв из каких-то глубоких слоев памяти, почему-то сейчас так и просились на язык, но и также сохранить лицо, как и полагается, настоящему высокородному эльфу, который имеет полное право гордиться своим происхождением.
Поэтому он только сдержанно кивнул, приложив все силы, чтобы вздох, вырвавшийся из груди, не был слишком глубоким и не выдал его истинных чувств, а лицевые мускулы изобразили серьезное, но как можно более спокойное, и умиротворенное выражение. Это ему удалось, хотя внутри он готов был рвать и метать от бешенства и досады. Сторожка была пуста.