- А мы, вообще, где?
- В каком смысле? Ах, да, понимаю. Все там же, в слесарке Николая Петровича Зуева.
- Что-то непохоже. Тут все было завалено барахлом и...
- Действительно, здесь был, с позволения сказать, бедлам. Но я счел необходимым устроить все так, как ему надлежит быть, то-есть привести помещение в соответствие с его предназначением. С учетом, разумеется, эстетики, психологии трудового процесса и иных факторов, влияющих на результат.
- А паркет-то зачем?
- Ну а как же! Конечно, можно было бы сделать иначе, но ведь я не знаю ваших вкусов и предпочтений.
- Так он ведь от сварки загорится.
- Во-первых, этот несгораемый. А во-вторых, кто вас заставляет варить на паркете? Вон там, в углу есть специально подготовленное место...
Кузькин пожал плечами. Он этого не понимал. Какая разница, паркет - не паркет? Да и, вообще, о чем разговор...
Этот в кресле, кажется, понял в чем закавыка.
- Мы исходим из того, что политика вытекает из экономики, - начал он. - Экономика же складывается из элементарных трудовых отношений. Труд должен быть выгодным тому кто трудится. Ему должно быть понятно, почему работать для него лучше, нежели чем не работать. Но этого мало. Труд должен быть приятен. Когда кругом чистота, инструмент на месте, скомплектован, ничто не мешает и не отвлекает, тогда и работать приятно, а, главное, труд производительнее. Ведь так?
- Ну, так, - угрюмо подтвердил Кузькин, вспоминая свой бульдозер и вечные мытарства с пускачем.
- Вот мы и отталкиваемся от этого. Исходить надо не из светлых идеалов и всяких там идей национального возрождения, а из того, как понудить каждого работающего сделать свой труд привлекательным. Все будут работать с полной отдачей, а уже тогда...
- Ясно, - сказал Кузькин. - И что, вот за это и надо голосовать?
- Ну, если вы сочтете возможным...
- Так это же сколько надо вкалывать, чтобы каждому паркет!
- Но ведь в быту каждый желает иметь унитаз, а не, извините, нужник во дворе. И постепенно к этому идет. Почему же на работе не пытаться...
- Да потому что унитаз - он мой. А где не мой, там его никто и не моет.
- А если бы бульдозер, на котором вы работаете, был ваш, вы бы его содержали в порядке?
"Хрен его знает, - подумал Кузькин. - Наверно бы держал. Да кто же мне его даст?"
- Ну, держал бы, - буркнул он. - Так кто же мне его даст? Пришельцы?
- Мы хотим сделать так, чтобы любой бульдозер принадлежал тому, кто на нем работает. И никому больше.
- А насчет этого дела как? - Кузькин провел ребром ладони по шее. - Другому дай хоть бульдозер, хоть что, он все пропьет.
- Но бульдозер-то не исчезнет, он окажется в других руках, и, рано или поздно, попадет к тому, кто его не станет пропивать, а будет работать. Вот ведь свои квартиры и дачи редко кто пропивает. Пропивают, в основном, зарплату, так сказать, прибыль. Почему? Потому что до сих пор бульдозеры не продавались, да и сейчас стоят столько, что всю жизнь копить надо. Но ведь на "Жигули" многие копили. По двадцать лет. И накапливали. Охотно платят за удовольствия, а если работа станет удовольствием, будут покупать и бульдозеры. Вы не согласны?
Кузькин пожал плечами.
- Кстати, об удовольствиях, - продолжил индивидуум, Какие-то они у нас однообразные, и новые не появляются. В Европе фристайл, винтсерфинг, летом в Альпы ездят, чтобы на лыжах покататься. А у нас всего два: выпивка да закуска, он ехидно улыбнулся.
- Ну, хорошо, - Кузькин вздохнул, - а, допустим, какой-нибудь завод, или, там, Днепрогэс одному человеку это как? Его ведь на всех не распилишь.
- Существуют разные подходы, но вопрос решаем, - твердо сказал индивидуум.
- Точно?
- Уверяю вас. Есть прецеденты.
Что такое "прецеденты", Кузькин не знал, но самая уверенность, с какой был дан ответ, его убедила.
- Ладно, - сказал он, - можете считать, что я у вас в кармане. Когда бульдозер принимать?
Индивидуум хмыкнул.
- Я вам изложил принципиальные положения. Что касается сроков реализации - это зависит от многих факторов. Нужно переориентировать общественное сознание...
- Валяйте, - разрешил Кузькин. - Я поддерживаю. Кого выбирать?
- Значит, договорились. Тогда так: завтра с утра плотно завтракаете и идете на избирательный участок, никуда не сворачивая. Принципы вам известны - выбирайте тех, кто им отвечает.
- Откуда же мне знать, кто там за что отвечает!
- Думаю, справитесь, - твердо сказал индивидуум. Уверен, что сделаете правильный выбор. Ну а чтобы утром не ошибиться, давайте сейчас по чуть-чуть...
С этими словами он извлек откуда-то сзади два крошечных металлических бокальчика, взял с верстака бутылку, очень ловко разлил - буквально, по двадцать пять граммов на брата - и повернулся к Кузькину.
- За успех избирательной кампании!
Кузькин выпил. Стало хорошо. А потом стало еще лучше. Кузькин представил, до какого идеального состояния доведет он свой персональный бульдозер... Даже коврик постелит... Капот - на замок, чтобы пацаны... Вал отбора мощности закроет сеткой, покрасит... И вообще!..
Сияющий всеми красками радуги бульдозер наехал на Кузькина, и он уснул, блаженно улыбаясь...
--
С этой же счастливой улыбкой на устах Кузькин и проснулся. Разбудил его Петрович.
- Вставай, орел! - рявкнул он.- Утро!
Кузькин продрал глаза и огляделся. Никакого паркета кругом, естественно, не было. Там и сям валялся мусор вперемешку с железками. Ржавая наковальня возвышалась как Бастилия в центре Парижа, но брать ее не хотелось даже во имя всеобщего равенства и братства. Все было как вчера вечером. И верстак никто не полировал от рождения.
- Ну, как самочувствие?
- Нормально, - сказал Кузькин, поднимаясь с фуфаек и отряхиваясь. - Ночью было худо. Представляешь, мне приснилось, что в этой биндюге пол паркетный. Причем, так натурально... и мужик агитировал.
- Да? - Петрович подозрительно на него уставился. Паркетный, говоришь? - Он сделал паузу. - А наковальня?