— Холодно, — задумчиво прошипела Блоод.
Энгус и Катрин изумленно воззрились на подругу. Вообще-то, холодно было уже давно. Четвертый день путники двигались по узкой дороге среди каменных обвалов. Все вокруг припорошил жиденький снежок. Если бы снега было больше, среди промерзших глыб было бы поуютнее. Сейчас порывы ледяного ветра срывали со скал белую пыль, швыряли в лицо и за шиворот. Яркое солнце, временами проглядывающее сквозь висящую над ущельями туманную завесу, путешественникам совсем не помогало. Бедной Блоод пришлось защищать глаза в пять слоев. Друзья своим внешним видом от замотанной ланон-ши не слишком отличались — в качестве платков и шарфов было использовано все что можно. Катрин опасалась, что еще денек-другой и сопли с бесчувственного носа придется откалывать ножом. Перевал казался недостижимым…
До этих проклятых мест они добирались шестнадцать дней по практически безлюдной горной дороге. За это время путники встретили единственный торговый караван, да пару раз удалось переночевать в горских шатрах, весьма похожих на юрты, знакомые Катрин по телепередачам. Встречали путников гостеприимно, ненавязчиво удивлялись малочисленности отряда, вызывались проводить. Катрин вежливо отказывалась — у местных жителей хватало собственных забот. Места были глухие, основные поселения горных кланов располагались севернее и южнее неприветливых перевалов. Действительно, те кручи казались просто курортом по сравнению с сегодняшним бесконечным подъемом. Иногда шпионке казалось, что они заблудились. Но дорога, местами больше похожая на козью тропу, оставалась одна-единственная. Временами попадались сломанные колеса и кости павших лошадей. То, что купцы умудрялись пробиваться здесь со своими громоздкими фургонами, было просто чудом каким-то.
Вечером путешественники едва наскребли топлива для костра. Вкуса похлебки Катрин не чувствовала, счастливая уже тем, что в желудок вообще попадает горячее. В разреженном воздухе костер горел отвратительно. Куски баранины едва успели свариться. Хотелось скорее лечь и согреться. Уже несколько дней путники спали втроем. Так было теплее, хотя и ненамного. Блоод даже под двумя плащами оставалась прохладной, а Энгус был мелковат для полноценной грелки. Катрин ловила себя на мысли, что занятие сексом с тремя-четырьмя огромными потными неграми не такая уж отвратная штука. В теории, конечно. Обстановка настолько не располагала к любви, что даже суккуб не проявляла энтузиазма. Бедняжка Бло, у ланон-ши даже не было возможности свернуться привычным клубочком.
Катрин простучала зубами все отведенное темнотой время для отдыха. Завывал ветер, шуршали по плащу заряды снежной крупы. Девушка даже не слышала дыхания соседей по ложу. Только в поясницу упирались колени Блоод, да вздрагивали руки, обнимавшие талию Катрин. Энгус невежливо обратился спиной к своей леди. Зато у него была замечательно теплая задница.
Утром путники проснулись в бело-розовом мире. За ночь ветер стих, снег лежал слепящим ковром. Блоод, раздраженно шипя, принялась защищать глаза. Катрин помогла затянуть повязку, потом девушки выползли из-под отяжелевших от снега одеял. Мир снаружи оказался невыносимо слепящ и невинен. Засыпанные снегом склоны переливались всеми оттенками розового. Шар восходящего солнца раскачивался на пиках далекого хребта — этакий великолепнейший сказочный торшер. Там, куда не успел докатиться розовый восторг новорожденного дня, еще лежала траурная белизна. Лошади стояли неподвижно, укрытые все теми же бело-розовыми попонами.
Содрогаясь от холода, Катрин подхватила плащ. Энгус жалобно застонал.
…Следы тянулись вокруг лагеря. Еще одна цепочка, диаметром поменьше, взяла в кольцо лошадей. И совсем короткая вереница следочков окаймляла лёжку людей. Катрин с ужасом поняла, что кто-то совсем недавно стоял чуть ли у нее на голове. Четкие отпечатки маленьких ступней с пятью крошечными пальчиками.
Катрин была готова поклясться, что путников рассматривал пятилетний ребенок.
— Я ничего не чувствовала, — прошептала суккуб.
Катрин пошла по следам. У края дороги обнаружилась характерная промоина, оставленная желтоватой струйкой. Потом следы маленьких ступней исчезли. Следующий отпечаток шпионка заметила лишь случайно, взглянув на скалу выше по склону. Кем бы ни было маленькое создание, прыгало-скакало оно по-чемпионски.
— Вег-дич. Не вырос, потому что здесь жрать нечего, — пробормотал Энгус, пританцовывая от холода и осторожно растирая свою заживающую руку.
— Поехали по быстренькому. Пока ветер снова не начался, — скомандовала Катрин.
Ей еще долго казалось, что сверху, со скальных уступов, за ними следят маленькие серьезные глаза.
На перевал путешественники выбрались во второй половине дня. Ветер утих, сразу чуть потеплело, и двигаться, даже несмотря на снежную целину, стало гораздо легче. Впереди лежал бесконечный лабиринт горных хребтов. Все оттенки красного — от нежно-розового до багряного — заливали и небо, и землю. В самой вышине по небосводу плавали роскошные кляксы голубого, смешивались с росчерками сиреневых и лиловых красок.
Трое всадников смотрели молча. Мир был неправдоподобен. И бесконечен. Трудно поверить, что где-то дальше имелось море, зеленые сады и желтые степи.
Два дня спуска… Бездонные пропасти, обледеневшие камни, жутко нависающие над головой. Иногда внизу мелькала узкая бурная вода, но даже шум реки не залетал оттуда ввысь, к тропе. Лошади осторожно ступали по скользкой поверхности. Снега здесь было меньше, но приходилось то и дело перебираться через свежие каменные осыпи. Катрин полностью доверилась своему Вороному. Возможно, жеребец бывал в горах и раньше. По крайней мере, в отличие от остальных лошадей, он сохранял полнейшее спокойствие. Впрочем, сейчас трое остальных животных слишком устали, чтобы нервничать. Вьючная кобыла, из захваченных «кулацких», была на грани истощения. До равнины оставалось ещё не менее десяти дней пути. Это если леди-предводительница все правильно запомнила и не сбилась в подсчетах. Карта изображала горный путь несколько упрощенно — просто замысловатой загогулиной.
— …Море разное. И берег виден не всегда. Моряки плавают так далеко, что порой сотни дней не видят берега. В открытом море шторма, волны громадные. Почти как здесь, только вместо камня, вода. Соленая…
На Катрин смотрели недоверчиво. Действительно, водяные кручи до неба — это вы, леди, загибаете отчаянно.
— Зачем вода. Соленая? — задумчиво спросила Блоод.
— Чтобы рыба не портилась.
— Рыба? — суккуб поморщилась. — Высушить. Вместе с рыбой. Ловкий способ?
— Очень. Только малость затратный. И потом, я сушеную ловить не люблю.
— А я много воды. Не люблю.
— И что будем делать?
— Тебе придется ловить полусушеную рыбу, а море вдвое сократим в размерах, — заявил, оборачиваясь, Энгус. — Будет по-честному.
Возмутиться Катрин не успела. Лошадь Энгуса заржала и шарахнулась вбок. Идущая следом вьючная кобыла, завизжав, рванулась в другую сторону. Повод лопнул, парень с проклятьем полетел на камни. Катрин увидела врага…
Посреди дороги настороженно присела большая дымчато-серая кошка. Что она делала на пустынном тракте, понять было сложно, но и для животного встреча с людьми оказалась сюрпризом. Ветер, будь он проклят…
Кошка рассерженно глянула в глаза Катрин и зашипела. Куда там сдержанной Блоод. Эта — просто разгневанный паровоз. Кошачье шипение заглушило истерику лошадей. Вороной попятился. Катрин потянулась за глефой. Кошка, догадавшись, что покажут ей не сахарную косточку, совершила грандиозный прыжок метров в десять и скрылась за камнями.
Вздохнуть с облегчением Катрин не успела. Кобыла с вьюками продолжила психовать. Прыгая ошалевшей козой, эта дура завертелась на дороге. Попытка ухватить лошадь под уздцы не удалась. Кобыла шарахнулась прочь, ощутимо задев вьюком колено Катрин. Окончательно спятив, лошадь чуть не сшибла с ног гнедого Блоод. Суккуб возмущенно взвизгнула. Мимо Катрин проскочил Энгус. Парень был полон решимости остановить взбунтовавшуюся кобылу…
— Не трогай ее, дурищу! — заорала Катрин.
Кобыла пыталась лягнуть Энгуса, но тот ловко увернулся и ухватил беглянку за узду. Лошадь бешено и слепо рванулась. Катрин не успела даже вскрикнуть, как кобыла оступилась. Она медленно валилась в пропасть — Энгус цеплялся за повод — Катрин завороженно смотрела…
На секунду показалось, что кобыла сможет удержаться, но заднее копыто оперлось лишь о воздух. Мелькнула морда с выпученными в смертном ужасе глазами…
…Какое-то мгновение на краю обрыва стоял один Энгус…
…Мимо Катрин мелькнула тень…
…Теряя равновесие, Энгус пытался сбросить намотанный на кисть повод. По-птичьи взмахнул свободной рукой и начал неумолимо опрокидываться вниз…
…Смутно-светлая тень материализовалась рядом с Энгусом. Рука Блоод с неимоверной скоростью метнулась за уже отправившимся в свой последний полет парнем. Острые когти как бумагу пропороли плотный плащ, схватили намертво…
…Очень похоже на кино. Катрин видела каждую мелочь: отросшие на затылке, закудрявившиеся волосы Энгуса, узкое, от напряжения перевитое жилами, как у мумии, запястье Блоод, взвившийся крылом плащ…. Удивляясь этим преувеличенно четким, словно отгравированным подробностям, Катрин высвободила из стремян ноги… Движение тянулось, тянулось и никак не кончалось. Не воздух — тугой кисель…
…Энгус исчез. Лишь край его плаща парил над каменным скосом. Суккуб тянулась следом, уже почти лежа на промерзшем склоне — опираясь лишь носами башмачков. Всё. Узкое тело Блоод поехало вниз…
…Катрин прыгнула следом. Все-таки хорошо, когда штаны широкие и свободные. Катрин ухватилась не за штанину подруги и не за мягкий башмак, куда больше похожий на кожаный носок — башмак точно бы слетел. А так Катрин скользила за друзьями, крепко вцепившись в точеную щиколотку Блоод…
…Прыжок и падение на камни вышибло из шпионки дух, но дышать все равно было некогда. Цепочка тел не слишком быстро, но неудержимо скользила по склону. Первых звеньев «цепочки» Катрин уже не видела, но, судя по скорости скольжения, Энгусу все-таки удалось освободиться от повода, и несчастная кобыла отправилась в свободное падение самостоятельно…
…Мягкий нос башмака Блоод пытался уцепиться за камни. Катрин делала то же самое обеими ногами, но обледеневшая твердь отказывалась удерживать непрошеных гостей…
…свободная рука метнулась на пояс сзади, выхватила из ножен «лепесток». Хорошо, что плащ остался на седле, а то бы повозилась… Первая попытка вонзить клинок в предательский склон едва не вывернула оружие из пальцев. Сталь протестующе взвизгнула… Новый удар вогнал клинок в невидимую подо льдом щель. Катрин успела вдавить глубже. Девушку слегка развернуло вокруг импровизированного якоря и скольжение прекратилось…
…Протертые почти до дыр подошвы, сбившийся на голову плащ, бледно-желтая кожа голой спины под задравшейся рубахой. Все-таки Блоод чересчур легко одета для гор… Кроме спины подруги, Катрин могла видеть немного противного серого камня под самым своим носом. И еще много-много свободного пространства впереди. Великолепные лазоревые и темно-зеленые вершины соседних хребтов… Голубые и сияюще-молочные облака над ними… Но это далеко. А здесь, рядом, в невидимой глубине пропасти, пел и гулял вольный ледяной ветер…
Трое спутников висели на кромке обрыва.
— Что дальше? — прошипела Блоод.
Друзья помолчали, затем подал голос невидимый Энгус:
— Дальше ничего. Я даже дна не вижу. Туман…
— Плохо, — прохрипела Катрин. Она боялась шевельнуться. Нож заклинило между камней не слишком-то надежно. — Раз ты ничего не видишь, значит, на нашу лошадку мы не упадем. Жаль, все-таки помягче было бы.
— Она худая. Была, — заметила Блоод.
— Как и ты, — пробурчала Катрин. — На тебя падать тоже никакого резона. Ладно, Энгус, у тебя там руками-ногами случайно не на что опереться? Хоть чуть-чуть?
— Нет, — ответил после молчания парень. — Я под карнизом вишу. Стена гладкая, да я к ней лицом и развернуться не могу. И наверх тоже не могу. Боюсь, плащ не выдержит.
— Ну, ладно, повиси тогда. Надеюсь, от всего лишнего ты освободился?
— Сапоги могу сбросить. А от лишнего я еще утром освободился.
— Предусмотрительно, — одобрила Катрин. Во рту ощущался привкус крови — наверное, язык прикусила. Еще болел живот. А еще лежать на камнях становилось холодно. — Ну, держитесь, попробуем выкарабкаться.
Катрин вдавила нож еще глубже и потянула два тела наверх. От напряжения едва не рвались мышцы спины. Более неудобного физического упражнения и не выдумаешь…
Нога Блоод выдержала. Зато не выдержал плащ Энгуса. Раздался зловещий треск рвущейся ткани…
— Б… — выдохнула Катрин, замирая.
— Не надо, — тихо сказала Блоод. — Он упадет.
Катрин с тоской посмотрела через плечо. Веревка, лошади… Слышно, как озадаченно фыркает и клацает подковами верный Вороной. Звать бессмысленно — слишком круто для копытных.
— Бло, ты бы меня отпустила, — сказал из пустоты Энгус. — Вдвоем вы легко выберетесь.
Суккуб промолчала.
Зато Катрин разозлилась:
— Заткнись, дурак! Может она тебя и отпустит, если будешь глупостями доставать. Тупой, как та кобыла. Думай, прежде чем ерунду городить.
— Что тут думать? — после паузы рассудительно заявил Энгус. — Зацепиться здесь не за что. Даже птиц нет. Все равно упаду. Чего мучиться?
— Молчи, козел ссаный, пидор, — отчетливо сказала Блоод.
До сих пор грязные ругательства Катрин считала исключительно своей прерогативой. Куда катится мир? Никакого уважения к чужой интеллектуальной собственности.
Наверху заржал Вороной, застучали, удаляясь, копыта. Надоело ждать? Ну и правильно. Похоже, хозяйка спустится чуть быстрее. Хотя и не тем путем, и не в ту долину.
Что делать, хрен бы вас всех взял!? — как говаривал великий русский писатель, он же публицист и критик.
Катрин едва уловила плавное движение выше себя по склону. Сразу стало понятно, что самой делать ничего не придется.
К людям шла кошка…
Зверь настороженно остановился в двух шагах от Катрин. Крупная такая кошечка — гораздо крупнее и пушистее пумы. Широкая морда, сильные короткие лапы, обутые в длинную шерсть, словно в серые унты. Красивые черные кисточки украшали широкие уши. Прозрачно-желтые, почти как у Бло, глаза спокойно разглядывали девушку…
Действительно, чего волноваться? Люди — связка сосисок, можно начинать с любого края. Нет, до сосиски мужского пола не дотянется даже эта кошка. Совсем нынче не везет Энгусу.
Зверь осторожно сел.
— Что? — спросила Блоод. Повернуться и увидеть незваную гостью суккуб не могла.
— Родственница твоя пожаловала, — пробормотала Катрин, — обедать…
— Бло, отпусти плащ. Отобьетесь, — предложил, обдумав известие, Энгус.
— Виси, — с тоской отозвалась Катрин. — Хрен мы тут отобьемся.
Более неудачного места для боя, чем скользкий узкий откос, представить было трудно. Дыхнет на тебя зверь и улетишь.
В наступившей тишине кошка продолжала пристально разглядывать девушку.
— Что смотришь? — одними губами спросила Катрин. — Я невкусная, грязная. Мною вообще подавиться можно.
Кошка глянула с явной насмешкой и стала внимательно изучать ланон-ши.
— Те еще гаже, — поспешно уверила Катрин зверя. — Эта, желтая, вообще никогда не моется. А мужик — ну, сама знаешь…
Зверь недоверчиво приподнял пушистую бровь.
— Знаю, звучит сомнительно, — согласилась Катрин. — Но лучше пойти тебе, поискать что-нибудь привычное. Смена стандартного, проверенного меню к хорошему не приводит.
Кошка смотрела с тем же непоколебимым спокойствием. Возможно, была твердо уверена, что рацион нуждается в разнообразии.
— Хочешь жрать, так не тяни, — обозлилась Катрин. — А то мерзлое грызть придется — я уже живота не чувствую.
Кошка грациозно поднялась, неслышно шагнула, потянулась к лицу девушки. Должно быть, понюхать. А может быть, откусить нос.
Катрин напряглась. Шанс, хоть и небольшой, был. Вырвать нож, полоснуть по шее. Возможно, удастся рассечь шкуру через густой мех. Отбросить зверюгу ногами…
Вот только у Энгуса шанса уже не будет. Да и у Блоод, скорее всего, тоже.
Кошка словно поняла. Замерла статуей. Не мигая, смотрела в зеленые глаза девушки.
В последний раз Катрин так пристально смотрела в глаза животному в школе. Тот хомяк в зооуголке тоже третьеклассницу ничуть не боялся. В глазах-бусинках было лишь естественное желание побыстрее вернуться обратно в клетку и получить законную порцию семечек.
Мысли этой большой и красивой кошки казались куда сложнее. По крайней мере, киска грезила явно не о семечках.
Зверем не пахло. Ни подгнившим мясом, ни затхлым логовом, ни застаревшей мочой. Запах чистого морозного меха. И глаза…
Светлая желтизна становилась все прозрачней. Замелькали тени чужих мыслей и образов. Семь ярких звезд, чьи-то лица, высокие треугольные башни, стоящие на отвесных скалах-клыках… снова силуэты людей и великанов, пасти, полные зубов, черепа с узкими вытянутыми лунками глазниц, снова семь звезд полукругом, сияющий звездопад над вершинами…
— Ты — другая, — беззвучно дрогнули губы Катрин. — Понимаю. Мы не хотели мешать. Честно…
Кошка села, аккуратно обернув ноги длинным хвостом.
— Есть не будешь? — шевелить губами не было необходимости, но Катрин по привычке пыталась вести настоящий разговор.
Зверь презрительно скосил глаза. Вид у кошки действительно был сытый. Очевидно, злополучные путешественники все-таки не являлись пределом ее гастрономических мечтаний.
— А как насчет помочь? — спросила обнаглевшая Катрин.
Зверь счел наглость в данном случае простительной. Посмотрел с интересом, ожидая какого-нибудь конкретного предложения.
— Может быть, потянешь нас немножко? Мы были бы очень благодарны. Нам и нужно-то всего ничего. Пару метров…. Только осторожненько….
Кошка задумчиво шевельнула кончиком хвоста.
Катрин ждала с замиранием сердца.
Зверь встал, аккуратно обогнул вытянувшегося на камнях человека. Кошка знала, что нужно делать — лучше, чем сама Катрин. Когда пушистая хозяйка перевала опустилась рядом, Катрин пришлось собираться с духом. Рука, одеревенев от холода и напряжения, никак не желала отпускать рукоять ножа.
За долю секунды, пока Катрин, бросив нож, обхватывала меховую шею, связка из человеческих тел успела съехать-соскользнуть ниже, так что теперь уже и суккуб имела счастье заглянуть в туманную бездну. Ни Блоод, ни Энгус не издали ни звука. Неизвестно, успел ли кто-то из них просмотреть картины прошедшей жизни, но сама Катрин успела вспомнить многое…
Теперь она лежала, тесно прижавшись к пушистому телу. Под мягким мехом ощущались твердые как камень мускулы. Кошка была надежнее, чем все ледорубы и страховочные веревки мира.
Прозрачные глаза глянули вопросительно.
— Да… осторожно… — пробормотала Катрин.
Они попятились. В принципе, двигалась в основном кошка. Катрин поняла, что собственное шпионское тело уже превратилось в бесчувственную колоду. От долгого напряжения поясница не желала гнуться, колени и локти скребли камень как культи. Единственное, что могла делать шпионка — это изо всех сил цепляться за сильную шею. Кошка тянула всех троих. Волокла осторожненько, сантиметр за сантиметром отодвигая от бездны. Когти скребли по камням. Зверь мог бы одним рывком выдернуть людей из ловушки. Но тогда плащ точно бы не выдержал…
Плащ затрещал только раз, да и то, когда Энгус уже ломал ногти, выискивая трещины в крайних камнях…
— Спасибо, — пролепетала Катрин. Даже шевельнуть пальцем не было никаких сил. Катрин лежала, вцепившись в дымчато-серый мех и закрыв глаза. Обнимать кошку было приятно. Несмотря на смертельную усталость, Катрин не хотелось отпускать пушистую хозяйку перевала. Ощущение было стыдное, почти как обнимать Блоод. Ой, нехорошо…
Кошка осторожно, но решительно высвободилась. От ее насмешливого взгляда Катрин захотелось зажмуриться, но краснеть и сгорать от стыда сил тоже не было.
В два грациозных прыжка кошка скрылась за скальными обломками.
— Угу, нужно ей наше мясо. Не будет она такую дрянь жрать.
Катрин была готова согласиться с Энгусом. Они оставили все сушеное мясо на камне у дороги. Если учесть, что основная часть провизии покинула отряд вместе с погибшей кобылой, мясо было подношением искренним и нешуточным. Еще Катрин оставила на камне свою самую толстую и длинную серебряную цепь. Сомнительные дары, но ничего лучшего у путников не имелось. Катрин подозревала, что лучшей благодарностью для кошки была бы пара редких древних свитков или хотя бы пачка свежих газет. Но тут уж ничего не поделаешь — туповатый и безграмотный нынче путешественник пошел.
Сыр, конечно, продукт вкусный, но в сочетании только с черносливом надоедает ужасно. Хорошо еще, что в Ивовой долине шпионка алчность проявила и напихала этого сыра полмешка. Были еще сухари, но их съели в первые два дня вынужденного поста.
После острого сыра хотелось пить. Катрин проломила наст, зачерпнула ноздреватого жесткого снега. Скоро и снега не будет. Становилось чуть теплее, кое-где даже зеленели островки травы. По склонам тянулись заросли горного можжевельника и низкорослых сосенок. Проблемы с топливом остались позади. Дышалось тоже легче. Вот только голод… Катрин опасалась за Блоод. Чернослив суккуба совершенно не бодрил.
…Кружилась голова. Росчерки лилового и пронзительно-лимонного неба… Упавшее за пирамиды далеких хребтов солнце… Звонкий как хрусталь, прозрачный воздух. Невесомый простор. И черно-синий город, плывущий в немыслимой палитре неба. Катрин отчетливо видела крепостные многоярусные стены и очертания отдельных зданий на крутых улицах. Еще выше возносился дворец-цитадель. Стены с приземистыми широкими башнями, строго отмеренные контрфорсы и узкие бойницы. Катрин казалось, что не город, а сама она вместе с Вороным плывет-уплывает в холодном, непереносимо чистом воздухе. Стоит всмотреться и соскользнешь в ту прозрачную невесомость. Под неподвижными копытами коня медленно будут дрейфовать черные вечерние ущелья и долины… Дни покажутся мгновениями, месяца — вздохами…
Катрин болезненно сглотнула, с трудом оторвалась от волшебно-бредовой картины. Энгус уронив поводья, зачарованно смотрел на город-призрак.
Блоод непонимающе переводила взгляд то на одного, то на другого.
— Вы что-то? Видите?
— Наверное, нет, — хрипло сказала Катрин. — Это глюки. С голоду…
— Точно, нам нужно поесть. Обязательно, — пролепетал Энгус.
Катрин вытащила остатки сыра…
Они провели еще одну холодную и голодную ночь. Бояться нападения в этом безлюдье было странно. Но Катрин не спала, всё слушала, не высовывая из-под плаща даже носа. Все чудились плывущие над головой черно-синие крепостные стены…
Утром Энгусу совершенно неожиданно удалось подстрелить барана. Раненое животное долго падало, цепляясь копытами и рогами за многочисленные выступы и издавая жалобные звуки. Не успел баран свалиться с последнего уступа, как к нему метнулась Блоод. Истошное блеяние быстро умолкло, зато суккуб не могла сдержать плотоядного урчания.
Спутники отвернулись:
— Опять суховатым мясо получится, — философски заметила Катрин.
— Зато здесь топлива полно. Поджарится мигом, — сказал Энгус. Хищные звуки за спиной особого отвращения у него не вызывали.
Вот и славно.
Не успели привязать лошадей и развести костер, как на дорогу, покачиваясь, вышла Блоод. Повалилась на валун:
— Простите. Нетерпеливая. Невежливая.
— Ага, еще ты грязная. Брось кокетничать. Если бы не сливы с сыром, мы бы тебя опередили, — проворчала Катрин.
— Ты не права, Бло. Если бы слушалась меня, все было бы проще, — сказал Энгус, подправляя на камне лезвие своего ножа. — Катрин, у ланон-ши бывают голодные обмороки? А то Бло не признается.
— Не знаю. У нашего дедушки нужно спросить. Он об этих изворотливых существах всё знает.
— Да, — сонно согласилась суккуб. — Он на ланон-ши. Собаку съел. Свою.
Энгус отправился свежевать добычу, а Катрин, подкармливая костер, спросила:
— А про что Энгус говорил? В чем ты его слушаться должна?
— Хотел поделиться. Кровью. Своей.
Катрин покачала головой:
— Уж лучше я. Он и так хилый.
— Оба хилые. Вы для удовольствия. Мне — мужчин. Стадо. И баранов. Два стада, — голос Блоод звучал сонно. Как была измазанная кровью, она свернулась клубком. Катрин стряхнула с груди подруги клочки белой шерсти, укрыла плащом.
Баранина так и не дожарилась. Едоки энергично работали ножами. Посреди трапезы обнаружилось, что жаркое забыли посолить. Впрочем, подобные мелочи настроение испортить не могли.
— Молодой был баранчик, — прочавкал Энгус.
— Нет, это он размягчился, пока кувыркался. Потом его еще Бло потискала.
Они посмотрели на подругу. Суккуб ни на что не реагировала. Вид у нее был замурзанный, но умиротворенный.
Тронулись в путь нескоро. Залезать в седла было тяжко. Катрин сонно наблюдала за неистовым разгулом красок в небе. Ужасно чувствовать себя такой толстокожей и приземленной, но теперь основной задачей было не свалиться с коня. Обжорство — тяжкий грех. Почти такой же, как недоедание.
Несколько взбодрились путники под вечер. Пущенная откуда-то сверху стрела угодила в свернутый у седла плащ Блоод.
— Хамство какое, — возмутилась Катрин, озираясь. — Вот так, не говоря худого слова…
Свистнула вторая стрела. Пришлось подстегнуть коней и откровенно драпать.
— Дикий народ, дети гор — процитировала Катрин, разглядывая костяной наконечник, застрявший в плаще.
— Почему дети? — удивилась Блоод.
— Стреляют хуже, чем мы с Энгусом.
— Я барана завалил, — запротестовал парень.
— Себе подобного подловил и рад. Кстати, это не хозяин барана в нас костяшками кидался?
— В меня. Злопамятный, — Блоод гордо задрала подбородок.
— Да ладно, добрейшей души человек, ведь мог бы заставить выйти замуж за родственника покойного.
— Так бывает? — удивилась суккуб. — Целое толпа баранов? О, и я такая. Окруженная заботой.
— Не мечтай, — категорически заявил Энгус. — Бараны очень скучные. Может, кого получше отыщешь.
Ехидная Блоод только улыбнулась.
Через два дня путники наткнулись на первое жилье. Четыре войлочных шатра, временный загон для овец, дымки очагов. Мирную картину несколько портили колья с надетыми на них человеческими черепами. Впрочем, горцы встретили путешественников радушно.
Катрин пила кислый, слегка бьющий в голову напиток с поэтическим названием — гык. Перед этим они с Энгусом уничтожили целую гору снеди. Аппетит Блоод был куда скромнее, но хозяева мужского пола и так выбивались из сил, стараясь не смотреть на гостью с завязанными глазами. За слепую девицу, суккуб могла сойти только в толпе, да и то — лишь на беглый взгляд.
Глава клана поделился сведениями о дальнейшем спуске в долину. В свою очередь, Катрин рассказала о делах по ту сторону гор. Караванов с севера давно не было, и слушали гостью с большим интересом. А может быть, притворялись. Странная компания, где верховодит высокая желтоволосая девица, вряд ли вызывала особое доверие у приличных пастухов. Еще догонят где-нибудь на дороге. Стоило быть настороже.
Когда уважаемых гостей вышли провожать, выяснилось, что подозрения о свирепости горцев сильно преувеличены. Черепа на жердях оказались останками горячо любимых предков клана. Странная манера заботиться об усопших. С другой стороны, ведь помнят люди, кто из этих черепков дедушка, а кто прадедушка. И не важно, что родственники отполированы дождями и ветрами и порядком подрастеряли зубы во время бесконечных кочевий.
Польщенный интересом Катрин, старший из бородачей показал девушке еще одну родовую ценность. Темная, вытесанная из тяжелого дерева, статуя торчала на склоне и высокомерно смотрела поверх шатров на дорогу. Нижняя часть идола была заботливо обложена камнями. Доморощенный скульптор сделал все, что мог: в грубых чертах статуи явно проглядывало что-то кошачье, а кисточки на ушах так вообще удались особенно реалистично. Шею тотема окольцовывала свежая и неровно нарисованная белая полоска.
— Что это? — спросила Катрин.
— Менти всегда жила в наших горах. Великая богиня. Ее суд скор, но справедлив. Сейчас мы живем правильно, и Менти нами очень довольна. Говорят, она надела серебро. Вам, людям равнин, мы кажемся дикими и глупыми, но здесь горы. Здесь свои боги. Под покровительством Менти жили наши предки, и мы верим и гордимся ее мудростью и справедливостью.
Катрин почтительно помолчала и ответила бородачу:
— Моя жизнь — долгая дорога. Я была во многих землях и многих городах, но не встречала судьи и покровительницы, более достойной уважения, чем хозяйка ваших гор. Вы поистине счастливый народ.
Катрин преклонила колено. На камнях перед тотемом лежали кусочки сыра, окаменевшего мяса, обрезок шелковой голубой ленты. Три монеты с отчеканенным Вороном, широко распростершим общипанные крылья, заняли свое законное место среди подношений.