Заряды скрылись в пелене дымовой завесы.
- ...один. Контакт.
Тишину ожидания нарушали лишь лязг гусениц и рокот танковых двигателей.
- ...вашу мать! - послышались из дыма нестройные вопли, пробиваясь сквозь гул танковых моторов. - ...арасы!
- Ур-р-ра! - гаркнули матросы и подбросили вверх бескозырки. - Ур-ра! Урра!
- Заряжай! - скомандовал старшина.
Матросы замолчали и снова засуетились возле катапульт. Самодельный гранатомет был единственным боевым оружием на этой баррикаде, а к нему была всего одна граната. Кроме как дерьмом матросам, приехавшим в Москву на недельную экскурсию, было нечем отбиваться от двух мотострелковых взводов внутренних войск. Пробные стрельбы прошли успешно, и теперь в каждую чашу положили по шесть зарядов.
- Взвод - восемь-десять, - скомандовал старшина. - Ветер - один. Беглым...
Огонь!
Катапульты вздрогнули. Заряды поднялись в воздух. Матросы забрались на баррикаду, чтобы своими глазами увидеть разрушительную силу биологического оружия.
Первыми из дыма вышли два танка, следом показалась пехота и бронетранспортеры. Пеший неприятель заметил полет "валькирий" и заметался по дороге... Забрызганные и злые солдаты открыли шквальный огонь из всех стволов. Матросы посыпались вниз. Баррикада взорвалась в двух местах, разлетаясь в разные стороны ржавыми железяками и старым холодильником.
Четверо моряков были убиты, пятеро легко ранены. Самого молодого, того, что пригнал цистерну, разорвало в клочья на глазах у Зубкова. Прямое попадание танкового снаряда в цистерну предрешило исход баталии.
Лежа на асфальте лицом вниз, Зубков подумал сначала, что ранен в голову.
По его виску что-то стекало. Он перевернулся набок и поднес к голове руку, но тут же отдернул ее. Рука была в дерьме. Голова тоже. На шоссе стоял горящий остов грузовика. Все прилегающее пространство было забрызгано его недавним содержимым.
- ... и ржавый якорь в жопу, - выплюнув, просипел старшина, вытирая губы тыльной стороной ладони.
Моряки оттаскивали трупы и помогали раненым. Железняк сидел на асфальте, прижимая к себе лежавшее на его коленях тело мертвого матроса, и медленно покачивался из стороны в сторону.
- Сеня... Братишка... - стонал Железняк. - Да как же это?.. Что же я деткам твоим скажу... Жабы, - выдавил вдруг Железняк, вставая с асфальта, и зарычал, выпуская из рук тело друга. - Я вас на ленточки для бескозырок порву! Жабы!
Гордость Балтийского флота, матрос Железняк стоял как гора. Глаза его налились кровью. Пудовые кулаки посинели от того, с какой силой он их сжимал. Железняк достал из-за спины черную ленточку с золотым якорем, сжал ее зубами и, нагнувшись, достал из сапога великолепный финский нож.
- Слушай мою команду! - крикнул старшина. - Поворот фордевинт... Триста метров прямо по курсу... Самый полный... вперед!
Матросы подхватили раненых под руки и побежали по указанному курсу.
Железняк сделал несколько шагов и уперся в мощный корпус старшины, вставшего у него на дороге.
- Мы отступаем, - тихо сказал Афанасьев.
- Уйди, старшина, - прорычал Железняк.
- Отступаем для сохранения личного состава и подготовки контрудара, повысил голос Афанасьев и продолжил уже тихо: - Давай, братишка, не дури.
Проигранное сражение не значит, что проиграна война. Мы еще шарахнем по ним из главного калибра. А за Сеню они мне ответят. Штырев ответит.
Персонально.
Рокот усилился, и баррикада вздрогнула. Танк уперся в груду мусора и после небольшого усилия развалил ее. Матросы отступали. Старшина бросил две дымовые шашки, прикрывая отход балтийцев. На столбах вспыхнули фонари, освещая желтым светом слабые сумерки. Защитники баррикады погрузились в "рафик", стоявший возле выхода метро "Октябрьская", и ретировались, получив вслед длинную очередь из танкового пулемета.
Недалеко от места боев жил родной брат мичмана с крейсера, на котором служили балтийцы. Отмывшись у него и перевязав раненых, Зубков уговорил Железняка и старшину Афанасьева пойти с ним в редакцию газеты. Моряки отказывались сначала наотрез, потом все менее убедительно, но Зубков стоял на своем. "Об этом нужно рассказать. Люди должны знать о случившемся". В конце концов матросы согласились. Раненых и группу прикрытия оставили на квартире брата мичмана, благо жена его и дети все лето жили у бабушки под Новороссийском, а старшина Афанасьев и Железняк общим собранием были командированы в народ, то есть в газету.
Через пятнадцать минут "рафик" не спеша ехал по ночной улице. За рулем сидел старшина. Железняк тяжело сопел рядом, на пассажирском сиденье. По дороге в газету Костя набросал черновик статьи под заголовком "И падет дерьмо с небес на ваши головы...".
- Тебя как звать-то? - спросил старшина, не поворачивая головы.
- Константин.
- Андрей, - сказал старшина и, не поворачиваясь, протянул через плечо Косте руку. - А это Сашко.
Железняк протянул Косте ладонь размером с бескозырку. После рукопожатия он снова вернулся в прежнюю позу и продолжил бесцельно смотреть на улицу, ползущую за окном авто.
- Ты на Красной площади был, когда все началось? - спросил старшина.
- Да. Как раз за десять минут до штурма стен подошел.
- По идейным соображениям или из любопытства?
- Скорее по работе, мне нельзя быть идейным. Я репортер. Я обязан быть объективным.
- То есть ты наблюдатель? - сказал Железняк. - Пока...
Он не договорил, осекся и снова отвернулся к окну.
- Остынь, Саша, - сказал старшина. - Не все журналисты сволочи. Он ведь тоже рискует сейчас. Привезет нас в газету, а кто-нибудь возьмет и стуканет. И как пособника не только его, но и всю газету. К стенке.
- Я не наблюдатель, - уточнил Зубков, - я репортер. И за мной уже приходили, и в розыске я был.
- Почему был?
Костя не успел ответить. Дорога была перегорожена самосвалом.
На перекрестке машину остановили самооборонщики. Чуть в стороне стояли трое солдат в полном вооружении с автоматами наперевес и разговаривали с владельцем желтой "Волги"-такси. К "рафику" подошел человек в серой тройке и черной широкополой шляпе. За ним шли двое небритых самооборонщиков.
Все остальные обитатели блокпоста встали с ящиков, на которых сидели, и перевели свое внимание на подъехавшую машину. Костя открыл дверь и вышел из "рафика".
- Документы, - скомандовал тот, что был в серой тройке.
Костя передал ему серебряную карточку, оставленную Сойкиным. Срок ее действия заканчивался, но попробовать все же стоило.
- А остальным что, особое приглашение нужно?
- Они со мной.