Гневная тирада, готовая сорваться с языка, разбилась о стиснутые зубы: мне вспомнился захлебывающийся речитатив: "Я прошу, магистр, — я никогда вас ни о чем не просила…"
Верховный маг одарил меня благодарной улыбкой и удалился. "История и обычаи народов Союзных Королевств" осталась лежать на журнальном столике.
…Через пару дней я поймала себя на том, что с нетерпением жду очередного сеанса чтения. Мое первоначальное опасение — что фолиант окажется сухим и занудным научно-историческим сочинением — развеялось уже на первых страницах. Автор, Димитр Златорек, окончивший свою карьеру придворным летописцем при короле Белогории, в молодости изрядно побродил по континенту. Обычаи народов Союзных Королевств он описывал не только со знанием дела, но и с искренней любовью.
Книга позволила мне взглянуть на события, происходившие задолго до моего появления здесь, с новой стороны. В том курсе, который преподавал магистр Астэри, история представлялась пьесой, разыгрываемой великими магами и чародеями. Короли, полководцы, ученые и прочие выдающиеся, но магически неодаренные личности были в этой драме в лучшем случае второстепенными персонажами, а по большей части присутствовали лишь в качестве декораций. Димитр, кропотливо собравший под одной обложкой рассказы непосредственных участников событий и снабдивший их своими комментариями, уделял магии не больше внимания, чем требовалось для воссоздания объемной картины. Истории его были местами забавные, местами — грустные, но почти ни одна не оставляла равнодушным.
У меня родилось подозрение, что просьба магистра Астэри была продиктована не столько необходимостью помочь пациенту справиться с амнезией, сколько стремлением расширить кругозор одной упрямой ученицы. Но досада на эту попытку исподволь направить мои действия в нужное русло быстро улетучилась — «История» меня захватила.
Впрочем, знания, полученные во время занятий с магистром, тоже пригодились: через несколько дней, когда мы оба освоились с новым текстом, Дан начал задавать вопросы. Сначала я отвечала односложно и нехотя, из вежливости, но постепенно увлеклась. Рассказывать самой мне нравилось даже больше, чем читать. Была в этом и законная гордость (надо же, как много я, оказывается, знаю!), и желание поделиться знаниями, а иногда (когда удавалось ответить на особо заковыристый вопрос) — и удовлетворение от решения интересной задачки. Скованность, которую я обычно ощущала в присутствии Дана, в такие моменты пропадала. Я видела перед собой не подозрительного чужака, а благодарного слушателя: его глаза горели искренним интересом.
Однажды, увлекшись собственным рассказом, я не сразу заметила, что Дан смотрит на меня с улыбкой.
— Что такого забавного вы нашли в моих словах?
Речь шла о довольно печальной странице истории — государственном перевороте, во время которого произошла смена королевских династий в Кенайе.
— Вы очень здорово рассказываете. У вас лицо делается такое… вдохновенное.
Фыркнув, я поспешно уткнулась в книгу. Но мне была приятна и его улыбка, и его похвала.
Я уже и думать забыла о назначенном магистром двухнедельном сроке "трудовой повинности" и искренне удивилась, когда однажды утром застала Дана сидящим в кресле с книгой на коленях.
— Магистр Астэри вчера разрешил читать самостоятельно, — пояснил Дан, перехватив мой взгляд. — Но мне будет очень не хватать ваших комментариев. Я ведь могу обратиться к вам, если возникнут вопросы?
— Думаю, теперь, когда в вашем распоряжении вся Королевская библиотека, в этом нет необходимости, — сухо ответила я, стараясь не выдать разочарования. — Рада, что вы идете на поправку.
После этого он действительно несколько раз пытался выспросить мое мнение по тому или иному вопросу, но я, как в самые первые дни, отделывалась скупыми комментариями. Искра былого «учительского» азарта, если и вспыхивала случайно, то сразу же затухала, едва только взгляд натыкался на стопку книг на журнальном столике — каждый день новую. ("Вы действительно так быстро читаете?" — не утерпела я однажды. "Действительно, — без ложной скромности согласился Дан. — К тому же, некоторые книги я просто проглядываю, вспоминая. Кажется, я уже читал их когда-то.") Мне ли состязаться в знаниях с самой богатой библиотекой континента?…
За несколько недель во дворце Дан заметно окреп, раздался в груди и в плечах. Смягчились черты лица, линия скул стала более плавной. Запястья уже не болтались в манжетах, как ложка в стакане с чаем, а под тонкой тканью рукавов проявились контуры бицепсов. Словом, Дан начал походить на мужчину, а не анатомическое пособие типа «скелет», облаченное шутниками-студентами в человеческую одежду. Даже движения сделались более уверенными — стала проскальзывать плавная тягучая грация, которой я раньше не замечала. Вероятно, просыпалась память тела.
Я как-то не задумывалась об этих метаморфозах — вернее, считала совершенно естественным, что под наблюдением опытного лекаря-мага пациент так быстро приходит в норму — пока Женька однажды не обронил, что процесс восстановления физической формы идет скорее вопреки, нежели благодаря указаниям лечащего врача.
— Магистр Астэри был категорически против того, чтобы Дан занимался в фехтовальном зале офицерского корпуса, тем более — по ночам.
— А зачем он туда ходит по ночам? — удивилась я.
Женька беспечно пожал плечами:
— Так ведь в другое время зал занят офицерами.
Дан вызывал у меня противоречивые чувства. С одной стороны, человек, который с таким упорством занимается саморазвитием, определенно заслуживает, если не симпатии, то, по крайней мере, уважения (я бы в подобной ситуации, скорее всего, отлеживалась в постели, почитывая беллетристику). Кроме того, его таинственное прошлое пробуждало жгучее любопытство. Тривиальные люди не валяются посреди леса с отравленными стрелами в спинах. Но на прямой вопрос, нравится ли мне Дан, я бы, скорее всего, ответила: "Нет."
Рядом с ним я чувствовала себя неловко. Наша самая первая встреча, в тот день, когда он пришел в себя, пролегала между нами, как провал меж двумя соседними крышами: вроде и узко, а попробуй перепрыгни. Больше всего терзала неизвестность. Слышал ли он мою… гм… чрезмерно эмоциональную тираду перед тем, как очнуться?… Временами я почти успокаивалась и давала зарок не думать о всякой ерунде, но потом снова ловила на себе испытующий взгляд — и начинала терзаться по новой.
Впрочем, и без этой неловкой ситуации Дан был слишком сложным человеком, чтобы вызывать безоговорочную симпатию. Я не раз замечала, что он вспоминает куда больше, чем рассказывает, и это неприятно задевало. Так и хотелось сказать: не доверяешь — на выход, никто тебя здесь не держит.
В глубине души я осознавала, что мои переживания во многом замешаны на ревности и обиде. Но была ли это обида за Вереска, память которого, как мне казалось, так легко предавал Женя? Или я ревновала своих друзей, которые с искренним удовольствием общались с этим подозрительным типом вместо того, чтобы радоваться моему чудесному возвращению из глубин депрессии? А может быть, меня обижала равнодушная доброжелательность Дана, который даже не пытался завоевать расположение девушки, спасшей ему жизнь?
Понимая, что в этих чувствах есть что-то неправильное (по крайней мере, социально неприемлемое), я старательно прятала их даже от себя, но иногда они все же прорывались наружу — вспышками ярости, раздражением, беспричинной агрессией. Друзья реагировали по-разному. Ника частенько убегала от меня в слезах, но так же быстро возвращалась мириться. Женька обижался, я замечала это по его глазам, но, как положено мужчине и воину, делал вид, что ему все равно. Только один раз мы с ним чуть было снова не поссорились — я серьезно задела Веронику. И лишь Нимроэль относилась к моим нападкам с философским спокойствием.
Однажды, когда я в очередной раз лезла в бутылку, Ним улыбнулась своей особенной всепонимающей улыбкой и заметила:
— Тебе не хватает любви, Юля.
— Ты хочешь сказать, что от недостатка секса я злая и противная? — желчно уточнила я.
Эльфийка рассмеялась:
— Ты вовсе не злая и не противная, не выдумывай. Я хочу сказать, что в тебе слишком много нерастраченных эмоций. Видела когда-нибудь, что случается с кипящим чайником, если у него заткнуть носик? Горячая вода начинает вырываться из-под крышки, заливая огонь и обжигая тех, кто случайно оказался рядом. Ты сейчас похожа на этот чайник. (Очень меткое сравнение. Мне и самой иногда кажется, что срывает крышку.) А любовь — это носик у чайника, он направляет пар в безопасную сторону. Я могла бы тебе помочь, — Ним ласково коснулась пальцами моей щеки, — но ты пока не готова разделить постель с женщиной.
— Как мило с твоей стороны обратить внимание на подобную мелочь, — буркнула я, но эльфийка не услышала моих слов: она о чем-то раздумывала, прикусив изящную губку.
— А вот Дан тебе подойдет, — продолжила Ним с той невыразимой простотой, на которую только она и способна. Таким тоном она могла бы предложить мне перекусить. (Да ладно тебе, Ева, это всего лишь яблоко.) Я даже не сразу нашлась, что возразить. — Он не боится быть сильным. Он способен тебя удержать.
— Откуда ты… — я задохнулась от внезапной догадки. — Ты с ним спала!
Нимроэль не ответила, но ее лицо осветилось счастливой, чуть застенчивой улыбкой. Она любила всех своих мужчин. И каждого соблазняла, и с каждым теряла невинность. Я не смогла сдержать горечи:
— Что, новый Женькин друг оказался доступнее старого?
Эльфийка покачала головой:
— Юля, ты никак не хочешь понять: Дан — не Кристоф. Кристоф умер.
Я знаю. Я сама убила его.
На следующий день, когда мы, как обычно, собрались в Женькиной комнате, Дан поинтересовался:
— Юлия, а вы пойдете на бал?
— Какой бал? — удивилась я.
— Юля! — укоризненно воскликнула Ника. — Я же тебе говорила! Завтра. В Малом зеленом зале.
Я припомнила, что на прошлой неделе у нас действительно шел разговор о чем-то таком. Впрочем, как откомментировал Женя, "бал — слишком громкое название. Скорее, местечковая дискотека для придворных". Подобные мероприятия не привлекали меня даже во времена зажигательного студенчества, теперь же и вовсе не было желания веселиться.
— Я не танцую.
— Это только пока трезвая, — лукаво напомнила Ним.
— А я и не пью, — мстительно добавила я.
— С каких пор?
— С тех самых.