Поначалу я долго думал, почему Кир и его компания оставили меня в живых. Потом бросил это дело — у меня была масса идей на этот счет, но я не мог проверить ни одну из них. Да и грех мне было жаловаться на такую развязку.
Так довольно часто бывает: ты неделями топчешься на месте, накапливая информацию, в которой уже почти тонешь, а потом вдруг просыпаешься с совершенно ясной картиной всего происходящего в голове. Но пока что этого не происходило.
Разговор с Киром напомнил мне другой разговор, состоявшийся приблизительно полугодом раньше, разговор с не менее странным, чем Кир, человеком, который Позволял себе появляться и исчезать из моей жизни тогда и так, как ему это было удобно, — до тех пор, пока однажды он не исчез насовсем.
В те дни, когда я работал над книгой об адронном коллайдере, происходившие вокруг события буквально навалились на меня, не давая возможности как-то перевести дух и спокойно в них разобраться. В нескончаемой череде этих событий особенно запомнился разговор с человеком, который до сих пор остается для меня загадкой. В газетах позже написали, что он был всего лишь одним из младших научных сотрудников, работавших над этим проектом, и что после неудачной попытки взорвать коллайдер он покончил с собой. Лично я сильно в этом сомневаюсь. Слишком не похож был мой тогдашний собеседник на сумасшедшего, желавшего любым путем избавиться от коллайдера. Скорее это от него самого избавились. А вот кто это сделал — уже другой вопрос.
Я беседовал с этим странным человеком, сидя на скамейке на одном из парижских бульваров. Мой собеседник, не прекращая курить, говорил:
— Очень скоро нашу планету постигнет катастрофа. Почти все живое погибнет, а оставшееся изменится до неузнаваемости и не сможет возродить жизнь, потому что условий для жизни попросту не останется.
— Я тоже играл в «Фоллаут»[10], когда был подростком, — ответил я. Сразу же верить в то, что скажет мне незнакомец, не входило в мои планы.
— Я был бы рад поразвлечь вас, Кассе, но, увы, — он развел руками, — увы, это правда.
— И что, вы побывали в будущем?
— В будущем невозможно побывать, поскольку его еще не существует.
— Как же вы тогда об этом узнали?
— Я сам прибыл из будущего. В прошлое, к вам.
— Если вы из будущего, то вас не должно существовать — раз будущего не существует, — парировал я. Я хотел, чтобы незнакомец объяснил мне как можно больше.
— Видите ли, Кассе. Моего будущего не существует для меня, а вашего — для вас. Ваше будущее для меня — настоящее. Поэтому я в нем существую совершенно спокойно.
— А вы не боитесь, что можете так изменить прошлое, что вас самих вообще не станет? Вот лично вас.
— Не боюсь. Я осознаю свою ответственность… мы все ее осознаем, — поправился незнакомец. — Смерть все равно приходит, так какая разница, раньше или позже. Для того, кто может путешествовать во времени, понятий «раньше» или «позже» вообще не существует. К тому же лично я уже «здесь» и теперь не завишу от того, что случится «там».
— А для чего вам нужен коллайдер?
— Вы попали в точку, Кассе, — попытался подольститься мой собеседник, но, увидев мою мрачную физиономию, тут же оставил эти попытки. — В принципе, он нам не нужен.
— Как «не нужен»? Зачем же вы тогда стережете его? Зачем убираете неугодных для себя ученых? Зачем не даете им работать спокойно?
— В этом вашем «Фоллауте», Кассе, люди пострадали от оружия, которое создали сами. Веками люди соблюдали вооруженный нейтралитет, не зная, что бывает нейтралитет невооруженный. Считается, и, видимо, еще долго будет продолжать считаться, что нельзя чувствовать себя в безопасности, если у тебя нет камня за пазухой. Потому что у твоего соседа он наверняка есть. То есть смотрите: любое оружие — это уже косвенное средство шантажа. Но до тех пор, пока оружие — пусть атомное, вам так будет понятнее — есть у соседнего государства, никто на него свои ядерные ракеты не запустит. Потому что в ту же секунду получит сам, да так, что мало не покажется. Поэтому все и соблюдают нейтралитет. Но если кто-то получит такое оружие, которого нет у соседа, он окажется в гораздо более выигрышной позиции.
— И такое оружие — адронный коллайдер?
— Да.
— И кого вы намерены шантажировать им? Ведь если вы нажмете на кнопку и создадите огромную черную дыру или повторите Большой взрыв, вы Сами погибнете.
— Мы все равно погибнем, Кассе. Я же говорил вам об экологической катастрофе.
— Поэтому вы хотите выжать из настоящего максимум? Пока все не передохли?
— Нет. И напрасно злитесь, вы неправильно меня поняли.
— Я вас правильно понял.
— Нет. Мы хотим заставить мир отнестись к нашим словам серьезно. Мы в действительности хотим изменить наше прошлое, чтобы изменилось ваше будущее. Мы хотим добра, Кассе.
— Каким образом?
— Если нам удастся заставить… то есть мы обязаны сделать так, чтобы вы прекратили варварски уничтожать свою планету. Здесь все средства хороши. И мы готовы шантажировать человечество адронным коллайдером. Похоже, что другого, более мирного способа нет. И я готов нажать на кнопку и уничтожить планету сейчас. Потому что это лучше, чем та агония, в которой она будет биться в последние годы своей жизни. И не только природа — все человечество.
— Отлично. Благие намерения, которыми вымощена дорога в ад. Вы действительно верите, что сможете шантажировать людей с помощью коллайдера?
— Да. Люди боятся смерти. Но только той, которая произойдет прямо сейчас. Той смерти, которая придет через сотни лет к их потомкам, они не боятся. Им это безразлично. Поэтому наша катастрофа — это ваших рук дело в том числе. Если понадобится, у нас будут доказательства того, что коллайдер может создать черную дыру. Если нужно, мы сможем даже устроить несчастный случай, и пара человек исчезнет в черной дыре — для убедительности. Жизнь нескольких человек ради жизни всей планеты ничего не значит.
— Восхитительный план, — издевался я. — А вы не боитесь, что коллайдер будет попросту уничтожен тем же человечеством, на благо которого вы так стараетесь? Кроме атомной бомбы у нас есть другое… более точное и безопасное оружие.
— Коллайдер построен на довольно большой глубине. Это аналог ядерного убежища, и он выдержит прямое попадание любой бомбы. Его можно со всех сторон заварить в свинец, и он все равно будет работать. Вода, человеческое тело, свет или свинец — черной дыре это безразлично, Кассе.
— Вы верите в то, что у вас хватит сил удержаться и не начать требовать чего-либо еще, лично для себя, имея в руках такую силу?
— «Для себя», — передразнил незнакомец, прикуривая новую сигарету. — Мы и просим для себя. И нам не нужны ни «роллс-ройсы», ни счета в банках. Только жизнь. Это гораздо больше, Кассе. И жизнь эту просим мы не для вас: никто из вас и без того не дотянет до гибели мира. Мы просим ее для себя. После того, что я видел собственными глазами, меня уже больше ничего не страшит. Даже черная дыра. По крайней мере, это быстро.
— Когда вы появились в нашем времени, вы договорились с кем-то, ведь так? В одиночку вам было бы не справиться.
— Так. Я говорил с самыми влиятельными людьми мира.
— Но ведь эти люди могли бы воздействовать на человечество и без коллайдера, разве не так? У них и без того достаточно силы и власти, чтобы добиться того, чего хотите вы.
— Я так не думаю.
— А я думаю именно так, — возразил я. — Вас попросту использовали в своих целях. Когда с вашей помощью коллайдер попал им в руки и теперь, как только будет точно установлено, что он может создать черную дыру, вас уберут. Для них вы не человек из будущего, а досадная помеха. Поверьте, я знаю этих ребят получше вашего. Впрочем, и вы должны знать их прекрасно. Потому что не я и не вон тот мойщик окон, — я кивнул в сторону бульвара, — виноваты в вашей экологической катастрофе. Виноваты те самые влиятельные люди, которые владеют промышленностью и прочим, что убивает всю жизнь на планете. И как раз они-то и приберут к рукам коллайдер, чтобы получить от человечества то, что нужно им, а вовсе не вам.
Незнакомец слушал, не перебивая. По его взгляду трудно было понять, о чем он думает. Он сохранял прежнее невозмутимое спокойствие.
— Я все же считаю, что мне удастся сыграть по своим правилам. У меня есть козыри, которых нет у них.
— И что же вы хотите от меня? — задал я наконец вопрос, который с самого начала вертелся у меня на языке.
— Я хочу, чтобы именно вы говорили с мировыми правительствами и представителями человечества от нашего имени. Вы правы в том, что понимаете их гораздо лучше, чем я. У вас отлично получится. Вы будете нашим голосом, и вас никто не посмеет тронуть даже пальцем. Вас будут охранять строже, чем президентов самых крупных держав. Наверняка вам это интересно, Кассе. Вы встретитесь с самыми известными людьми мира. Вас услышат, а через вас и нас.
— Почему именно я?
— А почему бы и нет? Вы и без того достаточно известны, причем именно так, как нам нужно. Вы — идеальный кандидат на роль нашего переговорщика. Основная работа начнется через несколько месяцев, после того как коллайдер будет окончательно протестирован. — Незнакомец говорил так, словно я уже согласился.
— Стойте. Я еще не дал своего согласия. Сначала объясните, почему именно я.
— Я уже объяснил вам.
— Нет, я вам не верю. — Внезапно меня озарила неприятная догадка. — Вы хотите договориться со мной заранее, потому что не доверяете им. И нет у вас никакого козыря. Вы хотите сделать им меня. Вам нужно, чтобы хотя бы ваш переговорщик играл по вашим правилам, а не по их. И как только я стану переговорщиком, как только объявлю вашу позицию и меня станут охранять, я должен буду пойти против них, защищая только ваши интересы. Я прав?
Мой собеседник молчал. А затем тихо сказал:
— Это и в самом деле опасная игра, Кассе. Гораздо опаснее, чем думаете вы или они. Жажда наживы — это начало конца. Как только вы стали руководствоваться ею, вы пропали. Я не лично вас имею в виду. Всех людей. И этим вы виноваты в нашей катастрофе. Эта катастрофа и ваша тоже. Согласитесь вы или не согласитесь играть на моей стороне, я найду способ поступить по-своему. Я не смогу вернуться в свое время: наша машина времени больше не работает, а в ваше время ее еще не создали. И за то время, что я здесь, остатки человеческой цивилизации в моем времени на Земле уже, скорее всего, погибли. Для меня смерть уже произошла, и мне нечего терять. Прощайте, Кассе. Больше мы с вами не увидимся. Мне жаль, что вы не стали с нами сотрудничать. Но я учту ваше мнение по поводу остальных и постараюсь избежать их возможной корысти.
Мой собеседник встал и, расправив свой безупречный плащ, неожиданно по-стариковски ссутулился и сунул руки в карманы. Продолжая дымить сигаретой, он исчез за утлом.
Я готов был поверить ему. В том, что машина времени существует, я не сомневался. В том, что человечество само роет себе могилу, варварски используя планету и ее природу, я тоже был уверен. Я склонялся к тому, что человек, с которым я только что разговаривал, и вправду мог прибыть из будущего, как представитель гибнущего человечества. Но он пошел странным и опасным путем, играя с оружием и прибегая к шантажу. Поразмыслив еще немного, я все же пришел к выводу, что если сильные мира сего и в самом деле помогли этому гостю из будущего завладеть коллайдером, то они вряд ли станут продолжать помогать ему и дальше. Практически все, что ему было нужно — беречь планету уже сегодня, — они могли бы дать ему сами и при желании повлиять на всех людей в мире так, как это было им нужно. Другое дело, что это им не было нужно. Или же они попросту не поверили «гостю из будущего», но это вряд ли, учитывая то, что они сами о себе знают. Значит, все же им это не было нужно. Та ситуация, которая есть сейчас, их вполне устраивает. А о будущем они не беспокоятся.
Сначала мои мысли были запутанными и туманными. Они вяло шевелились в голове, в памяти слишком медленно отыскивались нужные эпизоды и фрагменты. Затем они стали цепляться друг за друга, причина за следствие, создавая все более длинную цепочку. Я вспомнил разговор с Каррие, и тогда все встало на свои места или, по крайней мере, стало гораздо яснее, чем было накануне.
Мы сидели тогда в лаборатории у Каррие и переживали увиденное несколько минут назад рождение сверхновой звезды за много тысяч световых лет от нашей планеты, самое потрясающее и невероятное зрелище из всего, что я видел в своей жизни.
Я поделился с ученым своим взглядом на историю развития человечества:
— Много сотен тысяч лет назад пришельцы с далекой звезды создали на наиболее подходящем для жизни материке Земли — Атлантиде — могущественную цивилизацию атлантов, которая стала «колыбелью» других цивилизаций. После уничтожения Атлантиды около пяти тысяч лет назад ее создателями с «базовой» планеты части атлантов удалось уцелеть. Они образовали свою замкнутую касту, члены которой правили вначале в Древнем Египте, а затем, основав христианскую религию, распространили свою власть по всему миру.
В современных условиях, когда религия уже не может безраздельно властвовать над умами людей, потомки атлантов управляют человечеством с помощью могущественных транснациональных финансово-промышленных корпораций, у руля которых стоят именно они — современная правящая элита.
За последнее время эта элита превратилась в нечто подобное мировому правительству, они уже достигли практически всего в материальном мире и теперь берутся за установление господства над душами людей, населяющих нашу планету.
А теперь звезда, с которой пришли те, кто создал на земле человека, погибла. Она погибла еще пять тысяч лет назад. Тогда же погибла и Атлантида. Возможно, при ее создании в ней был заложен механизм самоуничтожения на случай исчезновения «базовой планеты»? Пожалуй, нет, разве пришельцы не стремились бы выжить, пусть даже обосновавшись на «чужой» планете? Скорее всего, произошел технический сбой или диверсия, вследствие которой погиб аванпост атлантов. А возможно, это был аванпост пришельцев, которые собирались захватить молодое человечество и подчинить его себе, но по каким-то причинам тогда не смогли? И удалось уцелеть только небольшой группе их бывших подопытных кроликов — атлантам, которые теперь-то и владеют умами и кошельками почти всех людей на нашей планете?
Я снова хлопнул себя по лбу, рискуя набить шишку. Ведь то самое рождение сверхновой звезды, которое мы с Каррие наблюдали только что, уже к утру станет известно всем. Как обычные люди, так и воротилы этого мира узнают одно: звезда погибла. И если для большинства первых это пройдет незамеченным, то вторым станет понятно, что теперь их некому контролировать, теперь у них развязаны руки. Звезды больше нет, нет цивилизации, которая создала их и, как они думали восемь тысяч лет, наблюдала за ними. Вот против кого они собирали послушную армию ничего не подозревающих землян. А теперь это не нужно. За планету Земля никто не вступится, как не вступился ни разу за восемь тысяч лет. А атланты думали иначе, считая, что тот метеорит, который уничтожил Атлантиду, был послан им в наказание. Означает ли это, что теперь Третья мировая война окончена, поскольку больше нет противника? Или это значит, что теперь она будет еще более жестокой, чем раньше, поскольку теперь нечего бояться новой «гибели Атлантиды»?
Мы молчали некоторое время, потом Каррие заговорил:
— Я думаю, Кассе, надо смотреть еще шире. Скорее всего, и тот разум, и наш были одним и тем же проектом. И в той далекой галактике, одно из солнц которой погибло пять тысяч лет назад, и в нашей Солнечной системе некоторые события никак не укладываются в нормальный ход вещей. Не все понятно в эволюции из инфузории туфельки в человека. Не все понятно в том, как вообще на Земле появилась атмосфера. Вероятность появления ее естественным путем в действительности… чтобы вам было понятней… в триллион триллионов раз меньше одной триллионной. Вполне возможно, она была создана искусственно. Согласно моим расчетам… да к черту расчеты, Кассе! Смотрите, это же простая логика событий.
Кто-то просто хотел понять, из чего состоит его мир. Этот кто-то жил или живет в одной из параллельных вселенных, существование которых для меня уже очевидно. И вскоре эту свою уверенность я облеку в Доказательства, которыми заинтересуются и другие ученые. Так вот, этот кто-то, двигаясь долгим, долгим путем научного прогресса, дошел до весьма совершенной ускорительной установки — своего собственного коллайдера. С его помощью, изучая вещество, материю и пространство-время, он нашел и доказал существование четвертого измерения вселенных — абсолютного космического времени. Прошло еще немного лет — по меркам Вселенной, — и этот кто- то нашел способ путешествовать вдоль оси четвертого измерения, из одной параллельной вселенной в другую. К тому моменту этот кто-то уже научился превосходить скорость света — а я утверждаю, что такое возможно. Вот только нам на Земле еще не хватает знаний для того, чтобы это совершить. Превзойдя скорость света (вероятно, используя для этого черные дыры), он посетил нашу Галактику и спровоцировал взрыв пятой от нашего Солнца планеты— планеты Фаэтон. Ученые уже практически доказали, что из-за этого взрыва погибли динозавры и все живое на Земле 65 миллионов лет назад, а климат радикально изменился и стал Таким, в каком может выжить гуманоид.
Скорее всего, одна из планет той солнечной системы была заселена аналогичным образом — или же просто стала аванпостом пришельцев. Из всех солнечных систем, в которых теоретически возможна жизнь, эта — самая близкая к нашему Солнцу. Скорее всего, что-то там пошло не так. Ведь обычно перед своей смертью звезда довольно долго стареет. Климат на планете, которая, возможно, была пригодна к жизни, портится. А это не происходит моментально. Это занимает сотни, если не сотни тысяч лет. Возможно, та солнечная система была экспериментальной. И этот эксперимент не удался. Или, наоборот, удался — все зависит от того, какого результата хотели добиться. Изучить строение звезды, разрушив ее? Или испытать совершенное оружие? Или создать черную дыру «в натуральную величину», чтобы понять, что происходит с пространством-временем? Или же использовать ее как вход в свою, параллельную Вселенную, создав в ней нужное искривление? Здесь больше вопросов, чем ответов, Кассе. Только, скорее всего, это был эксперимент, стоивший жизни целой солнечной системе.
Каррие замолчал надолго, а потом добавил:
— Можно много раз задавать одни и те же вопросы: кто, зачем, почему и что будет дальше? Я не знаю этого и не уверен, что мне удастся узнать. Моей жизни для этого не хватит, она слишком коротка. В последнее время мне начинает казаться, что это был не эксперимент. Ведь я ученый и понимаю, что любой научный опыт — даже кажущийся самым бессмысленным, жестоким и безумным — на самом деле имеет смысл для того, кто этот опыт проводит. Ученые не действуют бессмысленно. Я думаю, что это была естественная смерть. Естественное изменение. Естественный переход во что-то, чего мы не понимаем и не видим. Но это не означает, что этого больше нет. Просто у нас не хватает мозгов, знаний и опыта… Мы еще недостаточно выросли, чтобы это понять. Наша главная ошибка— отсутствие развития, стагнация, застой в человеческих умах. Именно этим мы вредим в первую очередь сами себе, за что мы однажды заплатим…
Спустя пару дней, вечером, когда я все еще сидел дома, прикладывал к шишке на голове вонючие компрессы и принимал по часам какие-то порошки и капсулы (благодаря Киру и его шайке я разжился шикарным сотрясением мозга), в Париж совершенно неожиданно прилетел Гена Таманцев.
Я уже перестал удивляться тому, как вовремя судьба каждый раз посылает мне помощь, подбрасывая на моем пути ниточки, дергая за которые я нахожу целый клубок, помогающий двигать мое расследование все дальше и дальше. В тот раз судьба предоставила в мое полное распоряжение на целых 36 часов Гену, благодаря которому я сразу же стал настолько далек от упаднических мыслей, одолевавших меня накануне, как Кейптаун от Рейкьявика. Первым делом, бросив взгляд на мой компресс и оценив мой неважнецкий вид, Гена с пониманием спросил:
— Подрался?
— Нет, — мрачно ответил я. Признаваться, что меня попросту огрели из-за угла по голове и, как тюфяк, утащили в неизвестном направлении, не хотелось.
— Ну ладно, хоть жив остался. А до свадьбы, как известно, все заживет, — приободрил меня Гена и больше об этом не спрашивал.
Мы поболтали о том о сем, а потом я вдруг рассказал Таманцеву все, что узнал за последнее время. Все о 2012 годе, о кризисе, коллайдере, свином гриппе, календаре майя, Каррие, планете Нибиру и о том, что со всеми нами будет. Гена выслушал меня внимательно, не перебивая, а потом подытожил:
— В общем, апокалипсис. В точности, как по заказу. Грешников, падающих в геенну огненную пачками, только не хватает, — произнес он задумчиво. — Ну что ж, значит, будет второе пришествие. В принципе, все давно к тому идет.
Он немного помолчал и добавил:
— Какое совпадение, что я прилетел в Париж как раз из-за всего этого.
Мне было прекрасно известно, что в совпадения Таманцев не верил. Впрочем, как и я. Давным- давно я убедился в том, что бывают только плохо прослеженные закономерности, а случайно ничего не происходит. Поэтому долго допытываться у Гены, в чем дело, мне не пришлось.
— Ты знаешь, Этьен, о чем я хочу тебе рассказать, — начал Таманцев — Об Иисусе Христе. Только не думай, что я вдруг ударился во все это снова. Этот человек был весьма противоречивым… э-э-э… персонажем. Да-да, человек. Я потратил в общей сложности год, чтобы убедиться в том, что он, во-первых, существовал на самом деле, а во- вторых, был так же, как ты и я, сделан из плоти и крови. Вот только обладал несколько расширенными, если можно так выразиться, по сравнению с другими людьми способностями.
Я слышал, что в последнее время Гена был поглощен какой-то проблемой, о которой ни с кем не хотел говорить, но чего она касалась, я не знал. Нельзя сказать, что, узнав, я был сильно удивлен. С Таманцевым я был знаком не первый год и уже почти ничему не удивлялся.
— Все же это моя бывшая профессия, — усмехнулся Гена. — Когда я учился, о Христе нам рассказывали несколько по-другому. Но меня же отправили в отставку за плохое поведение, так что теперь я имею полное право узнать правду, а не только то, что написано в их святейших учебниках. Вот я и начал узнавать. В прошлом году я пообщался с одним интересным человеком. Старец, ярый христианин, отшельник, живет один в лесу, где-то в Карелии, — ни электричества, ни телефона, ничегошеньки. Один в зимнем домике с собакой и лошадью. В народе говорят, что он наложением рук чуть ли не рак лечит. Знаешь, Этьен, умнейший он человек оказался, в прошлом доктор исторических наук, академик. Не знаю уж, что его туда занесло. Он снизошел до меня, простого смертного, правда, я умолчал, кем на самом деле раньше был, а то бы выгнал сразу — уж больно верующий. Так вот, сказал я ему, что думаю о Христе много, сомневаюсь. А он мне возьми да и скажи, что, дескать, в Христе сомневаться не надо, потому что он на самом деле жил, как все люди, и человеком был, и родился, и умер, и много хорошего всем сделал.
Академик тот, старец, — продолжил Таманцев, — еще в молодые годы, когда в науке господствовал атеизм, кандидатскую писал о Христе, доказывая, что того не существовало и его выдумали. Писал-писал, исследования проводил и доисследовался до того, что нашел неоспоримые доказательства, что Христос жил на самом деле. Тогда ученого этого чуть в лагеря не отправили, так что тему диссертации ему пришлось изменить, а вот исследования свои он не оставил. Добивался я, чтобы он дал мне свои материалы, но он уперся — и ни в какую.
Я не поверил, что Гена сдался. И как оказалось, правильно. Закурив, Таманцев продолжил:
— Не получилось по-честному, пришлось не очень по-честному. Но диссертацию его, так или иначе, я раздобыл и пошел уже от нее плясать. В каких только архивах не пересидел за это время: в Египте был, в Иерусалиме, в Риме, вот в Париже теперь оказался. Кое-где пользовался своими церковными связями, но уже неохотно как-то мне помогают. Ну да ладно.
Нашел я записи о человеке по имени Иисус из Ниневии. Объявился этот Иисус примерно в 5 году до нашей эры в тех краях, которые нынче стали Израилем и Палестиной. Как он появился на свет — неизвестно, но прибился он ночью чуть ли не в чистом поле к торговому каравану. Было ему на тот момент около десяти лет. Караван принадлежал мужчине, который, несмотря на то что был много лет женат, оставался бездетным. Звали этого человека Иосиф, был он иудей и торговал скотом. Хороший оказался человек. Он и его жена Мария усыновили мальчишку и назвали Иисус (ребенок не сказал, как его зовут). Рос он смышленым, даже чересчур. Уже в двенадцать лет стал помогать отцу в торговле, писал, считал — как будто сам научился. Отец у него не дурак был, стал сыну покупать книги, деньги платил за учебу. Ну и стал тот малец расти вроде философом, хотя и руки на месте были — смастерить мог что угодно, все у него получалось. Правда, здоровьем был не очень — голова кружилась, ел плохо, сны по ночам всякие запутанные видел, а как исполнилось ему девятнадцать, запел как-то раз в пустыню и пропал. Две недели искали с собаками, да так и не нашли. Через месяц вернулся как ни в чем не бывало — г даже в той же самой одежде. Ничего не объяснил, сказал только, что заблудился и плутал, рассказывал о том, как видел людей, которые будут жить через несколько тысяч лет, и тех, кто жил много тысяч лет назад, и один раз упомянул даже, что теперь на него, дескать, последняя надежда, чтобы все на свете люди не погибли, а стали жить лучше и чище. Он даже проповедовал что-то, но над ним все смеялись, говорили, что пустыня его лишила разума, и никому он не был нужен. Даже отец начал его стыдиться, потому как Иисус стал вроде блаженного — ни торговать больше не мог, ни жениться ни на ком не хотел, ничего не делал, только ходил целыми днями по дому из угла в угол и бормотал что-то. Вскоре стал к нему прибиваться какой-то сброд — пьяницы, нищие, преступники, он всех обихаживал, а потом однажды с какими- то бродягами и ушел. Мать и отец чуть последнего рассудка от горя не лишились. А потом подумали, что так, верно, и лучше будет, раз сын совсем с ума спятил.
Прошло несколько лет, — продолжал Таманцев, — и Иисус стал известным. Он так и продолжал бродить по Иерусалимским землям, причем вел себя как шут гороховый: рассказывал-то он о Боге, но сам ходил в лохмотьях и ездил на старом облезлом осле. Да иногда еще и задом наперед. В общем, посмешище было еще то. Однако известен он был не столько этим, сколько тем, что лечил всех подряд, кого по пути встретит и кто ему ласковое слово скажет: несколько раз даже воскрешал мертвых, которые при несчастном случае погибли. Родственники тех, кому он помог, просто молились на него — одежду ему приносили, кормили, жил он у них неделями. Власти им, естественно, почти сразу заинтересовались, но вот поймать никак не могли — то его прятали, то он сам как-то ускользал. Хотя и искали-то его не столько за преступления, а так, из любопытства, мол, что это за бродяга, который такие чудеса творит? Так и жил он лет десять, пока один сборщик податей не сказал, что Иисус, дескать, украл у него много денег. И тут же Иисуса поймали (он и не прятался), и тот сознался, что украл. Правда, украденного при нем не нашли. Да и зачем ему был красть, неясно — его всегда кормили, одежда у него была, да и странствовал он все время в одном и том же белом балахоне, то пешком, то на старом осле, и, казалось, ему ничего и не надо было.
На допросах, когда его спрашивали, куда он деньги дел, сначала молчал, а потом сказал, что потерял. Потом сказал, что отдал «одной женщине». Вел себя сначала как дурачок, потом как сумасшедший, потом стал кидаться на всех, ногтями одного конвоира расцарапал, кусался, оскорблял всех подряд — в общем, повел себя не как блаженный странник, вроде его подменили. Приговорили его к казни за такое поведение, и как только он узнал об этом, сразу успокоился, даже как будто обрадовался.
Дальше, как в Библии написано: распяли его на кресте, умер он, а сборщик податей, который его в краже обвинял, там же рядом с телом Иисуса и повесился. Затем Иисуса с креста сняли и похоронили в пещере. Из пещеры тело исчезло, и несколько его учеников говорили, что Иисус сам из пещеры вышел, сказал, что выполнил свое дело и теперь может быть свободен. Сказал им, что нужно распространять его слова по всей земле, что самое главное — это мудрость, милосердие, любовь, что жизнь после нашей смерти есть, что тело умирает, а душа — нет. И исчез. Вот такие дела, Этьен. Такая биография — исторический подтвержденный факт.
А вот тебе еще одна историческая биография человека, жившего на сотни лет позже, — продолжал Гена. — Жил-был в Средневековье один ученый, художник, исследователь, изобретатель, врач, инженер… все это был один и тот же человек. Догадываешься?
— Леонардо, — других версий у меня не было.
— Совершенно верно, Леонардо да Винчи. И лицом Леонардо был похож на Иисуса один в один. Только в старости, до которой пятнадцать веков назад сам Иисус не дожил. Необычайных способностей человек был, всему миру известен. Смотрел лет на шестьсот вперед своего времени, а в некоторых его изобретениях и чертежах до сих пор никто не разобрался — знаний не хватает. И биография да Винчи в юности — почти одно сплошное белое пятно. Он как будто бы появился из ниоткуда примерно в тридцатипятилетнем возрасте. Чуешь, к чему я клоню?.. А три недели назад в Минске, в Беларуси, пропал ребенок, мальчик…
— А причем тут белорусский мальчик? — спросил я недоуменно. Леонардо и Иисуса я еще мог переварить, но мальчик явно выбивался из общей картины.
— Не перебивай, Этьен. — Гена сделал вид, что нахмурился. — Белорусский мальчик. Очень необычный ребенок. Зовут Иван. Пропал — как в воду канул. Играл днем на площадке во дворе и вдруг исчез — ни следа. Весь город на уши подняли, но не нашли. Мальчишка спокойный, разумный, не хулиганил никогда, ни в какие авантюры не ввязывался.
— Ты к чему мне все это рассказываешь? Не темни, Таманцев.
— Да к тому, — вздохнул Гена. — Позавчера я видел его фотографию. Так вот, ему десять лет, и лицом он в точности как…
— Леонардо, — сказали мы хором. Таманцев сказал это несколько устало, я — с сомнением.
— Уж будь уверен, Этьен, — продолжал Гена. — Леонардо нарисовал сотни автопортретов, в том числе детских, — полное сходство с пропавшим ребенком.
— А откуда ты-то обо всем этом знаешь? Тебе что, докладывают обо всех пропавших детях?
— Нет, не обо всех. Я не Интерпол и не экстрасенс. Просто этот мальчик, как и некоторые другие дети сегодня, был ребенком индиго.
О детях индиго я кое-что слышал. В последнее время эта тема стала даже довольно модной. И в самом деле, всем взрослым гораздо приятнее думать, что их ребенок — «настоящий индиго» и оттого неуправляемый, высокомерный гордец, который не желает ничему учиться, чем признать, что родители просто-напросто никак не воспитали свое чадо.
Иисуса, Леонардо и белорусского мальчика с меня на тот день хватило. Было уже далеко за полночь, и поскольку мы решили, что в Париже Таманцев будет жить у меня — свободная комната для этого была, — я отправил Гену спать, а сам засел в Интернете. Дети индиго не давали мне покоя. Я чувствовал, что разбираться во всем этом надо как можно быстрее. К четырем часам утра я был в этой области уже гораздо подкованнее, чем накануне.
Люди индиго — это те необычные люди, аура которых темно-синего цвета, цвета индиго. Помимо ауры, они отличаются от обычных людей практически всем, кроме основных внешних черт тела, поскольку они все-таки люди. Людям индиго свойственны уникальные таланты, они ведут себя самым необычным образом, вызывая восхищение, страх и любопытство. Они — загадка природы. У них светлый и мудрый взгляд, причем с самого детства. Дети индиго способны в пятилетием возрасте освоить весь мировой скрипичный репертуар и выступать с оркестром взрослых музыкантов, играя первую скрипку.
Еще в первой половине XX века ученые предсказывали, что человек научится общаться с ноосферой — информационным полем Земли — посредством своей интуиции. Так вот, главная особенность детей индиго и состоит в том, что они способны получать решение любой задачи интуитивно, не пользуясь логикой и не прибегая к науке. Кроме того, люди с аурой индиго могут общаться друг с другом телепатически на больших расстояниях. Они, как рентген, могут видеть внутренние органы человека, могут читать закрытые и стоящие на полках книги, могут вспомнить свою прошлую жизнь на других планетах нашей Вселенной. Некоторые из индиго могут вылечивать у себя рак, СПИД и другие смертельные заболевания.
Индиго приходили на Землю во все времена, но их было не так много, как сейчас. Массово дети индиго стали рождаться в начале 1970-х годов. Но и тогда их было не более процента. В следующем десятилетии их стало уже более десятой доли от всех рождающихся детей. И становится все больше и больше. Сейчас на Земле около сотни миллионов индиго и вскоре их будет больше половины всего человечества. Те индиго, кто живет сейчас, — самые первые, а первым всегда труднее, им приходится преодолевать сопротивление общества.
Все дело в том, что дети индиго рождаются с заполненным подсознанием, в то время как подсознание обычных младенцев содержит всего лишь около двух процентов информации. Энергия подсознания — это дополнительные силы для индиго, которые и возвышают их над всеми остальными людьми. Индиго — очень творческие люди. Благодаря своей интуиции они в самых серьезных ситуациях способны молниеносно принимать единственно правильные решения. Индиго умеют общаться со своим подсознанием или же учатся этому вскорости после рождения. Как только индиго включают свое подсознание в полную силу, они начинают творить настоящие чудеса: все их желания исполняются, потому что их мощное подсознание делает все для этого. Благодаря сильнейшему подсознанию индиго становятся настоящими маяками, к которым стремятся все остальные люди, и при этом добиваются успехов, потому что все, что есть в индиго, есть в каждом.
У детей индиго мутировавшая ДНК. Скорее всего, мутация произошла сама по себе, без какого-то внешнего радиоактивного или генетического воздействий. Это реакция на эмоциональную и информационную оболочку Земли. Люди индиго имеют прямой доступ к информационному полю Земли, к всеземному подсознанию — как если бы копались в собственной памяти.
Поначалу, правда, дети индиго могут даже казаться тупыми и отстающими, потому что они искренне не понимают, зачем, например, открывать рот и издавать какие-то звуки, чтобы кому-то что-то сказать, если можно просто-напросто подумать, и другой человек сам все поймет. По мере взросления индиго все больше становится похож на других, по крайней мере внешне. Он старается приспособиться к странному, на его взгляд, поведению окружающих. В самых печальных случаях начинает не доверять себе, своей интуиции, начинает считать себя «странным» и «ненормальным», хотя такое поведение все же скорее исключение, чем правило.
В то же самое время индиго очень быстро разбираются во всем, в чем сами хотят разобраться, и особенно в новейших цифровых технологиях. Оборотная сторона всех этих радостей для индиго — их беспомощность в повседневной жизни.
На самом деле индиго внутренне очень противоречивы: в них сочетается любовь к людям и агрессия, наивность и изворотливость, тяга к знаниям и полное нежелание знать что-то, что им кажется ненужным. У них нет авторитетов, они не желают следовать правилам, они высокого мнения о себе, что часто раздражает неуверенных в себе окружающих. Люди индиго плохо адаптируются в новом для себя обществе, потому что не принимают нормы поведения и не понимают, зачем они нужны, они отказываются «исправиться» и «признать свои ошибки». Главное для индиго — быть в кругу себе подобных.
Самая большая проблема индиго — их непомерная гордыня. Это связано с их предыдущими воплощениями и с тем, что они духовно превосходят окружающих. Это одна из причин, по которой индиго появились именно сейчас, в то время, когда их не понимают и не принимают, — они должны научиться справляться с гордыней. В этой гордыне есть и один плюс. Этому, пожалуй, стоит поучиться всем нам. Индиго очень, что называется, позитивно относятся к себе. То есть любят себя. Стараются понять, себя, это качество в них заложено изначально. Они и должны быть такими, это и есть их миссия. Они осваивают этот мир через любовь к себе и другим. У них нет изначальной тяги к разрушению, как у большинства обычных людей, и любовь значит для них гораздо больше. Вообще «любовь» для них — куда более широкое понятие, чем в общепринятом понимании. Это даже выше, чем самая высокая из всех христианских Любовей. Но как раз потому, что любовь значит для индиго так много, они часто считают себя неспособными любить, неспособными достигнуть такого высокого, на их взгляд, уровня. На самом же деле эта любовь присутствует в них в полной мере изначально. Подстраиваясь под общество, в котором живут, индиго закрывают свои чувства отчужденностью и жестокостью — ведь в них все гипертрофировано: и любовь, и зло.
Индиго умны и наблюдательны, они видят слабые места окружающих и могут без зазрения совести пользоваться этим для манипуляций. На самом деле никаких разрушительных целей у индиго нет, но если мир, в котором они живут, отталкивает их, они реагируют агрессивно. Примерно полгода назад несколько детей расстреляли своих одноклассников и учителей в школе. Убийцами были дети индиго. Окружающая среда не приняла их — и они отомстили.
К сожалению, детям индиго часто ставят диагноз «чрезмерная возбудимость» и лечат психотропными таблетками. Дети индиго, несмотря на все их многочисленные таланты, и в самом деле относятся, что называется, к трудновоспитуемым детям. Но если их не воспитывать и не обучать, то ставший взрослым человек индиго не сможет найти себе места в жизни, ведь жизнь состоит не только из самомнения, но и из умения ладить с людьми.
Примерно в половине пятого утра, когда я допивал вторую кружку кофе, в дверях моего кабинета возник Гена, который бодро сообщил, что «что-то ему не спится». Бесцеремонно взглянув на экран моего ноутбука, Таманцев хмыкнул:
— Вижу, ты уже провел ликбез. Ну и отлично. А то я уже представил, как буду тебе все это рассказывать. Отвечу тогда на твои вопросы. Уверен, что их у тебя, как всегда, навалом.
— Почему индиго стали появляться на Земле в таких количествах именно сейчас? — спросил я, Проигнорировал Генину иронию.
— Конечно, не случайно, — ответил Таманцев, располагаясь в кресле напротив меня. — Сейчас на планете царят вражда, жестокость и войны — с одной стороны. А с другой стороны, все же есть мудрость, понимание и прощение.
— То есть в прошлый раз нашим спасителем был Христос, и появилось христианство. Ты думаешь, что пришло время для новой религии?
Гена пожал плечами:
— Этьен, ты знаешь, говорить со мной о религии — неблагодарное занятие. Тем более когда у меня бессонница. Я думаю, что религия существует до сих пор не для того, чтобы наш мир стал лучше. А потому что он лучше все никак не становится. Я думаю, пришло время жить без религий вообще, не по чьей-то указке, а по собственному пониманию, каждому нести ответственность за самого себя. Мы уже вроде бы доросли до этого. Раньше людям это было сложно, вот и придумали религию: люди — стадо, Бог — пастух. Недаром он даже назывался пастырем — пастухом, а люди — паствой. Сейчас совсем не то время. Время индивидуальностей. Ты знаешь, Этьен, хотя бы одну религию, которая бы воспитывала в людях индивидуальность?
Я понял, что еще совсем немного, и Гена сядет на своего любимого конька. Тогда мы точно застрянем тут в лучшем случае до обеда послезавтрашнего дня. Я намеренно промолчал, но Таманцев не отставал.
— Не знаю, — честно сознался я. — Может быть, буддизм?..
— Пожалуй, да, — неожиданно согласился Гена. — Буддизм. Если люди не справятся поодиночке, то кроме него больше и некому.
— То есть индиго проповедуют буддизм?
— Нет. Они не буддисты. Они, наоборот, революционеры.
— Иначе говоря, человеческое стадо попросту получит новых пастухов — и новую мировую элиту.
— Да нет же, Этьен! — возмутился Гена. — Ты с этой своей элитой совсем спятил! Людям индиго не нужна власть сама по себе. Она изначально в них заложена. Люди индиго бунтуют, но не из-за желания власти, а из-за нежелания подчиняться тем, кто, по их мнению, ошибается, является неполноценным и духовно неразвитым. Если индиго осознают в себе это, они стараются уйти от желания бунтовать, поскольку оно разрушительно. Индиго пришли созидать, а не разрушать. Как ты не поймешь! Индиго — это спасатели. Это они ценой собственных жизней на нашей планете очистят ее, помогут нам выбраться из клоаки, в которую мы сами себя засунули, покажут нам, что можно жить хорошей и чистой жизнью, не прибегая к насилию. Необходимо, чтобы люди индиго больше знали о себе, не боялись себя. И окружающие должны больше знать о них и не бояться. И чем больше на свете людей индиго, тем меньше у них и у нас проблем в нашем мире. Быть индиго — это не развлечение, а тяжелый труд, работа, результаты которой изменят наш мир до неузнаваемости. Слава богу, или кому там еще, — эволюция человека как вида продолжается. Мы не возвращаемся обратно в болото лягушками. И дети индиго — новая степень развития нашего собственного вида, homo sapience.
— Ты говоришь как зомбоящик. — Энтузиазм Таманцева по поводу этих «детей» мне нравился все меньше и меньше. Мысль о том, что моего друга они прибрали к рукам, мне категорически не нравилась. Куда подевался тот самый Гена, который, как молодой Робеспьер, отрицал все и вся, признавая лишь одну на свете ценность — свободу.
— Это ты, как зомби, Этьен, а не я. — Таманцев окончательно разгорячился. — У тебя уже паранойя. Я говорю тебе, что индиго — это принципиально новая раса, чуть ли не другой биологический вид, а ты твердишь мне об элите, которая мечтает захватить власть над миром. Не до власти, Этьен. Этот мир надо спасать, спасать срочно. И вовсе не так, как показывают в голливудских боевиках — сидя верхом на астероиде размером со штат Техас или рассекая по космосу в черном плаще и шлеме, напоминающем по форме детский горшок. Не от смертельного вируса или гигантского головоногого червя, размножающегося с бешеной скоростью. А от нас самих, Этьен. Человечество надо спасать от него самого. Это гораздо хуже. Знаешь, чем занимается подавляющая часть людей с самого момента рождения? Ничем! Они просто-напросто ждут смерти. Едят, пьют, делают покупки и смотрят телевизор. И ходят на работу. Чтобы было на что поесть, попить, купить себе новый мобильный телефон и посмотреть телевизор.
— А ты, никак, проповедуешь поиск смысла жизни? Ты разве не знаешь, что это ведет к запойному пьянству и алкоголизму? — попытался подколоть я.
— Я говорю о том, что надо что-то делать, а не просто ждать смерти. Вот что я «проповедую», — вздохнул Таманцев. — А тебе лишь бы иронизировать. Сам-то изо всех сил стараешься не жить овощем. Я же не первый день тебя вижу. В выходные даже отдыхать нормально не можешь. С утра до ночи работаешь. Даже когда спишь.
Гена был прав. Мы оба замолчали. Я встал и начал ходить по кабинету взад-вперед: при раздумьях меня каждый раз начинал одолевать «синдром тигра». Гена выудил из кармана сложенный пополам листок:
— Не маячь. На вот, почитай. Так они рассуждают. Это написала семилетняя девочка индиго.
Листок оказался ксерокопией страницы из дневника.
Мы легко могли бы жить с населением в двадцать миллиардов человек, если бы просто-напросто жили по-другому. Места вполне достаточно, но человечество живет, убивая планету и убивая само себя. Когда я думаю о том, кто я, мне становится очень страшно. Я боюсь, что не справлюсь по своей слабости и неопытности. Но я должна. В меня уже напихали кучу неправильных «посланий» о себе, о мире, о людях, о человеческом поведении. С самого рождения было ощущение цельности понимания, как и что должно делаться, каким нужно быть. А в обществе все это. опровергалось. Я тогда ушла в себя — такой вот тихий бунт. И несколько лет это была полужизнь, полусон. Виделась невозможность реализовать себя по полной программе в существующих внешних рамках. Любовь к познанию нового помогла пройти барьер дискомфорта при чтении. Было ощущение поддержки свыше, мягких ладоней на плечах и везения в трудных случаях.
Сейчас рассматриваю мир как источник вдохновения и благодатного познания. Я хочу максимально реализоваться в данных условиях. Собрать максимальный опыт и максимально его трансформировать в личный духовный рост. Я убеждена, что именно этого хотят от меня те, кто послал меня на Землю.
Наш духовный рост — это в первую очередь дисциплина. В нашей жизни никогда не будет свободы, мы так живем потому, что наряду с огромными возможностями для творчества мы живем по определенным жестоким законам, в том числе и законам нашей кармы. Есть поступок — есть его последствия и наша за них ответственность. Ответственность — это то, что важно прививать детям. Свобода — это не синоним потакания, расхлябанности и безответственности. Невротики вырастают не из-за того, что много свободы, а от нецельности родителей и наследования этой нецельности детьми. Цельный человек не может быть неврастеником. Или это не наш, не индиго.
Все комплексы и вся мания величия, которую нам приписывают, — все это правда. Это протест против чего-то внутри самого себя. По настоящему? цельный человек, полностью себя принимающий, не станет доказывать это всему миру. Он просто будет делать то, что считает нужным. Индиго рождается в каждом человеке, но не во всех он выживает.
Цель нашего пребывания на планете — вернуть в мир утраченную гармонию и научить других людей познавать самих себя. По крайней мере, тех, кто окажется способен к восприятию новых знаний.
— Ладно, — примирительно сказал я. Вообще Гена был прав, но даже если и не был, спорить мне совсем не хотелось. — А как определить по человеку, «новой» он расы или «старой»? То есть индиго он или нет. Если вещи взглядом двигает, значит, индиго, ясное дело. А если нет? Как узнать, какого цвета у них аура? Красная, белая, фиолетовая или же та самая синяя.
— Очень просто: измерить биоспектрофотометром. Есть такой прибор. Вполне научный. Но чаще всего это и без прибора ясно тем, кто, как говорится, «в теме».
— То есть получается, что либо ты родился индиго, и тогда радуйся, либо нет, и тогда тебя самое время сдавать в утиль. — Мой ироничный тон был уже скорее следствием бессонной ночи, чем недоверия. Уж кому как не мне было знать, что самые правдивые вещи сначала выглядят самыми невероятными.
— Индиго «старого образца», то есть родившиеся давно, имеют существенно меньше способностей по сравнению с «новыми» индиго. «Новые» индиго гораздо сильнее отличаются от «обычных» людей. А в будущем индиго смогут стать все, кто захочет больше знать и понимать о самих себе и окружающем мире, учиться, становиться более одухотворенными, расти. В общем, сверхспособности сможет получить каждый, и это будет зависеть только от желания.
— Получается, что в 2012 году выживут только индиго? — спросил я.
— Я не знаю, — вздохнул Таманцев. — Сами-то они, наверное, знают, но не говорят.
— И ты прилетел в Париж из-за индиго?
— Я прилетел убедиться в том, что пропавший мальчик-индиго сейчас находится где-то в десятом году до нашей эры и его уже усыновили владелец каравана по имени Иосиф и его жена Мария и что он вместе с новыми родителями получил и новое имя. Есть тут у меня тот, кто поможет мне с этим делом. Заодно я хотел бы сходить в Лувр. Хочу посмотреть в глаза Моне Лизе. Как известно, это глаза самого Леонардо. И глаза Христа. И нашего пропавшего мальчика. И думаю, чьи-нибудь еще глаза. Возможно, Эйнштейна. Или Жанны д’Арк. Не знаю.
— Получается, что индиго вот так легко и непринужденно могут путешествовать во времени?
— Ну, получается, что так.
— А для чего этот белорусский индиго отправился в прошлое?
— Видимо, для того, чтобы выполнить там то, что должен, став Иисусом. Выдержать пытки распятием и не умереть после такого мог только самый настоящий индиго. Я долго думал, зачем все это было нужно, и пришел к выводу, что вся история с жизнью и смертью Иисуса на кресте явилась отправной точкой создания христианства. Без этой по-настоящему яркой истории такую мощную религию было бы не создать. Ну и очевидно, что он не погиб — иначе бы не смог стать Леонардо. Иисус обновил старую иудейскую религию, создав систему, которая просуществовала два тысячелетия и спасла мир от хаоса и упадка, к которому он стремительно катился. Самая могущественная в то время Римская цивилизация гибла, разлагаясь изнутри: пьянство, пороки, болезни, уродства, гомосексуализм, жестокие развлечения. Ни одна другая культура или религия на тот момент не могли настолько распространиться в такие короткие сроки, чтобы выдержать на себе груз всего мира. Спустя четырнадцать веков Леонардо подтолкнул человечество к дальнейшему развитию, когда оно начало серьезно буксовать в Средневековье. Я думаю, что ставшее инквизиторской машиной католическое христианство было вовсе не тем, что задумывалось, когда Иисус стремился всеми правдами и неправдами попасть на крест. Скорее полностью противоположным. Леонардо положил конец кровавому Средневековью, фактически самостоятельно, в одиночку начав Ренессанс — великую эпоху Возрождения. До этого никому такое было не под силу.
— А что будет сейчас?
— Не знаю, Этьен. Но подумай сам: на что сегодня способны тысячи индиго, если один- единственный индиго две тысячи лет назад изменил весь мир. Однако боюсь, что сегодняшние проблемы будут все же посерьезнее тех. Тогда хотя бы ядерного оружия не было… И этого твоего коллайдера.
Я посмотрел на часы. Было уже почти шесть утра, воскресенье. И в этот момент зазвонил телефон.
Название компьютерной игры, созданной в начале 1990-х годов. На планете Земля в недалеком будущем произошла война, в результате которой государствами друг на друга были сброшены атомные бомбы. Немногие из людей уцелели в подземных убежищах. Главный герой игры выходит из такого убежища наружу, в отравленный радиацией мир, чтобы возродить в нем жизнь. (Прим. пер.)