Мне часто снился один и тот же сон. Я одет в неудобный водолазный костюм, с таким круглым, как на детских картинках, шлемом и тремя стеклянными иллюминаторами.
Один спереди и два по бокам. Я спрыгиваю с борта корабля и тяжелым грузом, словно камнем на дно, падаю в чернеющую водную бездну. Я погружаюсь на порядочную глубину и внезапно прекращается подача воздуха.
Вода, словно металлический пресс обжимает грудь, вот-вот раздавит, расплющит. А я задыхаюсь в глубоководном водолазном костюме. «Воздух! Воздух!» — думаю я в отчаянии, но мои мысли никто не слышит. А тяжелый водолазный костюм тянет на дно. Оно где-то глубоко внизу.
Вот и этой ночью я проснулся в холодном поту, взглянул на экран смартфона, который недавно отложил, и увидел, что на часах время — всего 23:31.
Выходит, поспал всего минут пятнадцать. А такое ощущение — что несколько часов.
Обычно, после такого сна я долго не мог заснуть. Не потому что сон был особенным, нет — я к нему привык, просто в кровь выбрасывалось столько адреналина, что мне еще час надо было себя чем-нибудь занять.
Я выглянул в окно. Стояла пригожая июньская ночь и я решил прогуляться.
У кого-то птср — посттравматический синдром после участия в боевых действиях выражался в том, что он во сне продолжал стрелять, оборонять позиции и все такое. А у меня вот в том, что я тонул во сне.
Это такой «сдвиг по фазе» после экстремальных событий в жизни. Многие с ним спокойно живут, и он им совсем не мешает. Я тоже давно к нему привык и водолазный костюм снился мне примерно раз в месяц.
Мне чуть за пятьдесят. Я боевой офицер на пенсии. Сейчас, как и многие мои сослуживцы, дожившие до полтинника, я работаю в крупной компании. Замом по безопасности.
Живу один, дети выросли и разъехались. С женой давно разошлись. Быта не выдержала — когда служил было трудно содержать семью на офицерскую зарплату.
Она у нас денежным довольствием называлась, которую мы шутку между собой называли женским недовольствием. Дошутились. У многих, кто не умел воровать разрушились семьи.
Со стороны моя жизнь могла показаться неустроенной, но меня всё вполне удовлетворяло. Не хотел я ворошить прошлое. Я давно привык к настоящему. Нужно было развеяться и отвлечься от сна и воспоминаний.
Я быстро оделся и вышел на улицу. Совсем недавно у нас рядом реконструировали парк — одно загляденье.
Вокруг большого пруда чистота, проложили новые тротуарные дорожки для пешеходов и велосипедистов, везде установили дизайоновые скамейки, отличное освещение.
Турники, тренажеры бесплатные, спортивные площадки для волейбола, баскетбола и футбола, детские с горками и домиками.
Расскажи кому-нибудь лет тридцать назад — не поверили бы. В парке допоздна обычно много гуляющих. Молодежь рассекает на велосипедах, самокатах, скейтах или роликах.
То тут, то там сидят приличные парочки. Изредка мужики украдкой пьют пиво — охрана гоняет. Нельзя распивать.
Везде урны — порядок. Сердце радуется. Наши люди, когда хотят, могут не свинячить. Если за порядком смотрит местная администрация и вовремя вывозит мусор из урн, то люди сами стараются сделать так, чтобы после них чисто было.
И в эту ночь в парке все еще прогуливались люди. Приятный ночной холодок обдувал тело, и я шел по одной из асфальтированных пешеходных дорожек, сложив руки за спиной
Пройдя метров пятьсот, я заметил нечто, что нарушало эту идиллическую картину. Трое — двое молодых мужчин и женщина, все возрастом лет двадцати пяти — тридцати, что-то искали у одной из отдаленных скамеек.
До меня доносились обрывки фраз из их нервного общения. «Что же им надо?» — с легким любопытством подумал я, приближаясь к ним.
Моя дорожка шла мимо, параллельным курсом, но все равно я невольно слышал их голоса.
— Да я же говорил тебе, что надо через телегу брать, — выговаривал один из мужчин своему спутнику, — паленый этот номер. Кидалы они! Козлы вонючие…
— Да помолчи ты, Мишка! Сейчас найдем! — так же эмоционально ответил ему второй из молодых людей. Он не скрывал своего раздражения.
— Да я тебе говорю — фотка левая, хрен ты тут, что найдешь. Найдет он, — он уставил руки в бока и нахмурился.
Дама шла со сложенными на груди руками, ее выражение лица говорило о том, что она очень недовольна.
Троица выглядела вполне прилично одетой. Девушка смотрелась ухожено и привлекательно. Я не сразу понял, что они ищут. И поначалу у меня даже возникла мысль помочь им с поисками. Но я вовремя остановился.
— Мы не так смотрим, — третий развернул смартфон и начал выбивать носком ботинка облачка пыли из грунта, — сча найдем! Это точно где-то здесь.
Я заметил, что после двух-трех тычков из-под его обуви выскочил небольшой картонный цилиндрический футляр черного цвета.
— Есть! Вот закладка! Вот она! А ты хрен найдешь, хрен найдешь…
Мне стало понятно, что это местные наркоманы. Их облик сильно изменился за несколько последних лет. Теперь они не выглядели, как последние забулдыги
На начальных стадиях употребления окружающие могли и не догадываться, что эти люди имеют зависимость.
Я вздохнул, покачал головой продолжил свой путь не останавливаясь.
Если честно, то мне не было их жалко. Они знали, что такое дурь, и сами сделали свой выбор сознательно. Информации о наркоте везде предостаточно. Я испытывал к ним чувство брезгливости.
И в соцсетях, и просто в интернете сайты, каналы о том, что наркотик — смерть. И куча их сверстников погубила себя этой дрянью. Они прекрасно знали к чему приводит употребление, и все равно упорно шли к этому.
Один из моих сослуживцев сторчался и умер пару лет назад от передоза. Незадолго до смерти, мы с ребятами пытались его вытащить со дна, но, к сожалению, ничего не вышло.
Он отказался от помощи, говорил, что ему «с дурью хорошо». Если сам наркоман не захочет завязать, то ничего не поможет.
Я шел и уже начал думать о другом, хотя троица все еще была в поле моего зрения. Но тут произошло неожиданное. Девица выхватила закладку и угрожала ее растоптать.
— Маш, отдай. Ты не понимаешь. Мне нужно вставиться, — сказал один из них, а потом почти зарычал, — отдай сучка!
Он был крупным и широкоплечим. Но она никак не отреагировала на призыв.
— Ты обещал мне прекратить. Ты слово давал, что завяжешь!
Двое переглянулись и без слов стали надвигаться на нее. Она пыталась вскрыть цилиндр, видимо, чтобы высыпать содержимое, но ее руки тряслись и ей это не удавалось.
Тогда она рванула мимо, изловчилась проскочить рядом с выставленными руками своих спутников, но как-то неудачно споткнулась и упала.
Спутники накинулись на нее, и в попытке отобрать цилиндр, начали избивать ее руками и ногами.
Мимо такого я пройти не мог. Еще чуть-чуть, и они или покалечили бы ее, или забили бы насмерть.
Я хотел остановить их и побежал в их направлении.
— Ребят, стойте! Не бейте! Забьете подругу свою. Тормозните.
Мои слова не возымели эффекта. Один из них, тот, который был более рослый, завидев меня, развернулся мне на встречу.
Он широко и по-колхозному замахнулся, и мне пришлось его вырубить правым прямым в подбородок.
Я бил не сильно, соотнося силы. Мне самому неохота было потом доказывать в суде, что есть предел необходимой самообороны.
В следующую секунду, мой противник мягко сел на попу, на траву, потеряв ориентацию в пространстве секунд на десять.
Я давно уже не боксировал и мысленно похвалил себя за хорошую форму. Все-таки уже пятый десяток разменял. Хотя все ещё чувствовал себя тридцатилетним мужчиной.
Второй отступил на несколько шагов, опасаясь меня. Он уже перестал бить девушку, вырвав из ее ослабевших рук цилиндр. На длинном подскоке я припечатал ему слева в челюсть.
Он тоже пошатнулся и рухнул лицом вперед на карачки. Посмотрев на девушку, я подступил к ней, достал платок, присел на корточки и протянул его. Из ее разбитого носа и губы текла кровь.
— Цела? — спросил ее я, но в следующее мгновение почувствовал удар лезвием ножа, входившим в левую часть спины между ребрами.
Тело пронзила острейшая боль. Я заскрежетал зубами, когда нападавший извлек клинок из моей спины.
Я встал на пошатывающихся ногах, обернулся к наркоману с ножом, смотревшим на меня обезумевшим взглядом. Он наскочил на меня еще раз.
Я парировал первую атаку, превозмогая боль и нахлынувшую слабость. Плохо, что я слабею.
Заметив это, наркоман начал напирать с удвоенной энергией.
Мне было трудно отбиваться, потому что он наносил частые удары в разных плоскостях и один из его ударов угодил мне в печень.
Я рухнул на одно колено.
— Ты что, совсем придурок? — девушка кричала на своего приятеля, стоящего с ножом в руке. Она уже встала и побежала прочь на подгибающихся ногах, не оглядываясь. Второй помог подняться третьему, и они тоже начали сваливать.
Я все еще стоял на одном колене и смотрел вслед удирающей троице, пока не почувствовал себя обессиленным.
По одежде растекалась теплая кровь. Я больше не пытался зажимать раны рукой.
Мне захотелось прилечь. Я лег и прислонился пылающей щекой к прохладному асфальту.
Я уже ничего слышал, все происходящее вокруг потускнело и затихло будто в немом кино.
Я лишь видел, как ко мне подступают мужчины и женщины. Некоторые из них стояли с открывающимися ртами. Видимо, что-то кричали. Я совсем не слышал слов.
Мне захотелось покоя. Я почувствовал жгучее желание закрыть глаза и не стал ему противиться.
— Молодой человек, очнитесь! Вы меня слышите, молодой человек? — чей-то голос гулким эхом отдавался где-то вдалеке.
Сначала в нос ударил резкий запах нашатыря.
Он был настолько сильным, что я инстинктивно дернул головой назад. Первой мыслью было удивление. Неужели я выжил? Я помнил, что лежал и умирал.
После такой кровопотери не выживают. Тот ублюдок бил со знанием дела. Он целил сначала в сердце со спины, а затем в печень. Чтобы наверняка замочить.
Сколько ударов в печень я получил? Пять? Шесть? Не меньше. Как же я мог так расслабиться? Подставил спину. Хотя я понимал, что моя вина в том, что просто не ожидал от той мрази такого коварства.
Я попытался открыть глаза. Я все еще лежал щекой на асфальте. Вторым забавным обстоятельством оказалось то, что я увидел перед своим лицом коричневые сандалии, надетые на бежевые носки. Это явно была ретро модель обуви, их обладатель имел странный вкус.
Не, ну я слышал, что есть девчонки, пищащие от винтажных, то есть старых, старинных вещей и украшений. Но чтобы таким увлекался мужик, я встречал первый раз.
Вряд ли он носил эти сандалии из-за низкого уровня дохода. Сейчас врачи на скорой получают более-менее нормальные деньги.
Во всяком случае они в состоянии себе позволить пару китайских кроссовок или тех же кроксов(* универсальная резиновая обувь, типа калош-тапочек без задника) так любимых медицинским персоналом в нашей стране.
Я попытался разглядеть врача скорой, который оказывал мне первую медицинскую помощь. Это был рыжий веснушчатый молодой человек, видимо, только окончивший медицинский ВУЗ.
Толпа, собравшаяся вокруг, не давала разглядеть куда свалили нападавшие и девушка. За их спинами виднелись кроны парковых деревьев.
— Ты открыл глаза! И это замечательно. Ты помнишь, что с тобой случилось?
Меня покоробило обращение на «ты». Сопляк!
Принял меня за бездомного или алкоголика. Определенно, воспитанием молодежи должна заниматься и семья, и школа. А вот когда они предоставлены сами себе, вот такое хамло и вырастает.
— Не «ты», а «вы». Я с тобой детей не крестил, чтобы мне тыкать.
Врач рассмеялся, он сидел передо мной на одном колене с фонендоскопом на шее.
— Капец, какой борзый! Ну хорошо, — он говорил мне тоном, делающим одолжение, — вы помните, что с вами произошло? Вы помните, как вас зовут?
Я уже начал понимать, что что-то тут не то. Доктор был одет не в синий медицинский костюм врача скорой: верх с треугольным вырезом и штанами.
А в какие-то затрапезные короткие шорты и светлую клетчатую рубашку. Поверх этой одежды был накинут обычный белый халат.
— Фельдшер, что ли?
— Чегоооо? — затянул парнишка.
— Ты медбрат спрашиваю?
Медицинский работник мне не ответил, он доставал допотопный ртутный тонометр для измерения давления и секундомер.
И тут я обратил внимание на карету скорой помощи. Она блестела свежей краской, выглядела, как новенькая. Но это была странная модель с необычной расцветкой.
Белая с красной полосой, но крест в другой стилистике. Я не мог точно сформулировать что именно не так. Я покопался в памяти, пытаясь вспомнить марку автомобиля.
Я посмотрел на номера. Они были черного цвета.
— Доктор, вы военные? — я непонимающим взглядом оглядывался на людей, которые стояли рядом.
Он поцокал языком и потребовал, что бы я лежал смирно пока он меряет давление.
— Значит, что было, мы не помним, как нас зовут, мы тоже не помним. Зато присутствует проявление бреда и бессвязного мышления.
Вдруг из-за спины одного из зевак выступила хорошенькая молоденькая девушка лет семнадцати-восемнадцати и обратилась к врачу:
— Доктор, да это Макс Бодров, Максим его зовут. Он с этими подрался… С дружками Медведя. Они на него за толпой тут в парке навалили, после кино.
— Какого Медведя?
— Игоря Медведева из параллельного класса.
— А ты откуда знаешь?
— Так это он из-за меня. Меня Макс в кино пригласил.
— Что смотрели? — флегматично поинтересовался доктор, пристраивая манжету мне на руку и тут же попросил ее немного помолчать.
Сначала я подумал, что речь идет о ком-то другом. Может об одном из наркоманов, которые схлестнулись со мной, но потом я слегка ошалел от услышанного.
— Сто двадцать на восемьдесят. Давление пионерское. Пульс шестьдесят два, как у космонавта. Жить будет твой Макс, только сотрясение у него. Мы его в больницу заберем. Так что смотрели в кинотеатре?
— Бельмондо. «Кто есть кто» смотрели, — растерянно ответила девушка, — как в больницу?
— Вот так. В больницу.Телефон его домашний знаешь?
Я разглядывал собеседницу доктора. Да она не просто хорошенькая — она просто обалденная. Красивое лицо с карими глазами. Очень тонкие и плавные линии фигуры, привлекательные загорелые стройные ноги, небольшая стоячая грудь, пышущая здоровьем.
Её внешность, как бы ежесекундно сигнализировала в окружающему миру о том, что существуют девушки, близкие к идеалу. Чувствовалось, что девушка знает о своей привлекательности, но воспринимает её абсолютно спокойно.
Без женского жеманства и кокетливости. Она не строила глазки мужчинам, чтобы понравиться. Она знала, что она им нравится. И в этом была такая огромная концентрация женственности, что невольно притягивала к ней внимание окружающих зевак, больше чем ко мне.
Я сам засмотрелся на нее, упиваясь ее естественной красотой без всякой задней мысли. В голове мелькнула мысль о том, что я гожусь ей в отцы.
Девушка кивнула и полезла в маленькую дамскую полукруглую сумочку с широким ремешком, висящую у нее прямо подмышкой. Немного порывшись, она достала маленький блокнотик — записную книжку.
Перелистнув пару страниц, она обратилась к доктору:
— Вот, запишите?
Он уже уложил свои медицинские приборы: тонометр для измерения давления и секундомер обратно в чемоданчик. Затем извлек из заднего кармана записную книжку такого же маленького формата.
— Диктуй…
— Шесть-четыре, семь-четыре, восемь-два.
— Как говоришь его? Макс Бодров?
— Да, вообще-то он по паспорту Максим, но так-то все поймут.
— Запиши мой на всякий, — он дождался пока девушка нашла в сумочке ручку и продиктовал свой номер, — Смирнов Петр Сергеевич, врач Скорой Помощи. Как зовут тебя?
— Виктория Рерих.
— А кто ты ему Виктория Рерих? Невеста? — спросил доктор, захлопываю свою книжечку и убирая ее в карман, — я позвоню и сообщу его родным.
— Ну уж, скажете доктор, невеста. Одноклассники мы. Я тоже его деду позвоню.
Я наблюдал за этой сценой с большим недоумением. Мне было немного неприятно от того, что при мне, лежащим на земле, обсуждали чужие отношения.
Не очень было понятно почему они записывали странные шестизначные номера телефонов в книжечки, а не в мобильники.
И тут меня осенила догадка. Вариантов было ровно два. Или у меня поехала крыша и всё, что я сейчас вижу — это действительно бред или настоящая галлюцинация.
Или… Да, нет не может такого быть.
Я еще раз пристально посмотрел на окружающую меня толпу и утвердился в своем подозрении. Странно одетые люди. Можно сказать, что выглядят они как-то старомодно. Как в кино или на старых фотографиях из СССР.
Я догадывался о происшедшем потому что понимал, что, глядя на свои руки, ноги и тело я вижу чужие конечности. Не мои.
Ни по форме — те, которые я видел сейчас были меньше и тоньше. Ни по цвету и густоте волосяного покрова. Предплечья и бицепсы были тоньше, похожие на мои, но все же это были другие руки.
Я так же не видел ножевых ран, нанесенных наркоманом и своей крови на асфальте, а я помню, как она растекалась лужей. Я не идиот, чтобы всё это не осознать.
Вокруг не за что было зацепиться взглядом, чтобы хотя бы приблизительно определить год или эпоху, в которой я мог бы находиться.
Попал в прошлое? Да ну нафиг.
Смирнов уже стоял на ногах.
— Доктор, Петр Сергеевич, — я обратился к врачу, и он перевел взгляд с девушки на меня, — скажите, а какой сейчас год?
Я читал в фантастических романах о том, что сознание переносится в тело подростка или юноши в другом времени. Но, конечно же, не верил, в то, что это произошло сейчас со мной.
— Смотрите-ка, наш пациент начал связные вопросы задавать, — улыбнулся доктор, — шутишь или придуриваешься?
— Нет, доктор я серьезно. Я не помню.
— Вставай, я тебе помогу, — он помог мне подняться, — с утра на дворе был одна тысяча девятьсот восьмидесятый.
— Охренеть, я так и думал, что примерно восьмидесятые.
Врач рассмеялся. Мы остановились, и он профессионально заглянул мне в зрачки.
— Не примерно, а точно. Восьмидесятый год
— Доктор, а олимпиада уже была?
— Вот, а говоришь, что не помнишь. Всплывает в памяти? Будет в июле, — он заинтересованно смотрел на меня.
— Охренеть…Тысяча девятьсот восьмидесятый. Это же сколько я дел могу понаделать, зная будущее!
— Что? о чем ты? Что ты там наделать собрался? Давай, сам залезть можешь? Какое будущее ты знаешь? — он указал на подножку кареты скорой помощи и нахмурился. От его добродушия не осталось и следа. Мои слова звучали для него как полный бред.
— Ну американцы же объявили бойкот, часть спортсменов от них приедет самоходом. Хороший праздник будет, Мишка улетит весь мир будет смотреть и плакать. Потом олимпиада уже в Америке будет, но уже на этот раз мы не поедем. Но все равно наши в спорте всех сделают. И долго еще утирать нос на олимпиадах, пока антидопинг…
— Какой Мишка, какой улетит, какой антидопинг, что такое сделают, что ты вообще несешь? — он спросил меня немного раздраженно и при этом оглядывался на зевак, будто искал поддержки.
Я посмотрел ему за спину и увидел, как взрослый дядька лет семидесяти, слышавший мою последнюю фразу досадливо махнул рукой и сказал, что у меня не все дома.
Я понял, что мне следует держать рот на замке. Я сболтнул много лишнего и замолк.
Остальные зеваки собирались расходиться, но тут я услышал урчание двигателя подъезжающего автомобиля и протяжный скрип тормозных колодок.
К месту, где собралась толпа подъехал допотопный УАЗик ярко канареечного цвета с синим капотом. На борту на синей полосе красовалась надпись «Милиция». Номера авто так же были черного цвета с белыми буквами, как и у кареты Скорой Помощи.
С водительского сидения слез молоденький сержант, и на ходу надевая фуражку, неспешно приблизился к нам. Он разгладил рубашку, поправил двумя руками свой пояс с ремнем и крякнув обратился ко всем стоящим:
— Так, разошлись граждане и гражданочки. Что тут у нас, доктор?
Сержант не обратил внимания на ворчащих зевак. Кто-то в толпе недовольно бурчал о том, что, когда надо милиция никогда не приезжает вовремя. А вот когда все преступники и бандиты уже скрылись, то милиция тут как тут.
Доктор протянул руку сержанту.
— Смирнов. Врач скорой помощи. А мы уже собирались уезжать.
— Осин. Сержант милиции, — как бы подкалывая в ответ, сымитировал интонацию доктора милиционер, — что с ним? Пьяный, может в вытрезвитель его?
Он кивнул в мою сторону.
— Да нет, не пьяный. Я забираю его в Первую больницу в травму, — доктор снова достал свою записную, на листочке написал мои и свои данные и передал сержанту.
— Видимо, драка была. Сам не видел, но вроде люди тут говорили, парень за девушку заступился. Сейчас пациент не в состоянии отвечать на ваши вопросы, это я как врач вам говорю. Вызывайте через неделю, не раньше. У него бред, амнезия — потеря памяти. Сейчас от него тока вам не будет никакого.
Я обратил внимание на кокарду с советским гербом на фуражке
— Потеря памяти, говоришь. Всё они делают вид, что ничего не помнят, — он убрал листок в левый нагрудный карман форменной рубашки, о огляделся, — свидетели есть? Как выглядели те, с кем он дрался?
Врач подождал секунд десять, затем отрицательно покачал головой. Видимо, дал девушке самой решить — общаться с милиционером или нет. Чтож благородно. Толпа тоже помалкивала.
— Насчет памяти он говорил, что не помнит какой год.
— Ладно разберемся, — милиционер пожал руку врачу и обратился ко мне, — Что случилось? Ты с кем дрался помнишь?
Я отрицательно покачал головой. Он перевел взгляд на доктора. Он уточнил у Смирнова характер и наличие побоев, видимо, чтобы понять есть ли криминальная составляющая.
Потом опять обратился ко мне.
— С тобой всё понятно, толку от тебя… Смотри у меня. Я знаю кто ты и твой домашний телефон у меня — вот здесь, — он похлопал себя по сердцу.
Видимо, последняя фраза должна была как-то дисциплинировать меня и влиять на мое поведение, но я решил промолчать и ничего ему не ответил.
Так. Если я попал в тысяча девятьсот восьмидесятый, то мне нужно для начала оглядеться и освоиться тут. Нельзя особо выделяться среди своих сограждан. Болтать лишнего нельзя. Привлекать внимания нельзя.
Конечно, расстрелять меня не расстреляют, и лес валить не отправят, но попортить жизнь и затаскать по разным конторам могут. Могут даже в психушку на принудительное лечение отправить, а это в мои планы совсем не входило. Я разглядывал забытые цифры «03» на борту скорой.
Сержант развернулся, еще раз строго приказал толпе расходится и направился к своему авто. Секунд через десять УАЗик натужно завелся, обдал окружающую атмосферу облаком сизого выхлопа и уехал.
Я уже хотел пройти внутрь кареты скорой помощи и сеть на лежанку, как к машине подошла та самая красавица, которая оставляла мой номер доктору.
— Макс, спасибо тебе. Все будет хорошо. Я завтра зайду к тебе в больницу. Что-то принести?
Я уже понял, что тело, в которое я попал ходило в кино именно с ней и дрался я из-за нее. Такая красотка пошла на сеанс с Максом Бодровым, чем он такой выдающийся? Мне это еще предстояло выяснить.
Я молча подумал нужно ли мне что-нибудь и отрицательно покачал головой.
— Ну хорошо. Поправляйся скорее, — она послала мне обворожительную улыбку.
— Чё молчишь? Хоть попрощайся с девушкой ради приличия, — слегка подтолкнул меня в бок врач скорой.
— Пока, — выдавил я из себя и попробовал улыбнуться Виктории. Получилось натянуто. Но сейчас это мне было даже на руку.
Она неуверенно помахала мне рукой, на что я ответил ей простым кивком головы.
— Поехали Николаич, — скомандовал доктор водителю и захлопнул за собой дверь.
— Мигалку включать или так поедем?