Я был оглушен и шокирован сказанным. Дед с бабушкой не хотели со мной об этом говорить. Теперь я знал, как погиб отец Максима.
В зале раздались аплодисменты, люди встали с мест и хлопали стоя. Но среди десятков людей я увидел одного, который стоял, сложив руки на груди, и с ненавистью смотрел мне в глаза.
Это был Солдатенко, мой знакомый по больнице. Пришел ли он сюда специально из-за меня, или его должность по работе обязывала участвовать в подобных мероприятиях я не знал.
Я постарался выглядеть равнодушным, даже слегка улыбнулся ему, но внутри меня всё горело.
Мне дали слово, я сказал что-то доброе в адрес других награжденных и осводовцев, пожелал здоровья и успехов спасенным.
На этом мероприятие закончилось. По просьбе деда я нашел Иваныча, руководителя ОСВОД и подошел к нему.
— Николай Иванович, вам дед велел привет передать.
— Аааа Максим, подойди ближе. Спасибо, ему тоже поклоны., — он положил мне руку на плечо, — ну, что думаешь? Пойдешь к нам работать? Деньги тебе не помешают, коллектив у нас хороший. Уверен тебе понравится.
— Я бы с радостью, — ответил я и оглядел улыбающихся парней, которые приходили домой, они стояли рядом — но, скорее всего, не подойду я вам.
— Это ещё почему?
— Во-первых, меня захомутали в дружинники, во-вторых вступительные экзамены.
— Ну с графиком решим, а кто куратор вашей дружины в МВД?
— Я точно не знаю, но припахал меня Осин.
— С милицией тоже решим, у тебя же сегодня выпускной?
Я кивнул.
— Вот что, давай-ка, ты сегодня и завтра занимайся своими делами, а ко мне приходи в понедельник. Договорились?
Он назвал адрес и время.
Идти с медалью и грамотой на выпускной вечер я не планировал потому что мне надо было переодеться. Мне Отправившись домой я никого не застал дома. Да, точно. Дед с бабушкой уехали на верхнее кладбище на могилу к отцу.
Созвонившись с лучшим другом Тёмой, мы договорились встретиться и идти на выпускной вместе. Я наслаждался тем временем, когда крепкая мальчишеская дружба ещё не знает преград в виде учебы в разных вузах, работы, семьи.
В школьные годы она кажется вечной. Немногие способны ее сохранить и уберечь дружбу на долгие от обид, зависти, товарно-денежных отношений.
Встретившись с Тёмой, я поделился с ним по дороге рассказом о вчерашнем задержании, о том, как ошалел от того, что увидел нашего комсорга, сигающего через ограду гостиницы. Как Михалыч смешно заламывал ему руки.
Сначала он мне не поверил, что в свертке нашли американские доллары.
— Не может быть. Корольков валютчик?
— Выходит, что может. Ты еще вторую часть не знаешь.
Тёмка с раскрытым ртом дослушал рассказ о том, как комсорга тут же выпустили, как будто не было никакого задержания и свертка с долларами.
— Но ведь отпечатки, дактилоскопия! — возмущался мой друг.
— Как мне объяснили наши менты, доказать, что он трогал деньги, если он их трогал, крайне сложно. А что касается бумажного свертка, то или отпечатков не найдут, или скажет, что валялась бумага он не приметил, приподнял, когда искал ключи.
— Надо было за ним проследить. Тогда бы узнали, куда он доллары несет. Вот бы я там был!
— Ты что серьезно хочешь в дружинники?
— Ну после того, как тот парнишка рассказал, что предлагают девчонки за проход и того, что ты порассказал, я бы там подежурил. Кто-то же должен ловить, таких, как Корольков?
— Что правда хочешь?
Он радостно кивнул. Тогда я рассказал ему про то, что мне предложили идти в ОСВОД. Теоретически, желание Темы было как нельзя кстати. Я не собирался его использовать в своей партии против Солдатенка.
Но если Осин согласиться его взять, я могу идти в ОСВОД с чистой совестью. Я предложил бы сержанту рокировку с достойной заменой. Раз фортуна пока благоволила, то я решил держать ее обеими руками.
К школе стекались ученики и ученицы к началу выпускного вечера. Я поискал глазами Михаила Королькова, но его нигде не было видно. Его подружка — «белая блузка» Наташка стояла в одиночестве с понурым видом. Она зло зыркнула в мою сторону и отвернулась.
По ней можно было понять, что комсорга сегодня не будет. Видно, я, действительно, вывел его из строя. Интересно, что произойдет, если в райкоме комсомола решение об исключении отменят и вернут вопрос на повторное рассмотрение?
Как я и предполагал, комсорг Корольков, конечно, отмажется. Он воздержался от голосования, но что, если старшие товарищи из ЦК начнут разбираться? Думаю, не поздоровиться многим.
Я не жаждал крови, тем более какой-то справедливости. Я в нее не особо верил. Мне просто было нужно, чтобы мне никто не мешал.
Нам на встречу выскочили одноклассники. Они наперебой поздравляли меня с вручением медали. Мы поздоровались с учителями, завучем и директрисой. Они улыбались мне и говорили теплые слова. Мне явно не хотелось быть гвоздем программы, но пришлось выслушивать похвалы и поздравления.
В толпе, метрах в пятидесяти я увидел Гончаренко, он опустил голову и старался не смотреть в мою сторону. Его фонарь «засветил» желтым.
Где-то промелькнул Сыч, тоже стараясь не попадаться мне на глаза. Ну что же, вечер обещал быть томным.
Складывалось ощущение, что я расчистил Максу Бодрову поляну от врагов и теперь мог расслабиться и насладиться последними мгновениями школьной жизни.
Торжественная часть пролетела очень быстро. Я нашел Машу в импровизированной гримерке за актовым залом. Она сияла в черном бальном платье, готовясь к выступлению.
— Ну как я тебе?
— Боюсь, что ослепну от твоей красоты и не смогу танцевать.
— Гад, ты умеешь дразнить девушек.
Наш танец произвел настоящий фурор. Школьники, учителя, родители визжали, орали, кричали и свистели от восторга. Не зря мы утром репетировали.
Хореограф, по совместительству старшая пионервожатая в школе, была на седьмом небе.
Мы поклонились публике, друг другу и я проводил Машу за кулисы в гримерку, а затем вернулся к ребятам.
После танца я увидел Вику Рерих, она хлопала в ладоши и ее глаза светились радостью от увиденного. В них не было ни зависти, ни ревности к Маше. Конечно, ее наряд не был столь вызывающим, как платье Маши для танго, но вполне себе подчеркивал ее стройную фигуру и красоту, от которой у меня снова перехватило дыхание.
Она заметила мой взгляд и приветливо помахала мне. Я продрался к ней, поздоровался и сделал ей комплимент.
— Ты обворожительна. Выглядишь, как невероятно красивый цветок.
— Спасибо, — она улыбалась. Я должна тебе сказать, что вы классно танцевали с Машей — молодцы! Это было здорово!
— Вик, пообещай сегодня следующий танец мне!
— Ой-ой-ой, гусар! Придержите коней, сударь, — она отшутилась с милой улыбкой.
— Как ты себя чувствуешь, после больницы? Я беспокоилась за тебя.
— Все отлично.
Мы болтали с ней о всяком, как старые друзья. Правда, она была единственной, кто ничего не сказала про спасение мальчика Саши. Но это было даже на руку.
Я буду ей нравиться ещё больше, после того, как она узнает об этом от кого-нибудь другого.
Выходило, что я понемногу вытаскивал Макса Бодрова из грязи в князи. Нельзя было сказать, что он был уж совсем неудачник. Скорее наоборот.
Но ситуация складывалась таким образом, что приключения последних дней заставили многих смотреть на него по-другому. С большим уважением.
Теперь Макс Бодров был у многих в любимчиках. «Как бы не упасть больно вниз с пьедестала?», — я не забывал про гордыню ни на минуту.
Вечер выпускного бала удался. Сначала мы пошли с родителями и учителями в ресторан, заранее забронированный под нас, что было большой проблемой в курортный сезон.
Но потом, по старой традиции, выпускники распрощались с родителями и отправились встречать рассвет у моря на пляже.
Вот тут и началось настоящее празднование вступления во взрослую жизнь. Песни, танцы, разговоры.
Я не усердствовал с вином и сигаретами, потому что знал, что всё это «добро» ждет всех нас в будущем в огромном количестве. В этой жизни мне не хотелось побыстрее стать взрослым.
Я смотрел на моих друзей и одноклассников, которые хотели казаться умудренными опытом. Они спешили во взрослую жизнь, которая раскидает всех безвозвратно.
Я сидел на теплом каменном парапете набережной, вобравшем в себя дневное солнце и смотрел на лунную дорожку, сверкающую мириадами лунных светлячков.
Ночной воздух был прохладным. Он смешивался с теплым ночным бризом, бьющим в лицо и доносившим до нас запахи моря. Рядом присела Вика. Она поежилась и погладила свои плечи.
Я тут же скинул свой фирмовый пиджак и накинул на нее.
— Спасибо, Макс. Как думаешь, он ответит за свои дела?
— Кто? О ком ты говоришь?
— Тот, который бил тебя сзади, после кино. Во время драки с Гончаренко и Сухишвили. Кстати, Сухишвили сегодня подошел и извинился.
— Ты видела того, кто меня ударил?
— Конечно.
— Мы приходили с Тёмой к тебе домой, чтобы спросить, но ты уехала к бабушке.
— Меня родители заставили. Не хотели, чтобы меня таскали по милициям из-за того, что ты в больницу загремел.
— Да ладно? Правда? Кто же это был? Кто ударил?
Вика пару секунд помолчала, как бы раздумывая стоит ли мне говорить об этом. А потом набралась смелости и выпалила:
— Миша Корольков, наш комсорг.
Я подскочил на месте.
— Да не может быть!
— Думаешь, я стану тебе врать? — она обиженно повела плечами и отвернулась в сторону.
— Что ты? Я тебе верю, Вик! Просто я удивился такому совпадению! Так не бывает, я тебе потом кое-что расскажу.
Я и вправду не ожидал, что тот, кого мы вчера с Михалычем задержали, оказался тем самым козлом, который подло вырубил Макса Бодрова ударом по затылку.
— Расскажи сейчас!
— Сейчас не могу. Это не моя тайна, но как только кое-что прояснится, я тебе обязательно объясню почему я так удивился. Скажи, Вик, а ты видела, чем он бил?
— Ну да, — она уверенно подтвердила, повернулась ко мне корпусом и удивленно спросила, — ты разве не знаешь?
Я просто промолчал, ожидая ее ответа.
— Битой.
— Битой? Странный выбор, — меня очень удивил предмет, которым бил Корольков, до массового применения бейсбольных бит еще целых десять лет.
— Битой для игры в лапту.
Ах вот оно что. Это была не плоская доска и не кирпич. Бита для игры в лапту, с рукояткой.
— Можешь показать, как?
Вика сложила руки будто держала рукоять биты двумя руками и продемонстрировала удар сбоку. Все сходилось с моими ощущениями.
— А куда они потом делись?
— Когда ты упал, Корольков показал мне жест большим пальцем от уха до уха по горлу, приказал молчать, выбросил биту в кусты возле старого дуба и они все убежали.
— Вот, тварь! — меня возмутило не позорное бегство, а угроза однокласснице, — ладно, он еще очень об этом пожалеет.
— Макс, я не для этого тебе это все рассказала. Не нужно никому мстить. К тому же мои родители в курсе. Отец звонил его отцу или кому-то там.
— Хорошо, слово красавицы для меня закон. Никому мстить не будем.
Такой ответ явно ее успокоил.
— Пойдем бросать монетки, на счастье. Вон ребята уже собираются. Надо загадать желание. Говорят — исполняются.
Я быстро осмысливал сказанное Викторией Рерих:
«Дорогая ты моя Вика, комсомолка, спортсменка, умница, и, наконец, красавица. Мало того, что эта мразь, Миша Корольков тебе угрожал, так он же и собрание провел и проголосовал за мое исключение из комсомола.»
К нам подошел Тёма, он был в отличном настроении немного покачивался. То ли от выпитого, то ли от усталости
— Не хотел вас отвлекать, голубки. Вы красиво смотритесь, когда воркуете.
Мне резануло слух, но я тут же успокоился. Я вспомнил, что в восьмидесятом слово «голубки» не имело отрицательного окраса и использовалось, для обозначения обычной влюбленной парочки.
— Перестань, Тём, — мне показалось, что Вика покраснела
— А что я такого сказал? — невинно ответил мой друг, — мне было видение, что вы поженитесь.
— Пошли загадывать желания, Нострадамус, — я встал и подал руку Вике, заметив на себе пристальный взгляд. Маша Баландина отреагировала на Тёмино «поженитесь».
Она выделялась в толпе одноклассников. После нашего танца Маша переоделась в белое обтягивающее платье, которое светилось ярким пятном. Моя партнерша по танцам отвернулась, примитив, что мы на нее смотрим и притворно засмеялась чей-то шутке.
«Мне нужно быть осторожным. С огнем играешь, Макс!», — подумал я про себя.
— Кто? Какой Нос-страдай-мос?
— Нострадамус, дерёвня! Это такой средневековый французский предсказатель.
— Деревня, не деревня, а ты знаешь, что твой Нострадамус выяснил про нашего дорогого Королькова?
— Что?
— Угадай, кто в родне по материнской линии?
— Смоктуновский?
— Неа!
— Караченцев?
Тёма отрицательно качал головой.
— Ну не знаю, не томи: Кастро, Хоннекер, Громыко?
Тема встал, сложил руки на груди и задрав нос продекламировал.
— Солдатенко.
Я снова встал, как вкопанный.
— Откуда ты знаешь?
Тёма кивнул в сторону Наташки-белой блузки и чуть наклонившись ко мне заговорщицки произнес:
— Натали, сказала, что Мишеньку дядька по материнской линии не пустил на выпускной. А когда я спросил, какой-такой дядька? Кто он такой чтобы запрещать комсоргу ходить на выпускной? она ответила — сам Солдатенко.
Тёма посмотрел на меня многозначительно. Теперь пазл начал понемногу складываться. Было еще очень много белых пятен в этой картине, но уже стало понятно, что история начинает принимать интересный оборот.
За горизонтом занималась заря. Мы бросали монеты и загадывали желание вглядываясь в небо. Жизнь казалась такой же бесконечной и прекрасной.
Одноклассники начали разбредаться по интересам. Кто-то садился парами на лежаки и лавочки, кто-то пел и играл на гитаре.
— Проводи меня, пожалуйста, домой Макс, — обратилась ко мне Вика.
— Пожалуйста, с удовольствием, — я улыбнулся и оттопырил локоть, жестом приглашая её взять меня под ручку.
Она очень уютно просунула свою руку, зацепилась второй, и мы пошли, не прощаясь ни с кем.
Мы брели по спящим ночным улицам прибрежного города и болтали о будущем.
— Как думаешь, коммунизм наступит когда-нибудь? — она поставила меня неожиданным вопросом в тупик.
— Я не знаю. Я больше понимаю, какие в будущем будут технологии.
— И какие? — ее глаза загорелись интересом, — Давай, пофантазируй, мне жутко интересно.
— Ну хорошо. Представь, что появятся беспроводные телефоны.
— Они и сейчас есть, вон в кино с тобой видели.
— Да, но не такие. У телефона будет экран и я смогу позвонить тебе из любой точки мира по видеосвязи. Ты сможешь показать мне, где ты находишься и что сейчас делаешь. Поедешь, например, в Москву и покажешь мне Красную площадь по телефону.
— Ух ты здорово, давай еще!
— Будет использоваться много пластика, в одежде, посуде, в мебели, в машинах, в оборудовании.
— Ой, мне бы не хотелось жить в пластмассовом мире.
Я посмеялся. Дальше рассказывал ей про компьютеры, плоские телевизоры, интернет. Скоростные поезда, про новые технологии в медицине, МРТ и УЗИ. Но очень скоро мой список исчерпался.
Да, мы заменили в будущем бумажные деньги и документы на электронные. Да, у нас в телефонах появились соцсети и переводчики на другие языки. И что с того? На что потратило человечество эти сорок с чем-то лет? Победили на Земле болезни? Голод? Прекратили войны? Научились летать на другие планеты?
Создали всем достойные рабочие места? Мне стало стыдно перед этой красивой девушкой. Мне было сложно выразить свои чувства.
Прямой вины в перечисленных бедах человечества за мной нет. Но язык как-то не поворачивался называть время, из которого я вернулся — «прекрасным будущим».
Оно не было ужасным, мое настоящее в прошлой жизни. Но оно было явно не тем, о чем мечтали и что загадывали себе и близким мои одноклассники у моря.
— Почему ты замолчал?
— Я понял, что тоже не хотел бы жить в пластмассовом мире.
Я развернул ее к себе и поцеловал в губы. Сначала она сопротивлялась мягко стуча меня кулачками в грудь, а потом прильнула всем телом. Пиджак с ее плеч упал на тротуар. Я не позволил себе ничего лишнего.
Когда мы закончили целоваться, она со смешинкой в голосе сказала, что не давала разрешения себя целовать.
Я разглядывал ее красоту и понимал, что такие мгновения юности бывают всего один раз в жизни.
Мы попрощались с ней у ее подъезда. Я дождался пока Вика поднялась. Она выглянула с балкона и помахала мне ручкой на прощание и послала воздушный поцелуй.
Развернувшись на каблуках, я стал спускаться вниз по просыпающейся улице. Уже вовсю рассвело.
Я шел и был счастлив, каким-то особым легким пацанским счастьем. Думая о новой жизни, я заметил впереди большой платан. До него было шагов семьдесят-восемьдесят. Моя интуиция настойчиво подсказывала, что за стволом кто-то стоит.