- Слыхал? Ну и что?
- Как что! Телепатический мост между Парижем и Мельбурном! Нам бы с тобой такого Фризье!
- А на кой он нам? Мы там все будем в куче! Достаточно и радиофонов!
- Вот утащат тебя аборигены в свою пещеру - и тогда вспомнишь Фризье! Будешь звать его вместо мамы!
- Не буду! Телепатия всегда была только опытами. И всегда только опытами останется. Никому неохота подставлять свои мозги для постоянного заглядывания...
- ...Ребята! Кто взял мою "Греческую мифологию?" Я же ее не дочитал!
- Не грусти! На месте изучишь! Возьмешь себе в переводчицы ритическую жрицу...
- Бери уж сразу эротическую - чтоб полезное с приятным...
- Ребята - я серьезно!
- А какой чудак серьезно изучает сейчас греческую мифологию? Сорок лет проспишь - все забудешь.
- И потом у них все наоборот. Вместо Зевса - Афродита. На ритянском Олимпе еще наверняка матриархат...
- ...Вот гляжу на эти репродукции и думаю: ведь сейчас люди красивее. Намного красивее, чем в старину!
- Естественный отбор, дружище! Некрасивому сложно жениться. Некрасивой трудно выйти замуж. Вот и потомства у них маловато. Читай древнего мудреца Дарвина. Он открыл это за четыреста лет до тебя. Так что Нобелевскую ты не оторвешь!
Однако и в этот обычный бодрый "треп" однажды прорвалась тревожная струя:
- Ребята! Слыхали? Утром Ральфа Олафссона отправили на Землю!
- Сам просил?
- Галлия его не выдержала. Она просила.
- А ты откуда знаешь?
- Радисты сказали. За завтраком объявят.
- Жаль парня. Не виноват, а остается.
- Не ту жену выбрал...
- Кого-то вместо них пришлют?
- По алфавиту...
К вечеру в столовой Третьей Космической появляются Марат и Ольга Амировы. Марат бледен и как-то очень смущенно принимает поздравления. Конечно, он рад, но, видимо, стыдится показать свою радость. Ведь причина ее - беда товарища. Все-таки незавидно положение дублеров! Ложное какое-то положение. Сиди и жди кто струсит? кто не выдержит? кто заболеет?
Впрочем, другие дублеры, сидящие в карантине на Земле, сейчас наверняка смертельно завидуют Амировым и даже их смущению в нашей столовой.
После ужина Марат отводит меня в сторону и вынимает из кармана маленький конверт.
- Просили передать, - говорит Марат. - Если я поднимусь, конечно... Почте не доверили.
Марат улыбается. Чуть заметно, краешками губ.
- Лина? - сразу догадываюсь я.
- Да. Прилетала перед началом карантина. Я остаюсь один и разрываю конверт. В нем - коротенькая записка:
"Счастливого пути, Сандро! Спустишься на Риту - вспомни меня. Я буду уже старушкой, но мне очень хочется, чтобы ты меня вспомнил.
Линка-неудачница".
Все-таки я свинья! Совсем не думал о Лине в последние месяцы. Даже не вспомнил ни разу!
...Многие ждут, что в этот вечер нас соберут для серьезного разговора командиры корабля Федор Красный и Пьер Эрвин.
Но нас никто не собирает. Все идет так же, как шло раньше. Будто ничего не случилось.
Потом только до меня доходит: о чем можно говорить с нами, если сбежавших уже нет? Ведь собрать нас для разговора - значит, оскорбить подозрением...
Честно говоря, я предполагал, что не выдержит Женька Верхов. Однако Женька, видно, крепче, чем я думал.
Мы держимся с ним сейчас холодно-дружески. Здороваемся, улыбаемся, даже иногда шутим. А что тепла нет - кому до этого дело?
Я с удовольствием не общался бы с ним совсем. Но это невозможно. Тогда кому-то из нас придется остаться.
Если бы я был уверен, что оставят Женьку, - давно обнажил бы наши истинные отношения. Потому что на Рите Женька будет очень опасен - это я точно знаю.
Но оставить могут и меня. И тогда Женька будет на Рите еще опаснее. Потому что никто не ждет от него подвоха.
Сейчас у меня, пожалуй, не меньший технический авторитет, чем у Женьки. Мои радиофоны с запоминающим устройством уже давно в производстве. И мы увозим с собой первую партию таких аппаратов. И об этом тоже говорили по радио, сообщали в газетах.
Я легко мог бы усилить шум, передав любому местному промышленному управлению свои коробочки эмоциональной памяти с обратной связью. Но я все тяну. Лишь в последний день, перед самой посадкой в корабль, я передам их радиотехникам Третьей Космической. Пока будут проверять мои коэмы - мы улетим.
Две коэмы я беру с собой. О них не знает никто, кроме Вируты. Но, по-моему, они не скоро понадобятся на Рите.
Сейчас, в последние дни, мне начинает казаться, что все эти коэмы, "поминальники" и прочая дребедень - мальчишеские забавы, которым я придавал слишком большое значение. Сейчас надвигается что-то огромное, важное, несоизмеримое с тем, чем мы жили до сих пор.
Такой ли я, какие нужны в этих новых условиях? Может, это вовсе не для меня? Ведь, к сожалению, я далеко не лучший образец человеческой породы.
Гожусь ли я для того, на что замахнулся?
...На следующий вечер Бируте передают конверт, и я вижу, как она читает письмо на другом конце холла, в кресле, а потом прячет конверт в карман.
Наверно, письмо от матери. Как и сама Бирута, ее мать очень любит писать и получать письма.