Мы следили за работой этой команды через наружные телевизоры, ходили друг к другу в гости, шумели в коридорах, пытались по очереди разглядывать Риту через небольшие иллюминаторы в рубке и в кают-компании.
Бирута и я, конечно, первым делом побежали к маме, но у нее все было в полном порядке, и мы не высидели больше часа. А потом мы разыскали и Али, и Доллингов, и Марата с Ольгой, и Монтелло. Все были такими же возбужденными, всем так же не сиделось в своих каютах и хотелось куда-то бежать, что-то срочно, немедленно делать.
Но делать было нечего. Пока за нас все делали другие. А иллюминаторы немногое сказали нам. Мы увидели серое, затянутое облаками небо, и густо-зеленый лес вдали, и черное поле выжженной земли вокруг нашего корабля, и такие же черные поля вокруг других кораблей. И сами эти корабли были уже не серебристо-зеленые, какими улетали с Земли, а черные. Сорок лет в космосе сделали свое дело. Ведь все холодное космос бездумно красит в один цвет.
Мы так торопились узнать хоть что-то о Рите, будто срок нашего пребывания тут был ограничен и через несколько дней мы должны были покинуть планету. Мы чувствовали себя пока не поселенцами, а туристами.
И началось это даже не тут, не на космодроме, а еще на орбите, после того, как мы услышали голос Тушина.
Наверно, поэтому мы с Бирутой и пытались тогда так яростно расспрашивать ребят, которые делали нам прививки.
Но ребята были не очень-то многословны. То ли спешили, то ли надоели им уже расспросы в других каютах, то ли что-то скрывали от нас.
Один из них держался просто и деловито. Другой был мрачен и тяжело, почти неотрывно глядел на Бируту.
Все время, пока парни возились со своими ампулами и шприцами, я пытался разговорить их.
- Как живется на этой планете, ребята? - спросил я.
- Нормально, - ответил первый.
- Поживешь - узнаешь, - ответил второй.
- Еды хватает?
- Вполне.
- А культуры?
- От тебя зависит. Но вообще-то некогда.
- А чего не хватает?
- Поживешь - узнаешь.
Это опять ответил второй, мрачный.
- Какие-то большие индивидуальные проблемы есть?
- А без них - что за человек? - Первый улыбнулся.
- И их сложно разрешить?
- Иные - невозможно! - Это снова сказал второй, мрачный.
Бирута, конечно, тоже заметила тяжелый его взгляд и, должно быть, именно поэтому задала самый трудный вопрос:
- А жена ваша... чем занимается?
И поглядела прямо в глаза мрачному.
- Ее убили, - ответил он. И отвернулся.
- Где?
- Возле города. Она была ботаником.
- И не пользовалась электромагнитной защитой? - С этой защитой только спать хорошо. А гербарий с ней не соберешь!..
Они закончили прививки и ушли от нас и через несколько часов улетели на своей ракете. Но до сих пор я вижу перед собой того, второго, мрачного медика.
Мне пришлось когда-то читать о трагедии миллионов российских женщин в середине двадцатого века. О трагедии миллионов вдов, которые не дождались своих мужей с Отечественной войны. О трагедии невест, которые так на всю жизнь и остались невестами убитых. Правда, я читал об этом книжку не их современника, а писателя двадцать первого века. Наверно, их современники писали сильнее и с большей горечью. Но и этот человек рассказал достаточно сильно и полно об одной из величайших трагедий. Миллионам обездоленных женщин не мог помочь никто - ни государственная власть, ни другие народы. И даже не с кем было расквитаться за эту страшную трагедию - немногочисленные виновники ее, главари фашистской Германии, или покончили самоубийством, или были казнены сразу после войны. Правда, некоторых разыскивали и казнили позже. Но все равно их преступления ломали судьбы миллионам людей еще десятки лет.
Мне становится страшно, когда я думаю о жизни этих женщин после войны, о том, как медленно, трудно и горько угасали они, неохотно расставаясь с надеждами на счастье.
Конечно, эти российские женщины были героями. Независимо от характеров, от личной смелости или трусости.
Они были героями все уже хотя бы только потому, что жили, работали, воспитывали детей и смеялись и шутили не реже других.
И неужели сейчас на Рите, рядом с нами, начинается такая же трагедия? Пусть это не миллионы людей, пусть десятки, даже единицы. Но ведь для каждого из ребят трагедия так же значительна...
4. Первое знакомство
- Меня зовут Теодор Вебер, - представился невысокий, сухощавый и светловолосый парень с какими-то прозрачными, по-северному блекло-голубыми глазами. - Мне поручено показать вашей группе город и Заводской район. У вас пока времени очень много, а у меня - очень мало. - Он сдержанно улыбнулся, как бы извиняясь за то, что у него мало времени. - Поэтому я покажу вам только главное и скажу только о главном. Остальное сами увидите. Вы здесь не туристы, а жители. Я просто попытаюсь вас сориентировать. Не больше.
Мы стояли еще на дороге, возле биолетов, которые привезли нас с космодрома. Мы - это полсотни ребят, вторая группа, вышедшая из корабля. Первая уехала сегодня утром. За нами биолеты прислали днем. А своих биолетов у нас пока нет. Их еще надо доставать из трюмов, настраивать на местные дороги...
Мы ехали сюда по отличному, широкому и гладкому шоссе, которое почти все время шло лесом. Биолеты настроены здесь на большую скорость, чем на Земле, и мы добрались до города всего за полчаса.
Эта дорога - особая. На Земле очень мало таких дорог. Потому что делать их научились уже тогда, когда все основные нужные Земле магистрали были построены из бетона или пластобетона. И еще потому, что на Земле берегут лес и считают расточительством хоронить его в дорожном полотне. Но кое-где, в джунглях и тайге, которых осталось на Земле не так уж много, новые дороги уже в наше время строили так, как здесь, - с помощью лесодорожных машин.
Многие из нас учились в "Малахите" водить такую машину. Это не очень сложно - она, по существу, автомат. Она идет медленно, идет прямо на поваленный лес, частично плавит его (именно плавит, а не сжигает), частично перемешивает с песком или гравием и оставляет после себя отличное дорожное полотно, которое остывает около суток и потом долго еще сохраняет по краям особый, неповторимый янтарный цвет.
Такому шоссе не страшны ни вода, ни жара, ни холод. Трещины на нем затягиваются сами по себе, ремонта оно не требует и служить должно двум, а то и трем поколениям. И даже пни не надо корчевать перед лесодорожной машиной. Она расплавит или включит их в шоссейное полотно так же спокойно, как и поваленные стволы.
И вот дорога позади, и мы стоим у въезда в город. Собственно, города еще нет. Город когда-то будет. А пока есть один дом. И тот недостроенный. Со временем он станет домом-кольцом. Но сейчас это еще дом-дуга.
В конце двадцатого века такие дома-города начали строить на Крайнем Севере, в тундре. И они быстро оправдали себя и обнаружили такую бездну достоинств, что потом их строили и в пустынях, и на Луне, и на Марсе, и на Венере. Всюду, где природные условия были против человека, кольцевой город-дом оказывался наилучшим вариантом.
- Вы, наверно, знаете, ребята, этот принцип, - произнес Вебер. Дом-кольцо, город - цветок из семи колец... Так вот, мы сейчас строим центральное. Двадцать этажей. Наверху площадка для вертолетов. Одиннадцатый этаж - прогулочный. Третий и пятнадцатый - бытовые. Всякие там столовые, медпункты, мелкие склады. На третьем этаже - главный врач. Мария Челидзе. Некоторые видели ее сегодня - она увезла с космодрома первую группу. Это у нас единственная привилегия членов Совета - знакомить новичков с хозяйством. Сегодня вечером Челидзе собирает у себя всех новых медиков. Если здесь есть медики - прошу учесть... Ну, далее... Первый этаж здания - основные склады. Второй этаж - бытовая инженерия, конторы... Мой рабочий кабинет - тоже на втором. Я архитектор. Кому надо - милости прошу.
Он обвел взглядом всех нас и улыбнулся. Розите Гальдос он улыбнулся особо.
Видно, она понравилась ему больше остальных.
Ничего не могу с собой сделать - никак не выговаривается у меня "Розита Верхова". Только - Гальдос. Кажется, Бируту очень огорчает это. Мне не хотелось бы ее огорчать. Но не выговаривается...