- Когда?! - Марат останавливается посреди комнаты и глядит на меня напряженно, требовательно. - Ты можешь сказать - когда? Сколько до тех пор сменится поколений у нас и у них? Сколько людей погибнет?
- А ты можешь назвать хоть одно великое дело, которое бы обошлось без жертв?
- Это утешение для всех, кроме самих жертв! Ты не прав,
Сандро! Все жертвы - от торопливости! Человечество всегда спешило! За спиной экспериментаторов всегда кто-то кричал: "Давай! Давай!" И кому-то не терпелось воспользоваться результатами их риска. Чужого риска!
- Это было не всегда, Марат. Кто стоял за спиной у Кюри?
- Эпоха! Спешили кругом! И потом - они бедствовали. Я читал - это тоже подгоняет...
- Тебе кажется, что нас поторопились послать на Риту?
- Это кажется уже не только мне. Вспомни наше собрание... Но сейчас-то об этом поздно думать. Я никого не виню конкретно. Видимо, это свойство человеческой психики - лезть вперед по бездорожью и только потом прокладывать шоссе. Но здесь мы делаем нечто прямо противоположное - строим и строим тыл и ни на шаг не двигаемся по фронту. И это тоже не избавило нас от жертв.
- Ты просто против крайностей?
- Наверно, Сандро... Если бы уж хоть у меня была четкая программа!.. А то так, сумбур... Чувствую, что делается не то. Но что же "то"? Какое оно? Где? Мне кажется, мы изо всех сил лезем в какой-то тупик. Но где дорога?
Он снова садится в прозрачное нейлоновое кресло, мягко охватывающее все тело, и добавляет:
- Когда люди заходят в тупик - они почему-то боятся признать это. А особенно, если людей много и если шли они в тупик с барабанным боем. Но не признавши - как повернуть? А не повернувши - как выйти из тупика?
Марат снова вскакивает с кресла и наискосок шагает по комнате - из угла в угол. И на ходу вспоминает:
- Еще в "Малахите" Бруно не раз говорил, что обстоятельства могут выходить из-под контроля. Кажется, он был пророком.
- Для этого не обязательно быть пророком, Марат. Достаточно быть скептиком.
- Ты нелогичен, Сандро! Скептики обычно умны. Но человеку никак не хочется признавать кого-то талантливее и дальновиднее себя. Красивее - признаем! Сильнее - тоже! Но вот умнее и талантливее? Только не это!
Марат все еще крупно шагает наискосок по комнате.
- Кстати, Сандро... Бруно, по-моему, очень точно определил Верхова. Он еще после того собрания сказал мне, что Верхову нужна власть. Не что-нибудь, а именно власть. Это очень трудно в наше время. А на Земле - просто немыслимо. Может, поэтому Верхов и полетел? Ты извини, конечно. Вы вместе учились, и тебе, может, обидно слушать такое... Но мне трудно говорить о нем спокойно. Я убежден - он мог спасти Лельку. И он пожалел не туземца. Он пожалел себя. Еще бы - ведь сам предложил этот закон об изгнании!.. А мы, не подумавши толком, за него проголосовали... Не знаю уж, поняла или нет Розита...
Но мне кажется - Верхов и ее бы так предал! Честно говоря - не могу его теперь видеть.
Я опускаю глаза. Мне ли не знать Женьку? Ни черта он не изменился! Это были только мои мечты. Глупые, наивные, детские мечты. Не могу я спорить о нем с Маратом!
Но ведь нужно спорить!
- А ты? - спрашиваю я. - Ты бы выстрелил?
- Хоть в тебя! - Марат отвечает, ни на секунду не задумываясь. - Человек, поднимающий руку на другого, не заслуживает жалости!
- Но ведь мы же с ними не на равных, Марат!
- А разве я предлагаю казнить? У меня нет зла к этому туземцу, которого сонным заперли в больнице. Я разговаривал с ним. И вчера и сегодня. Я решил учить их язык. Просто я говорю о предотвращении убийства, а не о наказании.
- О чем ты спрашивал его?
- Почему они убивают женщин. Он ответил, что если перебить большинство женщин чужого племени, то мужчины в борьбе за оставшихся, сами перебьют друг друга. А если убивать только мужчин - племя быстрее размножится. Как видишь, они не профаны в биологии. Жизнь в лесах кое-чему их научила.
- О чем вы еще говорили?
- Я спросил, что нужно, чтобы они перестали нас убивать. Он ответил, что для этого мы должны уйти отсюда. Всего-навсего! И, знаешь, я даже подумал, что если была бы мгновенная связь с Землей, если можно было бы остановить все это колесо, - стоило бы забраться в наши корабли и улететь... Но ведь на Земле прошла сотня лет! В пути десятки кораблей!
Марат снова бухается в кресло, прозрачная ткань охватывает его, и кажется, словно он висит в легкой нейлоновой дымке.
- Для себя я все решил, Сандро. - Он говорит неожиданно тихо, приглушенно. - Для себя я нашел тот выход, при котором не будет противоречий с совестью.
- Какой?
- Я уйду, Сандро. К ним. Вот изучу язык - и уйду. В общем, сделаю то, что должен был сделать Верхов, если бы спас Лельку.
- Они могут убить тебя!
- Тогда пойдет кто-нибудь другой... - Марат пожимает плечами. - Третий, четвертый... Все равно это придется когда-то делать. Это неизбежно. Потому что необходимо. Так уж лучше раньше. Раньше начнем - раньше кончим.
- У них трудно стать богом, Марат. Они видели нас и убивали. Богом можно стать у племени, которое нас не видело.
- А я попробую стать другом. Зачем обязательно богом?
- Ты, кажется, делаешь ту же ошибку, что и этот ра, с которым ты говорил. Он мерит нашу психологию на свою мерку, а ты меришь их психологию на нашу. Они, может, вообще не понимают, что такое друг. Или что такое друг из чужого племени.
- Они уже много лет живут рядом с гезами, Сандро! Они уже, по существу, интернационалисты! Ты их недооцениваешь.
- А ты - пере...
- Может, и так! - Марат вздыхает и снова вскакивает с кресла. - Но я уйду к ним! Не вижу для себя другого выхода.
Звонит предупредительный звонок, и Марат уходит к дверям - встретить гостя. Им оказывается Михаил Тушин. Увидев меня, он улыбается неожиданно радостно, как старому знакомому, хотя мы с ним впервые видимся так близко.
И от этой широкой улыбки разглаживаются суровые складки на его лице, и оно становится совсем молодым - таким, каким я помню его по первым фотографиям, увиденным мною в детстве. Марат пытается представить ему меня. Но Тушин смеется и машет рукой.
- Я знаю о нем все, Марат, - говорит он. - Наверно, я знаю о нем даже больше, чем он сам о себе знает.
Я удивленно и вопросительно гляжу на Тушина, но он как бы не замечает моего взгляда.
Мы выдвигаем из угла еще одно прозрачное кресло - для гостя, и Марат ставит на столик еще одну мягкую, запотевшую бутылку холодной тайпы.
- Нравится вам тайпа, ребята? - спрашивает Тушин. Его крепкие, широкие, загорелые пальцы привычно стягивают колпачок с эластичного горлышка.
- Что не нравится - того не пьем, - отвечает Марат.
- Пищевикам повезло, - произносит Тушин. - Они здесь первые начали работать творчески. А вы небось уже клянете эту планету? Еще бы - изобретателю здесь приходится быть, по существу, слесарем-монтажником. А талантливому археологу - преподавать историю в школе... Так, ребята?