В эти минуты я терял Таню еще раз. Кажется, слишком много я потерял подряд.
Вспомнилось, как читала Бирута это письмо в просторном холле Третьей Космической. Как сунула его в карман и потом ничего мне о нем не сказала. Только ходила задумчивая. А я еще возомнил тогда всякую чепуху. Какой я был идиот!
Неужели Бирута так рвалась на Юг потому, что хорошо помнила письмо?
Теперь уже никогда не узнать этого.
29. Какой бог из меня получится!
Врачи сказали, что охотник-pa вне опасности. У него пробита кисть и раздроблен плечевой сустав. Кисть срастется через неделю, а сустав уже вставили капролитовый - будет не хуже своего. Через две недели ра может быть совершенно здоров. Или через месяц - потому что наши эскулапы вынуждены лечить этих убийц по старинке, медленно - нужно ведь время на "перевоспитание".
Марат сообщил, что из племени исчез Чок - главарь непримиримых. С его исчезновением непримиримые повесили нос и вроде собираются подчиниться общему решению племени. Так что, возможно, Бирута будет нашей последней жертвой. А может, еще и не последней? Кто знает?
Когда раненый пленник после операции пришел в себя, к нему впустили его соплеменников, которые уже обжились у нас. И они узнали Чока.
Вот, значит, что он за птица!
Но, кем бы он ни был, он будет жить и работать, он еще станет Человеком и будет счастлив. Наверняка со временем у него появятся жена и дети.
В общем, я могу не уходить в "боги". Так сказали все друзья. Так решил Совет.
Но я все-таки уйду. Так решил я.
Видимо, Марат был прав гораздо в большем, чем казалось мне тогда, когда я пытался с ним спорить. Видимо, какие-то очень важные, даже самые главные вещи человек способен понять только через свое страдание и не способен понять через чужое. Даже если очень хочет понять. Тут не на кого и не на что сетовать. Разве что на природу, которая создала нас далеко не такими совершенными, как хотелось бы. Но совершенными могут быть лишь киберы. А мы не киберы, мы люди. И всегда чего-то не понимаем или понимаем чересчур поздно.
Конечно, нам нужна была прочная база на этой планете. Конечно, мы должны были обеспечить благополучие наших жен и детей.
Но ведь благополучие можно создавать вечно. Предела ему нет.
Наверно, мы все-таки слишком долго держались в стороне от жизни соседних племен. Платили за это кровью, но упрямо действовали так, как было намечено сто с лишним лет назад на Земле. А на Земле нельзя предусмотреть всего. Да еще за столетие. Видимо, только киберы не должны выходить за пределы своей заранее заданной программы.
Теодор Вебер, кажется, первый здесь стал понимать все это. А Марат первый осуществил то, что подсказывала ему совесть.
Конечно, нелепо винить остальных - не всем дано быть первыми.
Но я решил идти по следам Марата.
Два вечера я вызывал его по радио. Наконец поймал, и мы проговорили полночи.
- Может, тебе нужен помощник? - спросил я. - Могу выучить язык и прилететь к тебе.
- Я справлюсь один, Сандро, - ответил он. - Спасибо! Двое в одном племени - это уже перебор. Главное здесь сделано. Лед тронулся. Они начали думать. Сделаю и остальное. Я ведь здесь надолго. А тебя ждут другие племена. Я знаю ты сделаешь свое племя просвещенным и сильным. Но опасайся - как бы это не привело к его господству над другими племенами. И не забывай меня, Сандро. Через день около полуночи - моей полуночи! - мы сможем советоваться.
Но немало советов Марат дал мне и в эту ночь. И, кажется, в новой жизни я начну все по его советам. Ведь он лучше всех здесь знает дикарей - и по своему личному опыту, и по той научной работе, которую в школьные годы вел на Земле.
Я уйду на далекий, Западный материк. Там не был еще никто из наших трех кораблей. Я буду первый. Где-то на крайнем юге этого материка стоит громадная базальтовая глыба - памятник Рите Тушиной. Я с детства мечтал поклониться этой могиле. Может, теперь поклонюсь?
На этом материке я или погибну, или добьюсь того, чтобы хоть какие-то племена ждали землян как друзей, встречали их как братьев.
"Пепел Клааса стучит в мое сердце!" - так когда-то говорил Тиль Уленшпигель.
А в мою грудь все время стучит мой задыхающийся, погибающий сын, которому я не мог помочь.
Но не к мести зовет он меня. Кому мстить? Если бы они ведали, что творят!..
Я человек великой земной коммуны. И коммуна прислала меня сюда не для того, чтобы мстить.
Однако не жалею я и о том, что стрелял в Чока. Я пытался, я должен был спасти двух самых близких мне людей. И, если бы промедлил в тот миг, - проклял бы потом и уничтожил себя.
Все-таки случилось со мной самое страшное из того, что может случиться с человеком. Когда-то Мария Челидзе сказала: "Каждый думает, что самое страшное его минует".
И я так думал.
...Перед тем, как улететь на запад, я пришел на очередное заседание Совета и попросил меня выслушать. Но на заседании не было Женьки Верхова, а говорить без него я не мог. Пришлось срочно разыскивать его.
Женька прилетел через полчаса, и мы вместе вошли в кабинет председателя. Я заметил, что Тушин хмурится. Видно, он догадался, о чем я хочу сказать. Он явно был недоволен. Но я ничего уже не мог изменить. И не хотел. Надо же когда-то сказать правду! Никто здесь не знает Женьку так, как я. Никто здесь не ждет от него подвоха. И я буду преступником, подлецом, если промолчу, уходя на очень долгие годы, может быть, навсегда.
Я начал с того же, с чего начинал свою речь в Совете и Женька. Сказал, что знаю его с детства. И рассказал, как постепенно он шел от маленьких, детских подлостей ко все большим, потому что подлости сходили ему безнаказанно.
Я воспользовался Женькиным приемом и признал перед Советом свой давний грех - в юности я тоже, как и мои одноклассники, прощал Верхову мелкие подлости и тем самым невольно поощрял его, невольно толкал ко все более крупным.
Еще в детстве он сделал ставку на терпение других людей, на их нежелание мараться в грязи, выбрасывая эту грязь из жизни. Это был дальновидный расчет я на себе испытал Женькину дальновидность. Но, как и всякий подлый расчет, он должен был когда-то не сработать.
Я отдал должное и Женькиным организаторским способностям, и его умению чутко уловить, чего хотят люди. Но, улавливая настроения и желания людей, Женька обычно старался сыграть на этом, чтобы возвыситься. Ибо это возвышение над другими давно стало смыслом его жизни. А такой смысл жизни у человека умного и энергичного - опасен для общества.
Я отнюдь не призывал изгонять Женьку из Совета. Он, видимо, полезен здесь и пусть будет полезен. Но я просил не позволить ему возвыситься над другими и властвовать судьбами. Ибо властвовать он стал бы неизбежно жестоко, безжалостно.
- Не позволим! - твердо произнес Бруно. - Диктаторы нам не нужны. Даже не жестокие. Лети спокойно. И Вебер добавил:
- Спасибо, Сандро! Мы не забудем твоих слов. И понимаем, как трудно тебе было сказать их.
Мария Челидзе медленно, задумчиво водила розовым ногтем по лакированной поверхности своего столика. Так, не останавливая ногтя и не поднимая на меня взгляда, Мария спросила:
- Скажи, Сандро, почему ты молчал до сих пор? Почему не сказал об этом раньше?
Я больше всего боялся этого вопроса. Но я ждал его и был готов на него ответить.
- Видимо, потому, Мария, что я все время был рядом. И, если бы понадобилось, - первый остановил бы Верхова. А сейчас я ухожу.
Теперь Мария подняла на меня взгляд - тяжелый, испытующий взгляд холодных северных глаз. И я почему-то вспомнил другой ее взгляд - когда она провожала Вано в Нефть, - взгляд задорный, лучистый, ласковый.
- Я имела в виду другое, Сандро, - уточнила она. - Почему ты молчал на Земле?
Теперь опустил взгляд я. Куда денешься? Надо говорить как есть.
Я поглядел Марии прямо в глаза и признался: