Неумолимо, как саммит ОБСЕ на Россию, надвигалось 20-е число червеня — Перунов День, время, когда зацветает на миг папоротник. Во-обще-то Олег знал, что папоротник размножается спорами, но благора-зумно об этом помалкивал. Всё больше и больше времени отнимали тре-нировки — Йерикка почти не отходил от Олега, добиваясь от него совер-шенного владения холодным оружием. И это было, пожалуй, хорошо, по-тому что меньше времени оставалось — встречать Бранку, её недоумён-ный и обиженный взгляд. Она не понимала, почему Олег вновь начал так упорно избегать её.
А он НЕ МОГ её видеть.
Не мог — потому что боялся. За неё. За себя. За Гоймира. Эта лю-бовь доставляла больше страданий, чем радости, тем более, что Гоймир совершенно не мог понять холодности своей названой и часто впадал в уныло-хмурое состояние, а то ещё делился переживаниями с Олегом, и это было всё равно что сидеть на раскалённой сковородке.
Йерикка догадывался о мучениях друга. Олег понял это, когда ры-жий горец зашёл к нему как-то утром, когда Олег пил чай с пирогами, сго-товленными заботливой Славной, тоже начавшей замечать, что с её пос-тояльцем что-то неладно и приписавшей это плохому питанию.
— Будешь? — спросил Олег. Йерикка кивнул:
— Плесни.
Он был какой-то странный, с красными глазами — и навалил в чай кучу дорогого южного сахара, чего обычно не делал. Отхлебнул этот сир-оп и сообщил:
— Хочу поехать отдыхать на южное море. Где солнце, вода — тёплая, как этот чай, и девчонки в купальниках. Ты на море был?
— Нет, — ответил Олег, разламывая пирог. — Я не люблю, когда жарко. А что с тобой?
— Договаривался о продуктах с лесовиками, — еохотно ответил Йерикка,
снова припадая к чаю. Олег, если честно, давно подозревал, что его друг в племени играет роль шефа службы безопасности или что-то в этом ро-де. Именно он встречался с разными приезжими, останавливавшимися у Славны, а то — сам ездил куда-то с конвоем или один, отвозил и привозил грузы…
— Ты же говорил, что мы всё необходимое купили, — вспомнил Олег. Йерикка поморщился:
— Сейчас необходимое — это не продукты… До чего трудно говорить с этими лаптями! — вырвалось у него. — Всё равно, что осла перекрикивать, они же, в своих весях сидя, всё лучше всех знают. "Тык эта, парень, зна-чить, и самим-то оно не того — хватает, вот мы, оно это-то сюда и не по-везём скольки обычно — уж звиняй!" Почуяли, сидни запечные, что гарью запахло, в печень им дышшшшло! — Йерикка аж прошипел это слово и, словно спохватившись, вскинул глаза на Олега, поспешно продолжал. — Я им предложил разрешить желающим нас снабжать — кто сколько мо-жет. У нас же там друзья есть — на себе приволокут почище любого тран-спорта, ещё и подерутся по дороге за то, кому первому сгружать! Нет, как же… Если нам не помочь, то их не тронут… — Йерикка поболтал остатки чая в кружке и опрокинул их себе в рот. — Ненавижу идиотов. До икоты.
— До икоты? — засмеялся Олег.
— Угу… Я иногда думаю — неужели идиотизм такая же вечная категория, как отвага и любовь?
Олег пожал плечами. Ответить ему было нечего, да Йерикка, похо-же, и не ждал ответа:
— Очевидно — да, — ответил он сам себе. И, разряжая досаду, резко повёл перед собой сверху вниз прямыми сжатыми ладонями — пустая гли-няная кружка, из которой он пил чай, вдруг взорвалась шероховатыми осколками.
— Ох ты! — Олег от неожиданности чуть не опрокинулся со скамьи. — Как ты это?!.
— Ничего особенного, — смутился Йерикка. И спросил неожиданно: — Тебе никогда не снится Ленко?
— Нет, — вопрос удивил Олега. — А что?
— Его оружие, — кивнул Йерикка на стену, где висели меч и камас. — Я боюсь, что теперь, когда ты сделал себе наколку, марам будет ещё легче добраться до тебя.
— Бред это, — устало сказал Олег. — Послушай, Йерикка, неужели ты и вправду во всё это веришь?
— В мире слишком много простых и понятных невозможностей, чтобы в это не верить, Вольг, — непроницаемо отозвался Йерикка.
— Ну тебя, — отмахнулся Олег. — Чаю ещё будешь?
— Нет, — вдруг сухо ответил Йерикка. — Вольг, ты давно последний раз виделся с Бранкой?
Олег встал. Йерикка продолжал сидеть, глядя снизу вверх внимате-льными серыми глазами.
— Что тебе за дело? — спросил Олег сдавленным от досады на себя, стыда и внезапно прихлынувшей ярости голосом. — Что ты всё лезешь не в своё? Я тебе обещал — обещал! Пришёл сюда с разговорами, устал он, на хрен…
— Тише, тише, тише, — Йерикка поднял обе руки. — Ты же мой друг.
— Да иди ты… в баню! Друг! Поэтому ты суёшься в мои дела?! — Олег
сжал кулаки. — Убирайся, или я вышвырну тебя, понял?!
Йерикка встал.
— Легче!
Он произнёс это слово повелительным, металлическим голосом. Олег осекся. Йерикка ничего не добавил — он просто стоял и смотрел уже не холодными глазами — нет, в них горело странное алмазное пламя!
Олег сделал шаг назад и рухнул на лавку, с которой не успел уб-рать свою постель. Он был не в силах шевельнуться или произнести хоть слово. Йерикка сразу же тоже сел и вздохнул:
— Прости.
— Ну ты даёшь, — Олег провёл рукой по лбу. — Я испугался…
— Прости, — повторил Йерикка. — Я испугался тоже… Знаешь, Вольг, Гоймир с Бранкой неразлучны уже семь лет.
— Тем больше шансов, что она меня забудет, когда я исчезну, — вырвалось у Олега.
— Они иногда ссорятся, — словно не заметил его реплики Йерикка. — Понимаешь? У них обоих сильные характеры, а таким нелегко жить без ссор… и они иной раз сожрать друг друга готовы из-за мелочей. А раз ты ей УЖЕ нравишься — я боюсь, что она в какой-то момент совершит глу-пость… и ты — тоже. Ты, по-моему, дошёл уже до такой степени, что готов принять её голую и обритую налысо…
— Эрик! — Олег пристукнул кулаками по лавке.
— Не спорь, не надо… Но самое страшное случится, если она НА САМОМ ДЕЛЕ тебя любит.
"Любит," — со сладким ужасом подумал Олег, а вслух спросил:
— Да почему самое страшное?!
— Да потому!!! — вдруг взорвался Йерикка. С грохотом полетела в угол тяжёлая скамья. — Ты что, тоже… лесовик, что ли?! Если ты её пару раз обнимешь и поцелуешь — это хоть у нас и не принято, но кончится дракой между тобой и Гоймиром, а потом — общим примирением! Но если И ОНА влюбится в тебя — Гоймир тебя убьёт. Или ты убьёшь его. 70 на 30 не в твою пользу, а я в любом случае в болоте, потому что мне так и так придётся хоронить друга. Я тебя даже не прошу подумать о себе или Гойми-ре — понимаю, что сейчас это бесполезно, ты глух к этому. Но ты о Бранке не забывай — она-то как потом будет жить! Подумай, если и вправду её любишь!
— Люблю, — обречённо ответил Олег. — Я не могу о ней не думать, не могу, НЕ МО-ГУ-У!!!
Йерикка сочувственно посмотрел на друга, потом сказал:
— Или, может, писались стихи дураками?!
Или наша любовь не достойна стихов?!. Да, ты влип.
— Я не встречаюсь с ней, — с трудом ответил Олег. — Я даже близко к ней не подхожу. Я…
Он всхлипнул и закрыл лицо скрещёнными ладонями, пытаясь спрятать слёзы.
Йерикка отшатнулся. В первые секунды он не понимал, что проис-ходит и что ему делать. На подобный исход разговора он не рассчиты-вал — взрослый смелый парень расплакался навзрыд! Потом, решительно шагнув вперёд, рыжий горец взял Олега за локти и оторвал его ладони от лица.
— Уйди… — выдохнул Олег, опуская голову, но Йерикка решительно подставил предплечье. — Я сказал! Отстань!
Слёзы всё ещё дрожали в его глазах, но выглядел Олег хмурым и даже злым. Йерикка отстранился. Олег, исподлобья глядя на него, вытер лицо рукавом ковбойки.
— Я не плакал, — предупредил он. — Иначе я тебя убью раньше, чем Гоймира. Усёк?
— Нормально, — улыбнулся Йерикка. Олег, приподнявшись, подошёл к окну, открыл его. Не поворачиваясь, сказал:
— Сейчас пойду и застрелюсь. Так будет проще для всех.
— Если это шутка, то твою чувство юмора накрылось, — спокойно резюмировал Йерикка, но Олег не видел, как он напрягся.
— А ты мне что посоветуешь? Ты же пришёл сюда советовать!
— Не советовать, а поговорить, — возразил Йерикка, — и открыть тебеглаза.
— Открыл, радуйся. Дальше?
Йерикка почувствовал, что перебрал пафоса и словно бы немного сник:
— И ничего… Олег, держись от неё подальше.
— Ага. Только тогда я до зимы точно застрелюсь. Ты хоть можешь представить, ЧТО советуешь?
— Да-а… Может, перейдёшь жить ко мне?
— Боишься, что всё-таки застрелюсь? — насмешливо спросил Олег. Йерикка не принял тона:
— В таком состоянии, как у тебя? И стрелялись, и на меч бросались, и не только в баснях, но и в жизни.
— Не беспокойся, — уже совершенно серьёзно и спокойно возразил Олег. — У вас тут война, и я могу, если припрёт, не дожить до её конца, не прилагая к этому личных и лишних усилий.
Йерикка на миг обрадовался, что Олег смотрит в окно. Иначе он увидел бы, как его друг на миг не совладал со своим лицом — и оно стало обречённым и больным…
Пять овец потерялись на вересковых пустошах в восемнадцати верстах от города. В полном соответствии с Евангелием от Матфея, как пошутил Йерикка, Гоймир и Олег отправились верхами их разыски-вать, оставив ещё несколких парней со стадом — и вынуждены были за-ночевать на пустошах. Белая ночь, безраздельно господствовашая надо всем Севером, позволяла искать и дальше, но от усталости в седле пло-хо держался не тол\ько Гоймир, но и Олег.
— По-ночь их волки могут прибрать, — угрюмо сказал Гоймир, снимая с седла сумки и самострел — ППШ он с собой не взял.
Олег молча кивнул. С волками у горцев были неплохие взаимоот-ношения, но несколько дней назад откуда-то с юго-запада пришёл оди-ночка — его несколько раз видели — который беспощадно резал овец, да-же не съедая их. Очевидно, Южака — так прозвали волка — чем-то обиде-ли люди, и он вымещал злобу на скотине…
…Скоро на каменной плите, выступавшей из вереска, горел небо-льшой костерок, а мальчишки, лёжа около него на плащах, хрустели лу-ком, жевали хлеб и копчёное мясо. Гоймир выглядел хмурым, и Олег не выдержал:
— О чём задумался? — встав на колени, он подбросил в огоно сушняка.
— Найдём мы завтра этих овец, никуда не денутся.
— Не за овец я, — Гоймир потянулся. — Недобрые мыслишки бродят.
— Какие? — спокойно, но внутренне натянувшись тетивой лука, спросил Олег.
— Как положишь, — Гоймир перевернулся на бок, — пойдут данваны на нас?
"Да ну его на фик, это дубло! — раздражённо подумал Олег. — Вот комсомолец, он что, слепой совсем, что ли?! Или и правда никто ничего не замечает, кроме меня?" Но серъёзность вопроса перебила эти мысли, и Олег с заминкой ответил:
— Не знаю… Наверное, на это нужно много людей?
— Числом-то они не поскупятся, — мрачно спрогнозировал Гоймир. — Кинут тысяч сто — и станется для нас выбор: на нашей земле лечь, в море со скал племенем падать или… или бежать — а куда бежать-то? — он отве-рнулся и глухо добавил: — Пуще смерти бессилье ненавижу.
И замолчал. Глядя на огонь, Олег доел оставшийся хлеб и улёгся, закинувшись плащом. Но не успел даже задремать, когда услышал:
— Вольг.
— М? — не очень охотно вернувшись к реальности, откликнулся он, повозившись.
— Спишь ли?
— Нет.
— Бранка пригожая?
Вот тут Олег проснулся. И сделал вид, что ещё не проснулся.
— Чего?
— Да протри глаза! — Гоймир даже затормошил его. — Бранка пригожая?
— Я не рассмотрел, — ответил Олег, мысленно похвалив себя за то, что лежит спиной к Гоймиру.
— Да вот тебе! — обиженно воскликнул Гоймир. Слышно было, как он шуршит возмущённо плащом. — Слепыш, вот право! Бранке и Лель сама вро-вень не станет, а он не рассмотрел…
— Заткнись и дай мне спать хотя бы здесь, — оборвал его Олег. На самом деле спать ему расхотелось.
— Спи, спи, — сердито фыркнул Гоймир.
Похоже, он сам и правда уснул через какую-то минуту. А Олег ле-жал, чертыхаясь про себя и глядя в пустоши, расстилавшиеся перед ним. Потом — сел и громко, прочувствованно сказал несколько слов — не оригинальных, но выразительных.
Белая ночь плыла над вересковыми пустошами. Всё вокруг казал-ось чётким и нереальным, как во сне. В небе между звёзд бесшумно и многоцветно горел Большой Сполох. Еле слышно шелестел вереск, а потом вдруг очень-очень далеко послышался жутковатый, заунывный во-лчий вой. В вышине, кажется, дул ветер — на фоне Сполоха, пригашивая звёзды, быстро проносились, меняя цвет, лёгкие, раздёрганные перья редких облачков.
Было прохладно, не больше +8, но Олег с каким-то упрямым насла-ждением сидел, не натягивая плаща, цедил сквозь зубы холодный воздух. И не понимал, чо чувствует.
— Я пропал, — сказал он вслух. — Со мной всё. Всё ясно. Я пропал, — и засмеялся не очень хорошим смехом.
Он ещё не знал, что и как будет делать. Но жить так дальше было нельзя. Обманывать себя, обманывать Бранку, Гоймира, всех — всех кру-гом. Надо было подумать, и Олег, достав из кармана блокнот, с запинкой, морщась и припоминая значки, написалсстрочку глаголицы:
НЕ СПИТСЯ. УШЁЛ ЗА ОВЦАМИ. ВОЛЬГ.
Записку он положил в ногах Гоймира, прижав камнем. Тихо обулся, затянул ремни чуней и, подойдя к коням, погладил своего по гриве, шепча:
— Тихо, тихо, шуметь не надо… Я понимаю, что ты не отдохнул, ну да мы спешить не будем…
Оглядываясь на спящего друга, оседлал и взнуздал коня. Гоймир не просыпался — очень устал днём. Он не проснулся и когда Олег отвёл коня в поводу подальше, вскочил в седло и пристукнул свой транспорт пятками по рёбрам…
…Если честно, Олег не знал, зачем уехал — может быть, чтобы про-сто побыть одному. Конёк никаких признаков усталости не выказывал — подчиняясь хозяину, неутомимо шёл то рысцой, то шагом, поматывая ко-сматой гривой и тихо фыркая.
Началась пологая горная осыпь — граница между землями племён, это Олег знал. Дальше — земли Вепрей, давних союзников Рысей. Гово-рят — Йерикка рассказывал — раньше на этой осыпи каждые десять лет то-ржественно пороли княжичей обеих племён — чтобы, став князьями, не за-бывали, где проходит племенная граница, кто сосед и как следует грани-цу соблюдать: на чужое не зариться, своего не отдавать. Вспомнив об эт-ом, Олег улыбнулся. А неплохой был обычай. Можно его у Олега ввести, на Земле… только вот поди узнай, кто президентом станет, кого лупить на границе? Проблема…
Странный цокающий звук отвлёк его от этих мыслей. Олег вскинул голову, взялся за револьвер уже привычным движением, но никого не увидел. А звук усиливался, множился, и Олег узнал цокот копыт — конь скакал вдоль каменной гряды на той стороне.
Мальчишка соскочил на землю. Первое, что пришло ему в голову — Гоймир проснулся и отправился его искать. Олег поспешно вскарабкался по осыпи, заранее поднял пуку и…
И застыл, окаменев.
Никакого Гоймира за насыпью не было.
Олег стоял на гребне скалы, с этой стороны обрывавшейся отвесно вниз. На высоте (или глубине?) примерно двухэтажного дома в каменном кольце лежала почти идеально круглая площадка — большая, размером с половину футбольного поля или около того. От её центра радиально рас-ходились к краям восемь похожих на лодки углублений. Размеры увиден-ного были настолько велики, что Олег не сразу понял — он видит перед со-бой огромную перунику — восьмиконечный символ. А в центре перуники поднимался Дуб.
Дуб не был очень уж высок — его вершина едва достигала края гря-ды, на котором стоял Олег. Но зато он был неимоверно, невероятно, не-возможно кряжист. Широко раскинутые его ветви осеняли собой без ма-лого всю площадку. У основания выступали из земли узловатые могучие корни толщиной в туловище быка.
Вид благородного дерева настолько зачаровал Олега, что он не сразу сообразил и то, что внизу находятся люди. Восемь коней стояли у дальнего конца, где угадывался проход в скалах. Семь человек замерли на семи концах перуники. А восьмой — только что подъехавший — разма-шисто шёл к последнему лепестку.
Все восемь человек были одеты одинаково — с ног до головы их окутывали белые плащи с капюшонами, даже при ходьбе скрывавшие и лица, и фигуры. Как во сне, Олег шлёпнулся наземь и выставил над кра-ем гряды только голову, да и то не всю, понимая смутно, что видит он вещь, не предназначенную для большинства людей.
Восьмой человек занял место на перунике. Молча, не сговариваясь, абсолютно синхронным движением все восемь выхватили из-под пла-щей длинные мечи-двуручники и направили их, легко удерживая каждый своё оружие одной рукой, в центр — к корням дуба. Солнца на небе не бы-ло, но на длинных лезвиях вдруг заиграло золотистое тёплое пламя, по-текло по клинкам, сорвалось с острия каждого — и с тресокм ударило в зе-млю посредине между людьми и дубом!
Вокруг могучего дерева пылали бесшумным пламенем восемь кос-тров. Люди подняли мечи к вершине — таким же согласным и плавным же-стом…
— Род Сварог Безначальный Бесконечный Вечный, — прозвучал ровный, мощный голос, и Олег вздрогнул. Кто говорил — было непонятно: все восемь человек оставались неподвижными. — Отец Божий, создатель племени славянского, податель кона и лада! И вы, Сварожичи: Дажьбог, Щит Солнечный; Перун Громоносец; Лада Охранительница; Макошь Подательница; Ярила Юный; Прав, Закона Ведун; Благ Огонь Безобразный; Числобог Мудрый; Сестра Двуликая, Среча да Несреча; Лель Вечно Прек-расная; Купава Гордая; Озем с Сумерлой, Подземные Хозяева — и ты, Морана Смерть, Белая Девка! Младшие боги — Велес Змей да Переплут Крылатый! И вы, навьи наши, что в земле, да в воздухе, в воде, да в ветре, в траве, да в камне! Поклон вам низкий от родичей ваших в Верье общей, вечной, неразрывной, славянской!
— Поклон! — откликнулся негромкий хор, и восемь голов в капюшонах склонились коротко и быстро.
— А тебе, Кощей, — загремел первый голос, и ветви дуба грозно и тревожно зашумели, — а тебе, Ядун-Чернобожище — тебе мы не кланяемся! От тебя отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся!
— Отрекаемся! — ухнул хор, и мечи, сверкнув в воздухе, разрубили его над головами хозяев. И послышалось торжественное пение:
— Ну что ж. — снова раздался начавший заклятье голос, — все, я вижу, в
сборе? Давайте говорить, братья, что нам в жизни, не в песне, с лихом делать…
Он говорил — кто конкретно, Олег так и не мог понять — на городском диалекте, как две капли воды похожем на русский. И это звучало тем бо-лее странно после уже сказанного и спетого.
Восемь человек, на ходу откидывая капюшоны — Олег даже заёрзал от досады, что не может разглядеть их лица со спины — молча пошли ку-да-то за дуб. Олег прополз по краю гряды — и вытаращил глаза.
За деревом никого не было. Огни потухли. Только рослые лошади смирно стояли у дальнего конца поляны.
Это воистину была ночь случайностей. Во всяком случае — овец Олег нашёл тоже совершенно неожиданно. Он трусил рысцой через пус-тоши, раздумывая над тем, что видел — и ветерок, поднявшийся перед «утром», донёс до него блеянье…
Заставив коня перемахнуть ручей, вдоль которого ехал, Олег при-мерно полверсты проскакал пустошью и наткнулся на тушу овцы. Живот-ное было зарезано — из располосованного горла текла кровь, в глазах за-прокинутой головы стыл бессмысленный ужас. Конь захрипел, попятился и опустил голову, мотая гривой, отказываясь идти вперёд.
"Волк," — понял Олег, соскакивая наземь и доставая наган.
Поодаль, блея, лежала ещё одна овца — левый бок порван. Три ос-тавшихся, сбившись в кучу, дрожали у камней, словно большой комок спутанной шерсти.
— Тише, глупые ублюдки, — прошептал Олег, оглядываясь по сторонам.
Овцы, увидев и услышав человека, начали успокаиваться, но внезапно захрапел и заметался конь, а раненая овца завопила истерично. Олег крутнулся на месте.
В двадцати шагах от него — и в десяти от овец — стоял, широко рас-ставив мощные лапы, белый волк.
Он был огромен, этот волк-одиночка — не меньше чем по пояс Олегу в холке — и весил, должно быть, больше мальчика. Жёлто-карие глаза смотрели не мигая, умно и зло, а под приподнятой верхней губой сверка-ли влажно ничуть не стёртые страшные клыки. Плотная густая шерсть на холке стояла дыбом.
"Лет пять, — подумал Олег. — В самой силе…"
Мальчик и волк смотрели друг на друга, не двигаясь и не мигая. И Олег всё больше понимал, что пришедшее ему на ум слово «одиночка» было не просто эпитетом. Оно точно отражало сущность зверя. Будь у него логово, подруга и волчата — он не зарезал бы больше одной овцы. И не осмелился бы — вот так, летом! — подойти к человеку. Вспомнив встре-чу в лесу с другим волком, Олег негромко заговорил:
— Уходи, гончая Перуна. Забирай добычу и убирайся — других овец я тебе не отдам.
Волк зарычал — страшно, утробно. Олег взял его на мушку, левой рукой нашарив камас. И вспомнил слова Йерикки о марах, которые ищут его. Волк ли это?..
…Большой белый зверь не сомневался — нападать или нет. Он про-жил на свете шесть зим и видел немало людей. От этого человека пахло потом, железом и огнём, и в руке у него была огненная палка, а на другой — длинный блестящий коготь… но и того и другого волк боялся не насто-лько сильно, чтобы страх перебил старую ненависть, которую он носил в себе уже два года, нападая на стада и умело, ловко уходя от погонь.
Два года назад у него была подруга. Второй год — одна и та же. Вто-рую есну они держали логово в скалах, под каменными плитами. Волча-та — шестеро умных и весёлых зверьков — уже подрастали, и он приносил им живую добычу, растил охотников…
Однажды он принёс им большого зайца. Но возле логова были лю-ди — двое страшных людей, которые пахли совсем не так, как остальные, жившие в этих местах, а резко и непонятно. Они вышли из большой лета-ющей штуки — волк много раз видел такие в небе — и стояли около разво-роченного входа в нору. А его подруга лежала в пыли на смятой, чёрной траве с разбитой головой, и от неё уже не пахло живым… А в логове ску-лили, плакали волчата… И белый, швырнув зайца, бросился на людей… но тупой удар рыжего пламени опалил бок. Волк пополз за скалы — люди не преследовали его. А потом над камнями логова взвихрились осколки и донёсся гром. Когда люди ушли, улетели, он приполз на это место и до-лго выл над остро, нестерпимо пахнущей ямой на месте своего дома…
…Наган грохнул впустую — волк прыгнул неожиданно и стремитель-но, как белая молния. Олег, движимый каким-то инстинктом, успел пере-хватить его под челюсть и встретить ударом камаса в грудь. Но огромный зверь как-то по-кошачьи извернулся в воздухе, ударил мальчика боком в левое плечо и голову. Оба противника полетели на вереск под возобно-вившееся блеянье овец.
Олег вскочил — челюсти волка лязгнули, смыкаясь, возле самого бе-дра — и ударил вниз, но волк увернулся тоже и, выгнувшись буквой «С», по-лоснул клыками по правой ноге мальчика ниже колена — та без боли под-ломилась, и тело волка навалилось сверху на упавшего Олега. Рыча не хуже своего противника, мальчишка не давал волку дотянуться до горла или лица, вцепившись в шерсть под челюстью, а сам раз за разом всаживал камас то в воздух, то в бок волка… пока не ощутил, как страшная тя-жесть потяжелела ещё больше… но перестала быть страшной, потому что перестала быть ЖИВОЙ.
Хрипя, Олег свалил с себя белого и сел. Зверь лежал рядом, вытя-нувшись — и Олег вздрогнул, увидев, что в нём было около двух метров от носа до крестца. Камас торчал в залитом кровью боку — последний уд-ар, пятый, пришёлся в сердце точно между рёбер.
Олег ощутил холод — разгорячённое боем и страхом тело остывало на ночном воздухе. Вместе с холодом пришло осознание боли, и мальчи-шка скрипнул зубами — в ногу, казалось, снова и снова вонзаются волчьи клыки. Джинсы были распороты, четыре рваные раны располосовали ик-ру до кости. Кровь текла сильно, но нигде не бежала тоненькой струйкой и не выбразгивала фонтанчиком — значит, вены и артерии были целы. Но нога стремительно немела, а всё тело затряс озноб — тряслись руки, и Ол-ег не мог заставить себя не лязгать зубами. Порадовался тому, что его не мутит и не тянет потерять сознание — таких ран он никогда не получал.
— Заткнитесь, — бросил Олег овцам. Невнятно — губы прыгали и казались
чужими, как после неудачной драки. Из кармана джинсов достал моток бинта, пропитанного бальзамом, сдёрнул кожаную обёртку. Скрипя зуба-ми, потянул вверх насквозь промокшую кровью брючину, а разорванную чуню сдёрнул вместе с ремнями. — Ууууу…
Нога от колена до щиколотки была как чужая. Олег наложил повя-зку — кровь унялась сразу — и, выдернув камас из трупа волка, сказал, вы-тирая лезвие о вереск:
— Лучше бы нам было разойтись, одиночка.
Волк молчал, равнодушно глядя на вереск, камни и небо над ними. Олег подобрал револьвер, взвёл курок и дважды выстрелил в это небо.
А потом привалился спиной к трупу волка и закрыл глаза.
…Гоймир нашёл его часа через полтора, не меньше, когда солны-шко уже высоко взобралось в небо. Выехал рысью из-за каменной груды — не там, откуда прискакал Олег, держа самострел наготове. Вздыбил ко-ня, соскочил, подбежал с обеспокоенным лицом к лежащему другу, но, увидев волка, остановился. Глаза расширились до размеров блюдца.
— Салют, — Олег слабо махнул рукой. — Присоединяйся, только сначала
закажи петербургер и бутылёк колы. Лучше двухлитровый.
— Это Южак! — выкрикнул Гоймир, подбегая и с трудом приподнимая во-
лка. — Он что, напал на овец?!
— Ага. И на меня, — Олег кивнул на свою ногу. Гоймир присвистнул:
— Йой! Порвал?
— Зацепил немного…
— Не то слово — «немного»! Посиди, я скорым-скоро коня подведу и под-
сажу.
Он опрометью бросился прочь, но вновь не удержался — оглянулся и ещё раз сказал:
— От да!
Первое живое существо, которое Олег воспринял, сползая с седла на руки ребят, была Бранка. Он услышал её крик, пробившийся сквозь гул кровопотери:
— Матерь Лада! Ну, Гостимир — жди добра!
— Чем он-то повиноватился? — весело спросил Гоймир, сбрасывая наземь тушу зарезанной овцы.
— Бухнул, что одного из вас волк порвал, а кого — так я его спину спросила…
— Мои страдания не в счёт? — почти всеръёз обиделся Олег. Бранка собиралась ответить, но подскочивший Морок завопил:
— Южак! Йой, ей-пра! Вольг, ты его?! Или Гоймир?!
— Вольг, — признался Гоймир. — Камасом под сердце…
— Йой!
Налетела толпа. Отбиваясь, Олег слабо кричал:
— Убивают! Автографы потом, приёмные часы с двенадцати до часу ночи! Ай! Не троньте ногу — волк не оторвал, а вы оторвёте!
— Доведу тебя, — Бранка подставила плечо. Олег оглянулся. Гоймир был занят рассказом, но Йерикка, прибежавший вместе со всеми, смотрел вни-мательно и сочувственно. — Цепляйся.
— Я тяжёлый, — ответил Олег. Девушка пожала плечами и решительно перекинула руку мальчишки себе через плечо:
— А я сильная. Случись — я бы тебя и нести смогла.
— Вот ещё, — фыркнул Олег…
… - Так вот где ты живёшь, — сказала девушка то ли одобрительно, то ли насмешливо. Олег поспешно сел на лавку — прямо на брошенные вчера вечером трусы — и ответил:
— Ага. Мне много не требуется.
— Ложись, — повелительно сказала Бранка, — ногу глядеть буду.
— Да она в норме, не надо… — попытался возразить Олег, но Бранка усилила напор:
— Ложись, кому говорю! Я в этом понимаю, — и от напора словесного перешла к напору физическому, ловко надавив на плечи мальчика. — Лежи.
Присохшая повязка отдиралась так больно, что у Олега на глазах выступили слёзы, и он почти не воспринял слов Бранки:
— Так-то норма у тебя?! Положил повязку и кинул — мол, заживёт, что на волке! Йой, дубины эти парни! Хирургический набор есть у тебя?
— У Славны… Эй, ты что, собираешься шить?!
— И кроить, — решительно выставила подбородок вперёд Бранка. — А то- лохмотья эти оставлять, так ли? Лежи.
Она почти бегом покинула комнату и вернулась через несколько минут, неся плевой хирургический набор, шёлк, бинты, тазик кипятку и кусок самой обычной клеёнки.
— А ты умеешь? — неуверенно спросил Олег, следя за её движениями.
— А у нас любая соплюха умеет. Я ещё не в лучших хожу.
— Это обнадёживает, — вздохнул Олег.
— Не трусь, — засмеялась Бранка, — не в лучших — не одно, что плохая!
— Ой, надеюсь…
Шила она в самом деле ловко и быстро, чуть выставив вперёд ве-рхнюю губу. Было очень больно, раны горели, и Олег, наверное, завыл бы, делай это кто-то другой. А так — он смотрел на Бранку, не отрываясь, ощущал прикосновения её рук и терпел. И легче было терпеть всё — ножницы, обрезавшие кожу, иглу, протыкавшую тело и омерзительно тянущу-юся сквозь живое шёлковую нить.
— Вот и добро, — удовлетворённо объявила Бранка, закончив накладывать свежую повязку. Денёк покоя — и плясать пойдём. Мазь-то свежая, любое затянет.
— Спасибо, — кивнул Олег, устраивая ногу удобнее. Жгучая боль отступала, на её место шла тупая, мозжащая, которую предстояло терпеть — болеутоляющих тут не придумали, а привозные — дефицит, только для боевых действий, а не для ерунды вроде охотничьих ран…
— Не про что… Я сейчас снесу всё в обрат и вернусь мигом.
Она ушла, а Олег не успел даже задуматься, для чего она вернётся, как в дверь буквально вломился Гоймир, неся на руках свежеснятую шкуру волка, уже начерно обработанную солью.
— Вот, — он бросил её — тяжёлую, влажную, пахнущую кровью — на пол рядом с лавкой Олега. — За тот подарок любая в племени на шею тебе повиснет. Княжеский!
Олегу показалось, буто его лицом ткнули чан с кипятком. Но он ве-село сказал в ответ:
— Ага. Здорово, Гоймир.
Вошедшая Бранка резко вскинула голову, свысока посмотрела на водителя. Смеясь, Гоймир указал на Олега:
— Починила его? Уж что, а это она умеет, Вольг!
— Это его? — присев, Бранка провела ладонью по белому меху, запустила в него пальцы — те утонули… Мальчишки переглянулись.
— Его, — ответил Гоймир. А Олег, холодея от собственной беспредельности, спросил:
— Можно я подарю эту шкуру ей?
— Бранке? — удивился Гоймир. — Так оно лучше своей…
— Мне так хочется, — настаивал Олег, и Гоймир недоумённо ответил:
— Пожалуй.
Олег, придерживаясь за край лавки, встал и поднял шкуру на руки — её концы свисали чуть ли не до пола.
— Возьми, — просто сказал он. И, прикоснувшись на секунду кончиками своих пальцев к кончикам пальцев Бранки — та вздрогнула, словно полу-чив удар током и расширила вдруг ставшие какими-то беспомощными глаза — перебросил пышную тяжесть ей на ладони.
Праздник начался задолго до вечера. Казалось, что в племени вне-запно появилось втрое больше молодёжи, чем было на самом деле — вре-мя давно подбиралось к полночи, а веселье и не думало кончаться. В ро-щах вокруг Логова горели костры, возле которых со смехом, песнями, вы-криками кружились парни и девушки. Среди деревьев аукались ищущие друг друга и тихо перемещались к укромным местечкам парочки. Кто-то запалил костёр на скалах. Над водопадом — шум, смех, молодецкие выкри-ки и пушечный плеск, гром прыжков в воду. И надо всей долиной разлива-лась, перекликалась от костра к костру песня…
Перунов день. Рябиновая ночь папоротника, волшебного алого цветка. Ночь молодых, ночь дружбы и любви.
Лучшая ночь в году — светлая ночь, и не только потому, что белая…
…Олег ушёл в самый разгар веселья, потому что у него с начала праздника не было настроения. Нога вела себя нормально — ни одна бо-льница на Земле не могла бы дать такого эффекта, как кусок льняной ткани, смоченный чудо-бальзамом из желчи снежищ. Вот просто надоели ему шум, вопли, музыка. Всё надоело.
Он разминулся с парой-тройкой весёлых компаний, искавших раз-ноплановых приключений в рощицах вокруг — и вскарабкался постепенно на самую вершину скалы, откуда падал водопад. Тут росли под ветрами сосны — знаменитые сосны, от древесины которых отскакивал стальной топор, не очень высокие, жилистые и упорные, вцепившиеся корнями в камень. и отсюда было далеко видно.
Тут всегда дул ветер. Сегодня — из глубины материка в спину, рез-кий, влажный и ровный, какого не было внизу… Олег, прислушиваясь к его свисту в соснах, к немолчному грохоту водопада, неспешно шёл по гранитной, влажной от брызг скале, трогая ладонью смолистые, шерша-вые стволы. Вспомнился дуб около Ярмарочной Долины. Йерикка тогда, кажется, говорил, что и сосна — подходящее дерево. Попробовать, что ли? Да нет, от его тоски любая самая прочная засохнет.
Он крепко хлопнул ладонью по стволу, мимо которого проходил — и получил шишкой по голове.
Это его рассмешило. Потирая голову и улыбаясь, Олег вспомнил анекдот — про мужика, который увидел на улице колодец и, подойдя к не-му, крикнул: "А!" — "Б!" — ответили из колодца. Мужик удивился и сказал: "В!" "Г!" — гаркнули снизу. "Ни фига себе," — пробормотал мужик. "А ты как думал?" — был ответ.
— А ты как думал? — спросил себя Олег, подняв шишку и точным броском отправляя её по камням — она запрыгала, сухо щёлкая, словно засме-ялся кто-то маленький и злобный.
Олег, не глядя, сел, нащупав рукой камень. Повторил:
— А ты как думал? — и умолк, сделавшись частью окружающего его мира.
Но надолго погрузиться в нирвану не получилось, потому что почу-дился взгляд в спину. Олег выждал несколько секунд и обернулся.
Бор просматривался насквозь, а белая ночь северного лета была не темне дня. Но сзади — пусто… Мальчик передёрнул плечами и решил вернуться — начинала уже чудиться всякая ересь.
— Чудесится и чудесится, — вспомнил он слова Алисы в Стране Чудес,
поднимаясь на ноги и отряхивая джинсы — сзади они были мокрые. Звон-кий, весёлый смех был ему ответом. Из-за большого валуна ловко под-нялась девушка — и встала, уперев руку в бок и склонив голову к плечу. Олег узнал её сразу:
— Бранка!
Она кивнула и взмахнула рукой — одетая во всё новенькое, в наки-нутом на одно плечо плаще. Когда Бранка, продолжая улыбаться, пошла навстречу мальчику, Олегу показалось, что она парит в воздухе — так бы-стро и легко она ступала.
— Испугался? — чуточку насмешливо спросила она, садясь на камень.
Олег оперся ладонью о ствол дерева.
— Я почувствовал, что тут кто-то есть… А как ты здесь?
— Я шла за тобой, — призналась Бранка. Вроде бы смущённо, а вот глаза из-под волос сверкнули лукаво. — Ты не сердишься?
— Нет, — пожал плечами Олег, — дороги никому не заказаны.
Бранка посмотрела уже немного сердито:
— А что ушёл-то? Было скучно? У вас, стало, не так веселятся?
— Вообще-то похоже, — возразил Олег. — И не скучно мне стало, а так… взгрустнулось.
— За дом? — понимающе спросила Бранка, глядя снизу вверх на рослого, прямо стоящего Олега.
— По дому? — переспросил Олег. — Может быть… не знаю… Послушай, идём погуляем у водопада? Если уж тебе меня жалко…
— А пойдём, — Бранка легко поднялась на ноги.
Они медленно и молча пошли, петляя между сосен. Бранка жевала сосновую иголочку и не спешила заводить разговор. Олег подумал, что она — редкое исключение, почти не расспрашивала его, как живут на Зем-ле. Может быть, потому что её и так с ним… хорошо? Эта мысль была тё-плой и радостной.
— Котёл Мораны, — Бранка вдруг ловко прыгнула на большой камень, протянула руку. — Гляди, Вольг.
Олег встал с ней рядом. Водопад ревел совсем близко, воздух был перенасыщен влагой. Пена, похожая на взбитые сливки, кипела далеко внизу, под медленным, тяжёлым падением многотонных тёмных струй. Ещё дальше лежало Логово.
— Нас оттуда, наверное, видят! — перекрикивая водопад, сказал Олег.
— Ну и беды? — Бранка нагнулась над водой, и мальчишка схватил её за плечо. — Ты что? Не упаду, Вольг.
— Отвечай потом за тебя, — смущённо сказал Олег, не выпуская её плеча. Бранка смотрела ему прямо в глаза:
— Синьцы посадишь.
— Извини. — не отводя взгляда и не отпуская её, ответил Олег.
— Пустое…
— Бранка, — позвал её Олег, словно она уходила. — Сегодня ночь, когда можно найти папоротник.
— Да, — шевельнулись её губы.
— Если бы я его нашёл — я бы пожелал одного. Чтобы ты всегда была со мной, Бранка.
— И я, — произнесли губы, — и я так же, Вольг.
— Иди ко мне, — попросил Олег. И потянул к себе эти лучистые глаза, эти полураскрытые губы, это огромное счастье — не думая уже ни о чём и ничего вокруг не замечая…
…Не заметили они и Йерикку, который, появившись у крайней сос-ны, споткнулся и несколько мгновений стоял неподвижно, глядя на своего друга и девушку второго своего друга. А потом, круто повернувшись, по-шёл вглубь сосняка, где долго, выхаркивая ругательства на нескольких языках, рубил кусты, пока особо прочный стволик молодой сосёнки не вы-шиб серебристое лезвие у него из ладони, вывернув кисть. Тогда, плюнув, Йерикка рухнул на камень и, свесив руки между колен, застыл. Кисть опу-хала и болела, но парень очень мало ощущал это…
…Олег вернулся в город утром. В нижнем этаже заведения Слав-ны, куда он направился сразу же, сидели несколько стариков из ранних пташек, да за двумя сдвинутыми столами тихо бушевала до предела за-гулявшая молодёжная компания. Олега заметили, замахали руками, за-голосили. Он махнул в ответ, взял с прилавка кружку с пивом, мясо с че-сноком, хлеб и подсел к столам.
— Разошлись почти все? — осведомился он. Рван кивнул:
— Остатние гуляют.
Похоже было, что он несколько косой — то ли от хмельного, то ли от ночи. Остальные выглядели так же — весёлые, с блестящими глазами, шу-мные.
Олег внезапно обнаружил, что ему больно есть. А секундой позже это обнаружили и горцы.
— Йой, губы-то опухли!
— А вот он где ночь-то высиживал! А его сыскивали!
— Скольких обцеловал-то?!
— Смотри, городской, не май наших!
— Да отзыньте от него, пусть сил набирается, ему то самое дело сейчас!
Олег заставил себя жевать, уткнувшись в стол. Горцы подшучивали беззлобно и не имели в виду ничего определённого, но великолепная ко-пчёная свинина, которая на Земле продавалась бы не иначе как в у.е., превратилась в опилки, а потом потеряла и этот вкус — Олег подумал о том, что они с Бранкой всё-таки не смогли друг без друга… а дальше что?
…Казалось бы — ну, целовались, ну и пусть, что такого? Но дело бы-ло не в поцелуях, а в словах, сказанных друг другу над водопадом. Каждое из них могло зарезать Гоймира не хуже камаса… нет, финки наёмного убийцы, потому что было таким же предательским.
"Неужели, — с отчаяньем подумал мальчик, — каждое счастье — это чьё-то несчастье?!" Есть он не мог — допил пиво и поднялся на ноги.
— Пойду высплюсь, — бросил он уже на ходу не собиравшейся рассасы-
ваться компании. И у самого входа, поворачивая наверх, к себе, нос к но-су столкнулся со входившим Гоймиром.
— Куда тебя Кулла унёс? — удивился горец. — Я искал, искал — ночь насквозь.
"Точно — Кулла."
— Гулял, — Олег сглотнул, перебивая вкус лжи, похожий на вкус мыла, во рту. — А что?
— Да ничего, — удивился Гоймир. — Не в лад ты какой-то.
— Спать хочу, — с трудом сказал Олег, отчаянно подумав, что раньше он врал лучше — не иначе, как этот проклятый мир его отравил… или просто дело в том, что НИКОГДА в жизни не приходилось ему врать по такому поводу…
— Спать? Дело, — одобрил Гоймир. — Одно погоди, я пиво возьму, сговоримся про встречу и разойдёмся. Я мигом.
— Подожду, — вяло сказал Олег и прислонился к косяку, ожидая, когда Гоймир, взяв кувшин с пивом, вернётся к нему. Они вышли на пустынную улицу… и в них почти врезался Йерикка.
— Кровь Перунова! — Гоймир едва не выронил пиво. — А с тобой-то чего?!
— Вы?.. — Йерикка метнулся взглядом с одного на другого, грудь его
вздымалась, словно он нёсся от границ долины. — В… а?!
— Красно говоришь, — одобрил Гоймир. — На, промочи глотку, — он протянул рыжему горцу кувшин. Йерикка сделал несколько глотков, держа кувшин левой. — С рукой-то что?
— Повредил, — Йерикка вытер губы рукавом, снова приложился, вернул кувшин Гоймиру.
— Всех как смело куда-то — тебя, Вольга, Бранку, — Гоймир принял кувшин. Йерикка поперхнулся непроглоченным пивом и почти с ужасом ус-тавился на друзей. Олег всмотрелся в его лицо и понял одно: "Видел." А Гоймир, почувствовав неладно, свёл брови:
— Что-то… — неуверенно начал он. — Недоброе что, Йерикка? Вольг?
— Ничего, — Йерикка быстро овладел собой. Но Олег — Олег больше немог терпеть. Это было всё равно что идти по тёмной аллее, слышать сза-ди шаги и не иметь сил оглянуться. Загремела в висках кровь, во рту ста-ло кисло, и Олег, почти не слыша себя, сказал деревянно:
— Гоймир, мы с Бранкой любим друг друга.
Гоймир, смотревший на Йерикку, вздрогнул, как вздрагивают люди, убитые в спину — застывают, потом силятся обернуться, пытаясь понять, кто убил их… и падают. Падают. Но то враги, а сейчас он убил друга — в спину.
В тот миг он бы всё отдал, чтобы вернуть время на секунду назад — В КОГДА это ещё не было сказано.
Со странным хлопком разбился о землю кувшин с пивом. Олег уви-дел глаза Гоймира — внимательные и непонимающие, как у глухого, старающегося понять речь собеседника по губам. И каменное лицо Йерикки — маску Равнодушия из греческого театра, неподвижную, лишь глаза тоже живые, и в них разом столько всего…
— Не мыслю, — улыбнулся Гоймир. И тут же: — Вот как оно…
Йерикка всё с тем же спокойным лицом напрягся, явно готовясь разнимать драку всеми доступными способами — пока не убили или не из-увечили друг друга. Но мальчишки даже не пошевелились. Лишь Гоймир не просто бледнел — его кожа становилась какого-то зеленоватого оттен-ка, а лицо — страшным, как у мертвеца. Потом он что-то неслышно сказал.
— Гоймир, — Олег покачал головой, — я виноват… очень… но…
— Виноват? — тихо произнёс Гоймир и поднял руки со скрюченными пальцами. Олег сделал шаг назад — и водитель просто с силой пнул его в пах подъёмом ноги, круто повернулся и стремительно зашагал прочь.
Молча открыв рот, Олег встал на колени, зажимая ладонями промежность.
— Йоо-о-о-о… — выдавил он. Глаза побелели от боли.
— Вообще-то он не так уж неправ, — безжалостно сказал Йерикка, подавая Олегу руку. Тот с трудом встал, сё ещё сгибаясь и придерживая больное место. — Скажу откровенно — ты долбо…б, брат наш с Земли.
— Иди на… — Олег не договорил и взорвался: — Если он вздумает дёрнуться на Бранку тоже — я его урою, похороню на хрен!
— Не шуми, — предостерёг Йерикка. — Ты лучше подумай, что будет с тобой. Вот придурок… Олег, а что она?
— Я тебе уже говорил, — с вызовом ответил Олег, — любит она меня!
— Да я и не сомневался, — вздохнул Йерикка, — я отчётливо вижу, что это точно п…ц.
— Не матерись, — поморщился Олег, — и где только выучился?
— А по книгам, — охотно просветил Йерикка. — Да и не скажешь точней…
Зрак Кощеев, что же вы будете делать, если мне отлучиться придётся?
— Громоотвод, блин, — ядовито сказал Олег. — Ой, ну и больно…
— Пошли, — вздохнул Йерикка. — До комнаты тебя провожу. Тебе теперь охрана нужна. Круглосуточно.
Олег проснулся около полудня и какое-то время лежал в постели, потягиваясь и жмурясь. Обычно этого он себе не позволял, вставал сра-зу… но сейчас решил, что такой день, как вчера, бывает раз в жизни — во всех отношениях. Даже не в году, как день рождения или Новый Год. Как ни странно — настроение было вовсе неплохое. Может быть, потому что по сравнению с подвешенным состоянием, в котором Олег жил довольно долго, любое другое положение кажется полням кайфом.
Тихо-тихо было в доме. Правда, Олег последнее время жил тут не один — кров Славны делили с ним человек пять делегатов от разных пле-мён, которые вроде бы не собирались съезжать. Но от них беспокойства и шума было ноль — они приходили только ночевать.
— Сегодня можно никуда не торопиться, — громко сказал он вслух. И вдруг отчётливо ощутил, до чего устал за прошедшие два месяца и как это приятно — просто поваляться, никуда не спеша и отодвинув все за-боты. Отчётливо вздохнув, Олег закинул руки за голову и неожиданно вспомнил сон, который видел перед самым пробуждением. Хороший сон, в котором они с Бранкой шли сначала по лесу на Эльдорадо, а потом он привёл её домой — знакомиться с мамой и отцом, и Бранка им понрави-лась. Они вместе сели за стол… Олег негромко засмеялся — сейчас ему казалось, что всё на свете хорошо, а плохое если что и есть, то скоро ут-рясётся.
По дому тихо ползли запахи готовящейся еды. Пахло чем-то вкус-ным и знакомым. Олег, всё-таки поднявшись и завершив утренний туа-лет, сбежал на кухню вниз, похлопывая ладонью по перилам.
— Доброе… — начал он с порога и осекся в радостном изумлении.
Улыбающаяся Бранка повернулась ему навстречу. На огне туши-лось мясо с овощами и… жарилась картошка! Не иначе как из запасов, закупленных у анласов на ярмарке.
— Добро тебе! — весело сказала девчонка.
— Мамочки, это мне? — в тихом восторге спросил Олег.
— Зашла кормить тебя, — Бранка кивнула на стол. — Садись вон…
Олег подошёл к столу, уселся, переставив босые ноги с холодных, только что окаченных колодезной водой досок пола на перекладину под столом. С ходу задал вопрос:
— Погуляем потом на пустошах? Когда поедим? Я решил сегодня бездельничать.
— Погуляем, — без раздумий ответила Бранка и, прихватив сковородку с картошкой, поставила её на чугунный круужок. — Вот, попробуй. Не знала, сладится ли…
…сказать по чести, до той поры Олег на пустошах ни разу не был по-настоящему, хотя и исходил их вдоль и поперёк. А в них оказалась хмурая, сумрачная красота — такая же, как в высоком холодном небе и насквозь прозрачных сосновых борах. И, поглядывая на Бранку, шагав-шую рядом, Олег подумал, что люди похожи на те земли, в которых жи-вут.
Они бродили пустошами целый день, временами останавливаясь, чтобы отдохнуть, выкупаться, поесть захваченных с собой пирогов с мя-сом, просто полюбоваться на красивые места. И лишь когда ярко-ярко загорелись в небе звёзды, а солнце опустилось к самому горизонту, Бра-нка запросилась домой. Хороший, бездумный и беззаботный день конча-лся.
Они выбрались на древнюю дорогу, ведущую через болота — пря-мую и пустынную, выложенную ровными, плотно подогнанными квадрата-ми алого и серого гранита. Олег уже знал, что дорогу проложили много веков назад южане, пришедшие покорять горцев — от их короткого влады-чества немало осталось в северных горах разных построек, словно не-подвластных времени.
Слева вёрстами лежали вересковые луга. Справа чернели торфя-ные болота — мрачные, с проплешинами островов, заросших верещатни-ками. Резко, гулко, уныло кричала выпь.
Олег и Бранка шли плечо в плечо молча. Они устали и наболтались за день, но и в самом молчании крылось то, что их объединяло — навек. Молчать с тем, кого любишь — тоже здорово…Над чёрными болотами низко пролетела пара больших, похожих на гусей, птиц — но это были не гу-си, а одна из местных пород, добавочно напоминавших Олегу, что он не дома.
— Самострел надо было взять, — вздохнула Бранка и вгляделась вперёд: — Видь-ка, кого несёт навстречу.
— Болотник, — пошутил Олег. — Хочет отбить тебя у меня. Но я не отдам.
— Мужчина, человек, — на полном серъёзе возразила Бранка.
— Изворотень, значит, — продолжал посмеиваться Олег. Бранка остановилась и сердито сказала:
— Будет тебе басни перебирать, накличешь… Что-то мне не по себе.
— Да просто ветер неуютный, ещё и от болот чудится разная ересь, — успокаивающим тоном сказал Олег. — Кто-нибудь из города идёт на тор-фяники.
Но и ему внезапно стало как-то жутковато. Действительно, в приб-лижающейся фигуре было что-то жуткое… даже потустороннее. Теперь уже ясно различалось, что это и правда мужчина — ветер с болот шевелил тяжёлый плащ и волосы, на бедре качался меч, слышно было уже шар-канье чуней по плитам, и звук этот жутковато-отчётливо разносился в ти-шине болот, сливаясь с посвистываньем ветра. Человек приближался не то чтобы быстро, но как-то… неотвратимо, что ли.
С болот наползал туман, и Око Ночи, стоявшее в небе, делало бе-лую ночь ещё светлей. И тут-то Олег узнал Гоймира. Да, им навстречу шёл Гоймир Лискович — и Олег, честное слово, предпочёл бы встречу с любой болотной нечистью. Впрочем, лицо Гоймира было едва ли не страшнее лица злого духа: скулы каменели желваками, глаза золотились искорка-ми гнева.
Бранка обо всём догадалась раньше Олега — и, буквально закрыв собой мальчишку, крикнула:
— Стой, Гоймир! Родом тебя заклинаю — стой, не влезай!
Олег ещё ничего не понимал. Но Гоймир, не останавливаясь, выде-рнул из ножен присвистнувший меч и продолжал идти, словно на пустое место — округлый плоский кончик широкого к рукояти узорчатого лезвия тускло мерцал, глядя в горло Бранке.
— Гоймир, ты чего? — Олег сделал шаг в сторону и вперёд, но Бранка отбросила его в сторону с неожиданной и ловкой силой, надрывно крикнув:
— Вольг, он ведь убивать тебя идёт!
— Бред, — сказал Олег. Но неуверенно. Уж больно СТРАШНО шёл Гоймир. Остановившись в каких-то трёх шагах, горец сказал тусклым, мёрт-вым голосом:
— За спину её прыгнул, городской? Одно выходи и давай драться, враг.
А то быть убиту не одному тебе — но и её сведу… а потом — себя.
— Не понял, — сказал Олег, перемещаясь — а Бранка перемещалась перед ним, словно блокирующий защитник в баскетболе, следя за Гоймиром, как за диким зверем, — объяснись, — но голос Олега стал жёстким.
— Что понимать-то? — левой рукой Гоймир достал камас. Щита-налокотника у него не было. — Любил я девушку. Любила и она меня. Потом стало — ты пришёл. Думал я — друг пришёл, добрый друг. Но не стало друга, и суженой моей не стало. Убивать я тебя хочу, Вольг.
— Что ты плетёшь? — Олег положил ладонь на плечо Бранки.
— Дерись, — откликнулся Гоймир.
— Я не хочу драться, — покачал головой Олег.
— Трус, запечина! — оскалился Гоймир, и в его оскале ярости и горечи было поровну.
— Думай, как знаешь. — ровно ответил Олег. — Я с тобой драться не стану.
— Трус! — повторил Гоймир. — Не то себя — её! — резкий кивок на Бранку, похожий на выпад атакующей змеи, — и то защитить не станешь! Свою… соложу!
Бранка слабо ахнула. Так ахает человек, в которого неожиданно попадает пуля — и он успевает лишь удивиться произошедшему. Не ужа-снуться смерти, а удивиться. Беспомощный, слабый звук…
Олег достаточно хорошо разбирался в тонкостях здешнего — похо-жего на русский, но всё-таки не русского — языка. И понимал разницу между «супругой» — той, с кем сопрягаешься, с кем тащишь по жизни воз общей судьбы, кому подставляешь своё плечо — и «соложей» — той, с кем де-лишь ТОЛЬКО ложе. И всё. Которая нужна лишь для удовлетворения ин-стинктов. В мире Олега слова виделись, как через залитое дождём стек-ло — размытые, искажённые, утерявшие смысл — там придумали красивое слово "любовница".
Здесь слова были прямы и жёстки, как лезвие меча. И так же отто-чены. И так же ими можно было убить.
…Бранка отлетела на обочину, едва удержавшись на ногах. В руке Олега сверкнул меч.
— Не смей её оскорблять, падла! — прохрипел Олег, левой доставая камас.
Гоймир отскочил, скалясь:
— Оно лучше!
Неизвестно, хотел ли он вправду убить Бранку, но своего добился. Олег стоял напротив него с оружием в руках — почти такой же злой.
Смерть. Смерть для одного из тех, кто называл себя друзьями. И Бранка больше ничего не могла предпринять — подняв руки к подбородку, она съёжилась на обочине, отчаянно следя за движениями мальчишек.
Они кружили, вышагивали — медленно, вкрадчиво — по камню друг напротив друга. Ни один удар ещё не был нанесён. Мальчишки почти пластались по дороге, карауля движения противника. Ещё месяц назад у Олега не было бы шансов. Но сейчас дела обстояли немного иначе.
Ярость подвела Гоймира. С коротким хриплым криком он метнулся вперёд, целя мечом в бедро, а камасом — в горло Олега. Тот подскочил как мог высоко, ударил Гоймира ногой в плечо, мечом отбил камас. Гой-мир отшатнулся, отбежал на несколько шагов, сохраняя равновесие, крутнул перед собой, проверяя, как его слушаются руки, восьмёрки в обеих плоскостях. Прорычал:
— Бейся! — и снова рванулся вперёд, занося меч для убойного удара наискось в плечо. Скользнув по клинку Олега, вскинутому навстречу, лезвие ударилось о небольшую медную гарду — тут её называли «огниво» — и отс-кочило. Брызнул фонтан искр…
Если честно, Олег всё никак не мог поверить, допустить, что ему надо сражаться в полную силу.
Камас мелькнул вдоль бедра Олега — в самый последний момент мальчик сменил ноги в стойке и ударил Гоймира в скулу кулаком с зажа-той рукоятью меча, как кастетом. Удар наверняка свернул бы Гоймиру челюсть и вышиб из него сознание, но горец — воин и потомок воинов! — выскользнул из-под неожиданного выпада. Рысья морда на рукояти ме-ча Олега разорвала Гоймиру кожу на скуле, брызнула кровь — Гоймир от-скочил волчком, описав вокруг себя смертельный кокон обеими клинка-ми и застыл на широко расставленных ногах, не пытаясь вытереть кровь и не сводя глаз с Олега. А тому вдруг вспомнилось из "Василия Тёркина":
И глядят в глаза друг другу.
Зверю — зверь. И враг — врагу.
Да нет же, не может быть! Но меч горца словно независимо от руки, сам по себе, скользнул вперёд в открытом колющем фехтовальном выпаде. В том самом, который как-то показал Гоймиру Олег… Прямо в грудь… Тот машинально отмахнулся камасом — и ощутил острую боль в левом плече. Вскрикнув, Олег скосил глаза… и увидел, как из его тела быстро, по-змеиному, выскользнул камас Гоймира. Вокруг раны на ковбойке рас-ползалось тёмное пятно, и Олег выронил камас — просто пальцы сами ра-зжались.
Бранка закричала, словно ранили её. Олег пятился, мечом отбивая удары горца с обеих рук — тяжёлые, неистовые, наполненные злой силой. Да, Гоймир хотел его убить. Бешеное лицо его словно плавало в каком-то дурнотном тумане, на белых губах пузырилась густая пена.
Второе ранение Олег получил вновь камасом — в правый бок. Боли почти не было, но острое жжение подсказало ему, насколько серьёзно его задело в этот раз. Рана не кровоточила, и это только подтвердило опас-ность. На этот раз Олег отплатил немедленно — меч ткнул Гоймира под рёбра слева, скользнул по ним и раскроил одежду и тело до подмышки. Гоймир словно и не заметил этого — бросившись на клинок, он обрушил свой меч на голову Олега с диким, выворачивающим нутро воем. Олег успел вскинуть оружие, но сила отвесного удара была такова, что Олег не удержал защиту. Впрочем, меч Гоймира отклонился — вместо того, что-бы раскроить Олега до пояса, ударил плашмя.
Ноги мальчишки подкосились, перед глазами всё смешалось — и он рухнул навзничь к ногам Гоймира.
Но через секунду лицо горца из бешеного стало удивлённым — Гой-мир повалился ничком, не выпуская из рук оружия. Бранка, округлив гла-за, стояла над ним, держа в руке увесистый булыжник.
— Ты… — Олег с огромным трудом приподнялся на локте. — Ты его убила?
— Не знаю, — Бранка выронила камень, но голос её звучал твёрдо. — Он бы тебя не сжалел.
Олег вспомнил лицо Гоймира и, мысленно вздрогнув, согласился с Бранкой: убил бы. Точно. Ему и сейчас было определённо скверно — в ушах шумело, тело каким-то образом ухитрялось раскачиваться так, что тошнило, словно при корабельной качке.
— Идти… идти можешь? — голос Бранки доносился глухо, словно через
вату. Олег нашёл в себе силы пошутить:
— Если не смогу — прирежешь?
— Вольг, не к месту шутишь, — голос Бранки стал умоляющим. Мальчишка хотел произнести что-нибудь назидательно-ободряющее, но вместо этого искренне и без испуга произнёс угасающим голосом:
— Ты знаешь, а я, кажется, умираю… — и он распластался на дороге.
Бранка никоим образом, к счастью, не впала в панику — хотя вооб-ще-то обстановка к этому располагала: одна на пустынной дороге рядом с двумя потерявшими сознание парнями, один из которых истекает кро-вью, а второй вот-вот очнётся и прирежет первого.
Бранка много раз делала вещи, которые девушке делать не пола-гается по меркам не только мира Олега, но и здешних мест. Она была сильной, закалённой и не раз проходила по пять-десять вёрст, неся на плечах двухпудовую овцу. Олег весил пуда четыре, но и до города всего пара вёрст…
Оторвав рукава у рубашки (вспомнилось, она уже делала это, ког-да отдала этому парню свои чуни!), Бранка туго и быстро перевязала ра-ны мальчика, который так и не пришёл в себя, а потом тяжело, но уве-ренно взвалила его на плечо — на подушку из плаща — стараясь не разбе-редить раны. Вздохнула, собираясь с силами, призвала на помощь всех богов… Бранка уже решила попросить Гостимира пару дней побыть до-ма — на тот случай, если Гоймир снова явится выяснять отношения. По-морщилась, представив себе лицо брата — они же с Гоймиром друзья! Но в Гостимире Бранка была уверена — не откажет…
Всё это она думала, уже шагая по дороге. Светловолосая голова Олега раскачивалась в такт шагам девушки, и она вдруг испытала прилив острой, почти болезненной нежности.
— Ты не умирай, — сказала она, прикоснувшись губами к этим мягким во-
лосам. — Лада, сделай так, чтоб не умер он. Не то уйду за ним. Уйду — вот слово… — и, продолжая шагать, тихо заговорила старинное заклятье на счастье:
…Гоймир провёз щекой по камню, задавил в себе стон и сел, огля-дываясь вокруг. Он был один, голову раскалывала боль. Прикоснувшись к волосам, мальчик ощутил тёплую липкость и острую вспышку всё той же боли…
— Она сзади била, — сказал Гоймир и удивился тому, как дико звучит его голос. — О боги… сзади била… — в голосе прозвучало недоверие. Он сно-ва тронул голову и посмотрел на пальцы, а потом — засмеялся горьким, стонущим смехом, внезапно отчётливо поняв, насколько была нелепа его затея. Даже если бы он убил Вольга — что дальше? Бранка возненавидела бы его. А убить ЕЁ он не смог бы никогда, он лгал себе и Олегу.
Жизнь превратилась бы в сплошную муку мученическую…
А сейчас? Встретивший свою пятнадцатую весну, Гоймир во многом жил моментом, и ему казалось, что тоска и боль будут сопровождать его до конца жизни. От этого можно избавиться, если…
Он посмотрел на лежащий рядом камас и, подняв его, повернул ос-триём к себе, целя в живот. Один точный удар на всю длину лезвия… недолгая вспышка боли… покой.
В следующую секунду он выронил оружие, тонко зазвеневшее на камне — словно камас заплакал. И в ответ ему заплакал сам Гоймир. За-дыхаясь, судорожно всхлипывая, покачиваясь и не вытирая льющихся по лицу слёз.
Нет, он ни на секунду не испугался смерти или боли. Он боялся своей трусости — убить себя сейчас и было бы — трусость. Но, чтобы жить — казалось Гоймиру — нужны будут какие-то запредельные силы…
Небольшая, уютная комната неопределённо, но отчётливо принад-лежала девушке. Лежать было удобно — похоже, не лавка под ним, а нас-тоящая кровать с периной. Вот только голова начинала кружиться при любом движении. Лёгкое одеяло мешало видеть самого себя — Олег, неу-веренно выпростав руку, откинул его.
Бок плотно закрывал бинт, слегка пахнущий уже знакомой мазью. Плечо тоже забинтовано. Олег осторожно повозился — кроме головокру-женья не было никаких неприятных ощущений. Похоже, он долго уже валяется без сознания, а его в это время починили…
Стараясь не делать резких движений, Олег устроился удобней и удоволетворённо вздохнул при мысли, что остался жив. Взгляд его без-думно скользил по окошкам, резному столику, половикам на полу, ковру с красивым орнаментом на стене, двум большим сундукам в углах, белё-ному печному боку… За косым оконным переплётом дул ветер, и Олег, поёжившись, натянул одеяло и спокойно уснул…
…Второй раз он проснулся от тихого смеха и лёгкого прикоснове-ния ко лбу.
— Бранка, — сказал он радостно, ещё не открывая глаз. И широко распахнул их.
Бранка сидела рядом на табурете, держа на коленях поднос с дымящимися чашками. Склонив привычным милым жестом голову к плечу, она улыбалась:
— Проснулся наконец.
— Как я тут оказался? — задал Олег естественный вопрос. — И что с Гоймиром?
— Живой, — равнодушно ответила Бранка. — А тебя я… привезла, так-то.
Она решила не говорить «принесла», зная, что парень может оскор-биться — они привыкли считать себя самыми сильными, ловкими, умелы-ми. Но Олег, как оказалось, думал о другом:
— Бранка… — он замялся, — тебе его не жаль?
— Кого? — девушка осторожно повернула поднос.
— Гоймира, — нетерпеливо пояснил Олег. Глаза Бранки сузились:
— А знаешь, что он за малым тебя не убил?! Из тебя крови вылилось, как из телка порезанного, он тебе потроха вспорол, я сама не управилась, Йерикку покликала, мы в ту ночь до утра тебя у Белой Девки отбивали!
Она говорила горячо и быстро. А Олег всё равно не мог — вот глупость-то?! — разозлиться на Гоймира. Скорей жалел его и чувствовал себя немного виноватым, потому что Бранка сидела около НЕГО и жалела ЕГО. Подумав об этом, Олег протянул руку и кончиками пальцев коснул-ся губ девушки. Бранка умолкла, растерянно и почему-то умоляюще гля-дя на него. В светёлке повисла странная, напряжённая тишина. Улыбнувшись, Олег убрал ладонь от лица Бранки:
— Что ты принесла?
Девушка вздрогнула — словно проснулась.
— Йой, забыла!.. Вот тут жидель одна… суп да чай, тебе другого временем нельзя… ешь вот.
— Покорми меня, — жалобно сказал Олег. — Я лежу весь израненный, только язык и ворочается… и, может быть, даже совсем больной…
— Одно и отваги у парней, что воюют, — фыркнула девушка, аккуратно переставляя поднос на одеяло, — а потом плачутся да стонут… Открывай рот-то, быть так, покормлю с ложечки, а там повязки сменю…
— Бранка, — тихонько сказал Олег, приподнимаясь, — я тебя люблю.
— Я знаю. — на миг прикрыла глаза девушка…
…Гостимир не удивился, когда Гоймир переступил порог дома. Ско-рей уж ему стало тоскливо. Но он поднялся из-за стола, за которым чинил рогатину и приветливо сказал старому другу и неудавшемуся шурину:
— В гости? Проходи.
— Этот… — Гоймир словно задохнулся. Голова у него всё ещё была перевязана, хоть и прошло три дня — крепко его Бранка приложила. Рука сжимала меч. — Этот, — с трудом повторил он, — тать у тебя?
— У нас Вольг, — Гостимир выделил слово "у нас", — дома.
Он умолчал, что Олег — в светёлке Бранки. Но Гоймир, похоже, и сам догадался. Тёмный румянец хлынул у него по щекам, словно дур-ная вода, глаза вспыхнули. Больше ничего не говоря, Гоймир шагнул ко всходу, но Гостимир поставил ногу на ступеньку:
— Не надо тебе туда. Добро?
Гоймир неверяще посмотрел в глаза Гостимиру. Будь он поспокой-ней сейчас — увидел бы в них острое нежелание ссоры и сочувствие. Но сейчас видел он только ногу на ступеньке…
— Пусти, — выдохнул он запалённо.
— Не надо тебе туда, — терпеливо сказал Гостимир.
— Я одно войду! — Гоймир шагунл назад, и меч с шипением полез из ножен, словно радуясь свободе.
— А и то, — спокойно согласился Гостимир, — ты рубиться горазд, мне — куда. Войдёшь.
Шипение повторилось и завершилось стуком — меч скользнул обратно.
— Род, — вырвалось у Гоймира, — так мне что оставили — смерть?
— Пойдём, попьём квасу, — предложил Гостимир, словно и не было ничего. — И не вини их, — он указал глазами наверх. — Помнишь, как сказано было: тот, кто чужую любовь убивает, собственную душу убивает. Так уж выбралось. Не прикажешь.
— Была у меня душа — она, — ответил Гоймир. — А часом нет у меня души — одни головни стылые…
— Кидай добро вперёд — оно тебя там подождёт, — Гостимир положил ладонь на спину друга. — А Вольг — парень добрый. Ты прости, но оста-лось тебе без злобы счастья им желать — по-достойному.
— Нет, — Гоймир повернулся и пошёл к выходу, ступая чунями так, словно они были сделаны из свинца. У самой двери обернулся, взялся рукой за косяк — выступили на тыльной стороне ладони струны сухожилий. — Не желаю я его им. Нету мочи желать.
И — вышел, чиркнув ножнами.
Гостимир, посвистывая сквозь зубы, смотрел ему вслед. Потом по-дошёл к двери, провёл ладонью по косяку. И свистнул уже громко, изум-лённо.
В косяк, сколоченный из местной плотной, кручёной ветрами сосны были глубоко впечатаны, словно зубья капкана, следы пяти человечес-ких, когтями разведённых гневом — пальцев.
На шестые сутки после ранения Олег вовсю трескал твёрдую пищу и мечтал разбогатеть, наладив поставки отсюда того же бальзама. Но бо-льше своего выздоровления удивляло его отношение к происходящему окружающих — в том числе — семьи Бранки. Они ничуть не сетовали на то, что он порушил намечавшуюся родственную связь с будущим князем. Похоже, Бранка не привирала, когда говорила, что девушки тут сами вы-бирают, с кем быть и кого бросать.
Часто заходили ребята. Но больше всего обрадовался Олег, когда зашёл Йерикка. Усевшись на табурет, пододвинутый ногой, скрестил ру-ки на рукояти поставленного между ног меча и долго изучал Олега. Ясно было, что новостей от него не дождёшься, зато сейчас будут точно описа-ны моральный облик и трудное, короткое будущее Олега.
Угадал. Йерикка шевельнулся, сел удобнее и сказал:
— Тут в одной вёске есть двое мужиков. А прозванья у них — Преступляк и Кровопущенко… Ну, фамилии, по-земному.
— Ты к чему это? — напружинился Олег.
— Вот я и думаю, кто из вас кто. Судя по всему, Преступляк ты. А Кровопущенко…
— Ладно тебе, — рассмеялся Олег. Йерикка вдруг с интересом спросил:
— Слушай, а ты понимаешь, что Гоймир тебя чуть не убил?
Ответом был удивлённый взгляд — Олег о том и думать позабыл. Йерикка громко расхохотался, откинув голову:
— Да, Олег, я бы хотел иметь такого…
— Друга? — серьёзно спросил Олег. Горец посерьёзнел и покачал головой:
— Да нет, друг у меня вроде уже есть… Я бы не отказался от такого младшего братишки, как ты! Жаль, что расстанемся…
— Может, ещё и встретимся, — Олег подмигнул. — Приедешь к нам, и мы с тобой Думу разгоним на х…р.
— Можно, — легко согласился Йерикка, не уточняя, что это за Дума и за что её разгонять. Олег продолжал развивать планы:
— И девчонки у нас тоже ничего.
Йерикка почему-то смутился. А Олег уже осторожно спросил — словно тропку на болоте нащупывал:
— Значит, ты на меня не сердишься, что… ну, короче…
— Я? — Йерикка поднял брови. — Погоди-погоди, а почему Я должен сердиться?
— Ну, ведь ты же меня предупреждал, — пожал голыми плечами Олег.
— Именно ПРЕДУПРЕЖДАЛ, а не бегал за тобой с мечом, чтобы заставить отказаться от Бранки. Ты выбрал? Выбрал. Теперь пожинай плоды своих грязных деяний… а мне на тебя сердиться не за что.
— Очень приятно слышать, — улыбнулся Олег. — Только… как с Гоймиром?
— Э, а вот это тоже твои проблемы, и тут тебе никто не поможет.
— А ещё друг, — с деланной обидой ответил Олег, но Йерикка не принял шутки:
— Драться вместе с тобой, закрыть тебя от пули или клинка, веселиться или вынести с поля боя, грустить или странствовать — это пожалуйста… и не только я. Но любовь… любовь, Олег, это такая стервозная штука… она только для двоих. И все проблемы, с ней связанные — тоже. А иначе это уже не любовь. — и Йерикка пропел:
— Не-ет… — медленно ответил Олег. — Эрик, а у тебя есть девчонка?
— У меня? — Йерикка поднялся. — Ну, выздоравливай. Пойду, мне сегодня на поля.
Он очень быстро вышел, даже не пожав руку и оставив Олега в по-лнейшем недоумении — то ли обиделся, то ли что-то вспомнил, то ли про-сто не захотел ответить, то ли правда опаздывал?..
…Этим вечером Олег не мог уснуть. Он лежал в постели, положив под одеялом ногу на ногу и откиунв голову на подушку. За окном висел искривлённый, разбитый ковш Большой Медведицы — Лося по-здешнему. Где-то снаружи смеялась девчонка — счастливо, взахлёб, как смеются лишь в юности. Ей отвечал неразборчивый, грубоватый мальчишеский басок — и вот смеются уже двое.
— Бранка, — вслух сказал Олег.
— Да?
Он вскинулся. Бранка стояла у дверей в своей обычной позе — голо-вой к плечу, одетая в «уличные» рубашку и штаны, босиком, без пояса.
— Как ты, болезный? — весело спросила она, подходя и садясь у Олега в ногах.
— Лучше, чем когда бы то ни было, — Олег сел, как следует. — А теперь и вообще здорово.
— Что так? — спросила Бранка, ставя одну ногу на край кроватии обнимая колено.
— Ты же пришла. — улыбнулся Олег и протянул руку. Бранка вложила в неё свою.
— Так уж потому не спишь? Может, домовой давит, или просто — бессонница?
— Бессонница, — легко согласился Олег. — Без тебя — бессонница. И страшно. В темноте. Может, травки какой?
— Белены, — предложила Бранка. — Белая ночь, что темнота? — глаза у неё поблёскивали.
— Такая, — Олег погладил её по руке. — Какая бывает темнота, если моё солнышко исчезает на целый день? Вот сейчас ты уйдёшь… и опять бу-дет темно…
— А если я останусь? — Бранка куснула нижнюю губу. — Хочешь ли?
Голова у Олега закружилась, как не кружилась уже несколько дней. Он, не сводя глаз с Бранки, спросил:
— А ты — ТЫ этого хочешь?
— Да.
Бывает, что мы принимаем ложь, как должное. И теряемся, если нам в глаза говорят правду. Почему-то ни Олег, ни Бранка не подумали даже, что «остаться» может означать просто просидеть вместе полночи, болтая о разном — как уже было.
Олег внезапно испугался. Испугался, что поведёт себя не так — и Бранка уйдёт. Он ещё толком не знал, чего хочет… но он совершенно точно НЕ ХОТЕЛ, чтобы Бранка уходила.
Девушка прикоснулась пальцами к вискам Олега (он вздрогнул) и, встав коленями на постель, несколько раз поцеловала его в губы — сухие, горячие, словно у мальчишки поднялась температура.
— Я не прошу с тебя ничего, — сказала она и, стоя на коленях, потянула через голову рубаху. — Ты волен уйти… как пожелаешь, когда пожела-ешь…
Эти слова прозвучали нелепо. Олег чувствовал, что ему трудно ды-шать носом и открыл рот, который немедленно пересох, как и губы. Бра-нка, положив ладони на плечи Олега, закрыв глаза, наклонялась всё ни-же и ниже — её груди коснулись напряжённых, твёрдых, как камень, мышц на груди мальчишки… и, когда они перестали целоваться, Олег быстрым, горячим шёпотом сказал:
— Подожди, подожди… давай перестанем… а то я сейчас… — он тихо хихикнул, — я сейчас в трусы сделаю, как в том сне…
— В каком сне? — сев, девчонка стаскивала штаны, подняв длинные, стройные ноги с изящными ступнями. — Снимай одёжу…
— Ты мне снилась, — Олег отпихнул одеяло на пол и помедлил. Бранка стояла вновь на коленях, только теперь уже — без одежды. — Понимаешь, я… я это делал только во сне…
— Может стать, и это — сон? — ладони девушки сомкнулись на затылке Олега.
— Если так — я не хочу просыпаться, — прошептал он, прежде чем они снова начали целоваться. Наконец Бранка одышливо спросила:
— А до меня… целовался ли… ты?..
— А-га, — Олег жадно искал её губы, словно вокруг было темно; на самом деле он просто почти ничего не видел от переполнявшего его возбуж-дения. — Бранк, я больше не могу так!
Девушка соскользнула вниз и вбок, её лицо оказалось рядом с ли-цом Олега. Потом перекатилась на спину…
… - Тебе… не… больно?..
— Мне хорошо… Вольг, жизнь моя… ещё чуть… по-тер-пи…
— Я… да… да… да…
Бранка закричала — негромко, Олег не обратил на это внимания, как и на то, что её пальцы свозят ногтями кожу у него на спине. Закрыв глаза, он очень слабо понимал, что делает — кроме того, что это достав-ляет ему невероятно, ни с чем не сравнимое наслаждение, которое с ним делит Бранка…
…Олег лёг на живот, щекой на плечо Бранки, носом в её шею. По-сопел; девушка сказала:
— Щекотно, — и, засмеявшись, запустила пальцы в волосы Олега. Тот поднял голову, как-то странно глянул на неё: — Что ты?
— Да так… Я думаю — а как я жил раньше? Может, меня вообще не было?
— Глупый… Хотя, — она вздохнула, удобней устраивая светловолосую голову на подушке, — может стать, что и меня не было…
— Я у тебя первый — вот так, по-настоящему, — не спросил, а сказал Олег. — Послушай, давай… ещё раз.
— Сейчас. Погоди… Скажи мне по чести, верное слово скажи — ты меня не кинешь, пока…
— Я тебя НИКОГДА не кину, — и Олег закрыл её рот поцелуем.