– Знаешь, я не терплю, когда колдуют в моем присутствии, – от дверей раздался голос сиделки.
Тиффани поморщилась, словно канатоходец, почувствовавший, что кто-то только что врезал по
противоположному концу каната огромной дубиной. Осторожно, по чуть-чуть, она успокоила
течение боли.
– Я говорю, – продолжила сиделка, – что хотя и знаю, что от этого ему лучше, но спрашиваю –
откуда берется это исцеление? Вот, что меня интересует!
– Может быть, в ответ на ваши молитвы, мисс Безызьянц? – ласковым голоском предположила
Тиффани, и была бы рада увидеть, как лицо второй женщины вспыхнет от ярости.
Но для мисс Безызьянц ее выпад был как слону дробина.
– Нужно удостовериться, что здесь обошлось без темных сил и всяких демонов. Лучше уж
потерпеть немного в этом мире, чем вечно страдать в ином!
Высоко в горах было несколько лесопилок, которые приводились в движение горной рекой. Там
были циркулярные пилы, которые вращались настолько быстро, что был виден только серебристый
вихрь в воздухе… пока один витающий в облаках человек не обратил на нее вовремя внимания, и
диск превратился в розовый, а вокруг пошел дождь из пальцев.
Тиффани почувствовала сейчас нечто подобное. Ей необходимо было сконцентрироваться – боль
поджидала малейшей возможности, когда она утратит сосредоточенность, а женщина настойчиво
желала поговорить. Ну что ж, ничего не остается… и она сбросила часть боли в стоявший рядом с
кроватью подсвечник. Тот мгновенно расплавился, а свечи вспыхнули пламенем. Ей пришлось
затаптывать пламя, чтобы оно потухло. Потом Тиффани обернулась к онемевшей сиделке.
– Мисс Безызьянц, уверена, то, что вы собираетесь сообщить, очень интересно, но в целом, мисс
Безызьянц, мне абсолютно наплевать на ваше мнение. Мне плевать, что вы здесь стоите, мисс
Безызьянц, но вот что меня беспокоит, мисс Безызьянц – это очень трудное, и опасное для моей
жизни занятие, особенно, если что-то пойдет не так. Убирайтесь или оставайтесь, мисс Безызьянц, только заткнитесь – потому что я только начала, а там скопилось очень много боли.
Мисс Безызьянц наградила ее еще одним взглядом, на сей раз грозным.
Тиффани посмотрела в ответ, а в чем ведьмы очень хорошо поднаторели, так это во взглядах.
За разъяренной сиделкой захлопнулась дверь.
– Говори тише, она подслушивает под дверью.
Это произнес Барон, но это трудно было назвать голосом. Его привыкли слышать громко
отдающим приказания, а сейчас он говорил шелестящим, пропадающим голосом, которому каждое
следующее слово давалось с большим трудом.
– Прошу прощения, сэр, но мне нужно сконцентрироваться, – сказала Тиффани, – Я себе места не
найду, если что-то пойдет не так.
– Конечно. Я помолчу.
Процесс отбирания боли опасен, труден и очень-очень утомителен, но в качестве прекрасной
компенсации можно было наблюдать, как посеревшее лицо старика возвращается к жизни. Оно даже
слегка порозовело, и, по мере того, боль стихала и перетекала через Тиффани в новый крохотный
невидимый клубок за ее правым плечом, все более и более наполнялось жизнью.
Равновесие! Во всем должно сохраняться равновесие. Это было первым выученным ею
правилом. Ось циркулярной пилы ни внизу, ни вверху, но и верх и низ меняются в ней местами, хотя
она сама сохраняет неподвижность. Нужно стать осью пилы, чтобы боль текла сквозь тебя, а не в
25
Терри Пратчетт. Плоский мир. Я надену чёрное.
тебя. Это трудно, но она это сумеет! Она могла собой гордиться. Даже Матушка Ветровоск
хмыкнула, увидев однажды, как Тиффани продемонстрировала ей свой трюк. А заслужить хмыканье
от Матушки Ветровоск все равно, что услышать от любого другого аплодисменты.
Барон же улыбнулся.
– Спасибо вам, мисс Тиффани Болит. А сейчас, я бы хотел сесть в кресло.
Это было необычно, и Тиффани пришлось это обдумать.