рыжеье, а еще мы изобрели хорошо прожаренного горностая, а это что–то значит.
– И что тут хорошего?
– Ну, какому–то бедолаге не придется то изобрётывать. У этой штуки взрывчатый скус.
Набираешь полную пасть, спробываешь и, бац, взрыв!
Неожиданно для себя Двинутый Крошка Артур улыбнулся:
– У вас, парни, вовсе нема стыда?
Роб Всякограб широко улыбнулся в ответ.
– Не ведаю, – ответил он. – Но ежели б был, то точняк был бы чей–то чужой, а не нашенский.
– А как же бедная большуха, которую сверху донизу заарестовали в участке? – спросил
Двинутый Крошка Артур.
– О, до утра с нею усе будет нормуль, – ответил Роб со всей уверенностью, сколько ее было в
данных обстоятельствах. – Она ж карга значительных способностей.
– Разе? Вы редиски по камушку расколошматели цельный кабак! Как кто–то может это
исправить?
На сей раз прежде чем сказать, Роб одарил его длинным задумчивым взглядом.
– Вейли, господин полисмейстер, однако получается ты единомоментно и Фигл, и копец. Но
однако ж елик вопросец имееца к вам обоим – ты красться и пряткаться могешь?
* * *
В полицейском участке закончилась смена. Кто–то явился к ним и приветливо передал миссис
Прост целый поднос с холодным мясом и пикулями, а так же бутылку вина и два стакана. Нервно
взглянув в сторону Тиффани, стражник что–то тихо шепнул миссис Прост, и та одним движением
вынула из кармана небольшой пакетик и сунула ему в руку. Потом она вернулась и села на место.
– О, как мило с его стороны было открыть бутылку и дать вину подышать, – сказала она и
добавила, заметив взгляд Тиффани: – У младшего констебля Хопкинса небольшая проблемка, о
которой он не поведал бы даже маме, и я сделала для него нужное снадобье. Я ничего с него, конечно, за это не взяла. Рука руку моет, хотя в случае юного Хопкинса я надеюсь, что сначала он ее
хорошенько поскребёт.
Тиффани раньше ни разу не пила вино. Дома пили или вино, или сидр, в котором было
60
61
достаточно алкоголя, чтобы убить всех маленьких невидимых кусачих созданий, но не достаточно, чтобы чувствовать себя хуже, чем немножко навеселе.
– Что ж, – сказала она. – Никогда не думала, что тюрьма может быть такой.
– Тюрьма? Я же говорила, дорогуша, что это не тюрьма! Если хочешь узнать, что такое тюрьма, то навести Танти! Вот уж мрачное местечко – тебе понравится! Здесь стражник никогда не плюнет
тебе в жрачку, по крайней мере, пока ты смотришь, и можешь быть уверена, что в мою уж точно.
Танти крутое место. Им нравится думать, что попав туда однажды, ты дважды подумаешь, попадать
ли туда снова. Сейчас там стало еще мрачнее, и все, кто туда попадает обратно выходят только в
сосновом ящике, но для тех, кто может слышать – стены все еще безмолвно вопят. И я их слышу. –
Она щелчком открыла табакерку. – А хуже всего – пение канареек в крыле Д, где заперты те, кого не
удосужились даже повесить. Каждый из них был заперт в отдельной каморке с канарейкой за
компанию. – В этот момент миссис Прост взяла понюшку, с такой скоростью и такого объема, что
Тиффани испугалась, как бы табак не полез из ушей.
Табакерка захлопнулась.
– Эти преступники, причем заметь, это просто рядовые убийцы, о, нет, те убивали просто ради
развлечения или во имя бога, или во имя чего–то еще, а может просто потому, что день не задался.
Нет, эти не просто убивали, а куда хуже, но обычно все заканчивалось убийством. Я смотрю, ты
совсем не притронулась к мясу…? О, ну раз ты так уверена… – Миссис Прост на некоторое время
замолчала, поддев большой кусок мяса на нож, и продолжила: – Забавно вот что, эти мрачные
субъекты очень привязываются к своим птичкам, и плачут, если те умирают. Надзиратели говорят, что все это обман, говорят, что их бросает от этого в дрожь, но я не верю. В молодости я приходила
по делам к надзирателям, видела те большие тяжелые двери и слышала трели птичек, и задавала себе
вопрос – в чем разница между хорошим человеком и настолько плохим, что ни один палач в городе, даже мой отец, который, забрав преступника из камеры мог за семь с четвертью секунд превратить