выходит само собой! Я видела, как умирают люди, и клянусь, что твой отец умер спокойно, и с
воспоминаниями о счастливых днях.
По лицу Роланда покатились слезы, и она отчетливо увидела его злость, тупую злость, словно от
слез он стал менее человечным и менее бароном.
Она услышала, как он пробормотал:
– Ты можешь убрать эту боль?
– Прости, – быстро ответила она. – Меня все об этом просят. А я не могу, даже если б знала как.
Эта боль, принадлежит тебе. Её могут унять только время и слёзы, именно в этом их
предназначение.
Она поднялась и взяла Эмбер за руку. Девушка внимательно следила за Бароном.
– Я собираюсь забрать Эмбер к себе, – объявила Тиффани, – а тебе следует хорошенько
выспаться.
Он не ответил. Он просто сидел, уставившись в бумаги, словно пытаясь их загипнотизировать.
«Эта негодная сиделка, – подумала она. – Мне следовало бы догадаться, что от нее будут одни
неприятности. Зло идет туда, где ему рады, а в случае мисс Безызъянц его встречали бы громкие
аплодисменты и духовой оркестр. Да, сиделка с удовольствием приняла бы Лукавца. Она была
именно таким человеком, который придал бы ему силу – ненависти, кичливости, ревности. Но я
знаю, я не сделала ничего плохого. Или наоборот? Я же могу видеть только со своей стороны, и
полагаю, что с этой стороны никто не делает ничего дурного. О, чтоб все сгорело! Все бегут со
своими проблемами к ведьме! Но я не могу винить во всем, о чем болтают люди одного Лукавца. Все, чего мне хочется, чтобы был кто–то, кроме Дженни, с кем можно было бы поговорить, и кто не
обращал бы внимания на остроконечную шляпу. Так что мне теперь делать? Да, что вам теперь
делать, мисс Болит? Что вы себе посоветуете, мисс Болит, раз вы так преуспели в советах другим?
Так, я посоветую вам пойти и немного поспать. Прошлой ночью нрмально поспать не удалось, поскольку миссис Прост просто чемпион по храпу, а с тех пор случилось множество неприятных
событий. И еще, я не помню, когда вы что–нибудь ели, и, кстати, могу я вам заметить, что вы
78
79
разговариваете сами с собой?»
Она посмотрела она застывшего в кресле Роланда, который уставился в пространство.
– Я сказала, что забираю Эмбер к себе.
Роланд пожал плечами.
– Что ж, вряд ли я могу тебе помешать, так? – саркастично ответил он. – Ты же – ведьма.
* * *
Мать Тиффани безропотно приготовила дополнительную постель для Эмбер, а сама Тиффани
завалилась спать в своей кровати в дальнем конце огромной спальни.
Она проснулась в огне. Всю комнату наполняло красно–оранжевое пламя, мерцающее, но
горящее ровно, словно в кухонной печи. Дым отсутствовал, и хотя в комнате чувствовалось тепло, ничего на самом деле не загорелось. Выглядело все так, словно огонь заглянул сюда просто по–
дружески, не с какой–то определенной целью. Пламя слегка потрескивало.
Зачарованная им, Тиффани поднесла палец к огню и приподняла его на кончике, словно
безвредного птенчика. Огонёк был готов потухнуть, но она все равно подула на него, вдохнув в него
жизнь.
Тиффани осторожно встала с горящей постели, и если это был сон, то очень качественный – со
скрипами и охами, привычными для старушки–кровати. Эмбер мирно спала, укрытая горящим
одеялом. Она как раз повернулась во сне, и пламя двинулось следом.
Быть ведьмой означает, что вы не станете сразу же бегать с воплями о том, что ваша кровать
горит. В конце концов, это был не совсем обычный огонь, тот который не жжется. «Значит, он
воображаемый, – подумала она. – Огонь, который не жжется. Зайчиха прыгает в огонь… Кто–то
хочет передать мне послание».
Пламя беззвучно пропало. За окном мелькнуло чье–то неуловимое движение, и она взжохнула.
Фиглы никогда не отстанут. С девяти лет она знала, что они следят за нею каждую ночь. И делают