Около минуты вагонетка катилась, то ускоряясь, то притормаживая, по плавно очерченной кривой. И вдруг сбавила ход и остановилась вовсе.
— Что такое? — встревожился Макаров.
И в этот момент над ними вспыхнул свет, лязгнули какие-то засовы и на головы им посыпался мусор. Обломки арматуры, острые, как бритва, обрезки жестяных листов, стекло.
Левша спохватился первым. Следуя скорее не логике, а безрассудству, он выбросил вверх руку, так чтобы она оказалась над бортами вагонетки. И тотчас увидел на ладони красную точку от луча. Люк закрылся.
Вагонетка тронулась в путь.
— Ты понял, Макаров?! — вскричал Левша, глядя на приятеля, которому повезло меньше: с лица Макарова стекала кровь. Видимо, падая, что-то поранило его голову. — Вагонетка будет останавливаться у каждой помойки, пока не наполнится доверху!
Расталкивая ногами куски металла и металлическую стружку, Макаров поднялся на ноги и тут же упал: вагонетка резко набрала скорость.
— Спроси у девчонки, как нам добраться до Риты, — приказал он, кряхтя и снова вставая. — Скажи, что если она соврет, я пристрелю ее…
Перегнувшись, он посмотрел вниз. Когда вагонетка проезжала мимо освещенного участка, ему удалось рассмотреть, что рядом с рельсами проходит третий рельс, контактный. Движение здесь регулировалось, как в московской подземке. Вероятно, в корпус вагонетки вставлялся дешевые датчики, которые не позволяли вагонам приблизиться друг к другу, а расположенный под днищем двигатель толкал ее вперед.
— Макаров… — позвал Левша.
— Спроси! — крикнул тот по-английски. — Спроси и скажи, что — пристрелю!
— Макаров… Она вряд ли испугается твоих слов…
Аккуратно ступая, насколько это позволял подвижный пол, Макаров приблизился к Левше. Под его ногами, глядя вверх и судорожно глотая кровь, лежала Кори. Стоило вагонетке заехать во мрак — Кори исчезала. Но только свет от редких настенных светильников освещал участок рельсов, Кори появлялась. И с каждым ее таким появлением выглядела она все хуже. Когда Макаров склонился над ней, вся грудь девушки была залита кровью.
— Эй, — тихо позвал Макаров.
— Западное крыло, отделение для подготавливаемых… — прошептала Кори на ухо склонившемуся над ней Левше.
— Для подготавливаемых?.. Что это такое?!
— Я вела вас в засаду, простите… Но я не знала, что вас будут убивать…
— Тебя Гламур… тебя мистер Блэйк попросил?
— Да… — призналась Кори. — Он вбежал в кабинет… прокричал «веди его…»
— Мы знаем, куда ты должна была вести Левшу! — перебил ее Макаров. — Дальше что?
— И уехал на лифте… Простите…
Из груди ее торчал неровный обрезок арматуры. Падая вместе с мусором, он пробил ей грудь. Легкие повреждены не были, иначе девушка не смогла бы говорить, но крови из рваной раны вышло достаточно, чтобы через минуту Кори потеряла сознание.
— Если мы вынем арматуру, она умрет. Ей нужно на операционный стол…
— У нас нет стола… — глупо ответил Левша…
— Я не лгу, — прошептала Кори, — девушка… там…
Левша, понимая, что Кори осталось совсем немного, присел над ней.
— А Нью-Йорк, Уолл-стрит…
— Ничего нет…
— Я так и думал, — вздохнул Левша. Он даже огорчился. Словно рассчитывал через окно офиса Гламура выбраться и ступить на улицы Манхэттена.
— Ничего нет… Нью-Йорка нет… Острова нет… Вас нет…
— Она бредит, — пробормотал Макаров и уже громче, чтобы голос его был услышан при перестуке колес, добавил: — Левша, спроси у нее, где западное крыло! Хотя верить ей…
Через минуту к нему, стоящему у переднего борта вагонетки, подошел Левша.
— Она сказала, как только мы остановимся у следующего мусоросборника, нужно сойти и идти влево, пока не увидим церковь.
— Пока что не увидим?..
— Она сказала — церковь. Может, бредит, — высказал предположение Левша, — может, нет. А у нас есть выбор?
Когда вагонетка остановилась, они спрыгнули. Сделано это было вовремя. В течение нескольких секунд вагон доверху заполнился битым стеклом.
— Это город, Левша, — удаляясь от рельсовых путей, ошеломленно произнес Макаров. — Это целый город со своим производством, системой фильтрации воды и ритмом жизни. Еще месяц назад я бы в это не поверил.
Они шли по широкому, плохо освещенному тоннелю. Чем дальше они удалялись от узкоколейного пути, тем сильнее убеждался Макаров, что пейзаж меняется. Серость и сырость стен уступала выдержанной в примитивном стиле архитектуре, которая, в свою очередь, меняла черты на более изысканные. Об изысканности как таковой говорить не имело смысла, но по сравнению с мрачными коридорами, по которым они мчались в вагоне, улицу, по которой они шли, можно было назвать Арбатом. Не хватало только столиков с торговцами рукодельем и музыкантов с распахнутыми на земле кофрами. Вскоре Макаров стал замечать даже статуи.
— Со дна моря натаскали, что ли? — пробормотал Левша, прикасаясь к бедру одной, изображающей женскую фигуру.
И когда он бросил взгляд вперед и произнес: «Она не обманула», Макаров укоротил шаг и всмотрелся туда, куда указывала рука Левши. Впереди них, метрах в двухстах, на площади, вдвое меньшей, чем Красная, стоял и упирал готические своды в потолок католический храм.
— Что, еще месяц назад ты сказал бы, что глазам своим не веришь? — усмехнулся Левша.
— Девушка в храме?
— Нет, храм — только ориентир. Нам нужно его оставить по правую руку и уйти по улице с круглыми фонарями на стенах. Ничего больше Кори сказать не успела. Но я думаю, что, если бы идти пришлось далеко, она указала бы не церковь, а что-то другое.
— Похоже, так, — согласился Макаров и, остановившись, взял Левшу за рукав еще недавно белой, а теперь разноцветной от крови, машинного масла и мазута рубашки. — Послушай, старик… Я не знаю, что там будет дальше, но в любом случае прошу тебя: что бы ни случилось, мы встретимся на том месте, где нас ввели под землю. Завтра, через неделю — только там и нигде больше. А мы обязательно встретимся, если сейчас придется разлучиться, верно?
— Да, Макар, мы встретимся там, в джунглях, у подземного хода.
И они, вынув из-за поясов оружие, двинулись к церкви.
Гламур. Где-то в Сибири, декабрь 2007-го…
Небо еще не было готово к дождю, но все проявления его проступали через невидимую пелену полегчавшего воздуха. Усилился аромат пряных трав, он смешивался с запахом хвои и раздражал ноздри тем предчувствием свободы, которое случается у человека, вырвавшегося из тесного города в дикие, нетронутые края. Комары ощущали скорые капли и прятались в траву, жизнь в них лишь только зародилась, и она же готова уничтожить ее, так и не дав счастья познать привкус крови.
Привкус крови. От него тошнило Гламура, бредущего сквозь тайгу. Он не замечал ни шапок на деревьях, ни инея, сковавшего кустарник. Голод вел его. Жажда свободы, желание увидеть то, что никто до сих пор не видел.
Привалившись к дереву, он приложил руку к груди. Вот он, тубус… Он с ним.
Приятель профессора, как и было решено, уложил вещество в тубус, а тубус — в тайник. И все пошло как по маслу, когда Гламур сказал напарнику профессора, что тот не хочет делить гонорар, а решил оставить часть для своих исследований… Ссора, с пылу с жару… И напарник схватил топор… А профессор — ружье.
Гламур готов был вмешаться, если в опасности будет жизнь Гоши, а не его напарника. Но все прошло идеально. Выстрел отчаяния — и нет напарника. Зато тубус — вот он, у сердца…
Гламур уходил тайгой, ориентируясь по навигатору. По его расчетам, оставалось около сорока километров по тайге…
О Дебуа можно забыть. Дебуа сделал свое дело, Дебуа может удаляться…
Гламур, сунув в рот пригоршню снега, расхохотался. Только бы теперь добраться до Москвы… Вещество с ним, о нем никто не знает. Для всех Гламур — сумасшедший физик, спятивший на идеях Эйнштейна и смазке для коридоров времени… Пусть так. Эту легенду он создавал себе полтора года. Никому и в голову не придет теперь заглянуть в его сейф в Доме Мазинга, что в Москве. Месяц-другой, и он найдет подпольную физлабораторию. Установить все свойства вещества, а после уже можно задуматься над программой по его применению…
Дебуа пусть ходит в дураках. Он не сможет достать Гламура…
Гламур ковылял по кочкам, обходил сучья и думал о том, как, наверное, неловка будет эта встреча, если она будет.
Чирк!.. — испуганно прокричала птаха на кедре. Она в жизни не видела такого странного существа: о двух ногах, и питается снегом…
— Скоро я тоже спою, слышишь, воробей, или как там тебя!..
Он смотрел на солнце и очерчивал круг. Уйдя в западном направлении, он через несколько километров сменил курс и теперь двигался на северо-запад. Там ручей. В прошлый раз он напился из него и взял место на карандаш, как ориентир.
Яма…
Он упал, больно ударившись грудью о лежащее дерево. Кто повалил его здесь, в глубине бескрайней тайги?! И… Только не это…
Кашлянув раз, Гламур понял, что уже не остановится. Туберкулез вспыхивал в его организме, как не до конца потушенный торфяник. Затихал на время, давая возможности набраться сил, и снова начинал тлеть. Полгода в психлечебнице сделали свое дело. Заселенный в палату к каким-то разрывающим свои легкие кашлем ханурикам, первые две недели он не мог сомкнуть глаз. А потом, привыкнув, не мог заснуть без этого саднящего уши грохота, когда одного ханурика перевели, а второй отдал концы. Выйдя, Гламур понял, что болен. Болен, но жить с этой бедой можно. Нельзя бегать, нельзя курить, нельзя заниматься тяжелой работой и плохо питаться. И тогда с туберкулезом жить можно. Плохо, но можно.
Но если все удастся, то туберкулез он вылечит. Тубус — вот он, в кармане… Гламур знает, что нужно делать, чтобы не оказаться в палате с больными. Он знает, как не очутиться в психушке вообще…
Хорошо, что он не беглый зэк. Туберкулезник, кроссирующий по лесу… В радиусе километра не нужно даже собаки, чтобы понять, где он находится.
До ручья около пятнадцати километров. До дороги — двадцать пять. Маршрут он знает, и все, от чего теперь зависит его будущее, в нем самом. Самое обидное, когда знаешь в тайге, куда идти, но на это нет сил. Как счастлив, наверное, странник, заблудившийся в лесу и услышавший родную речь. Он среди людей, он спасен.
Он остановился, прислонился к стволу и сполз на землю.
Разгреб рукой снег, дотянулся губами до торчащего пука травы и скусил зубами сочный, хрустящий стебель. Заячья капуста…
Она же — живая трава, она же — сайгачье молодило…
Гламур втянул в рот несколько стебельков и вяло пожевал губами. Так и есть, заячья капуста — он укололся зубчиками листьев. Значит, нужно копать…
Листья тоже можно жевать, они рекомендованы против цинги, а если листья долго жевать, не глотать, перемешивая кашицу со слюной, то лучшего ранозаживляющего средства не найти. Корни сейчас слабые, неразвитые, но все равно это лучше, чем грызть кору деревьев. Не хватало только заворота кишок за два дня до того, как он вступит в права над будущим…
Стерев, как смог, землю с корешков, Гламур поднялся на ноги, минуту постоял, слушая себя, и, когда все понял, всхлипнул.
Ноги, его ноги, ранее бывшие твердью его и силой, подкосились, как былинки. Он сел на землю и беззвучно завыл.
Трава, перемолотая редкими зубами, валилась из его рта, как из мясорубки. А он сидел и выл. Сначала это был неуловимый для слуха стон, потом он превратился в монотонный хрип и через минуту в настоящий вой.
Он не пройдет эти двадцать пять километров. Он обречен.
Сколько он просидел вот так, уронив голову в снег, он не знал. Но когда пришел в себя и посмотрел на серое небо, взгляд его стал жесток.
— Я дойду, — процедил он, вставая. — Тубус у меня. О Дебуа можно забыть. Дойти до дороги и добраться до вокзала. Через пять дней я буду в Москве.
«Две подпольные лаборатории, — бормотал он, чтобы не замечать усталости. — Две… Одна в Измайлово. Но там, скорее, наркодельцы рулят… Есть на Большой Оленьей… Под видом лавочки по продаже антиквариата. Старик, говорят, упрям, но за хорошие деньги выдаст мать родную… Вот во вторую-то, наверное, я и направлюсь… А сейчас — дойти. Только — дойти…»
И когда солнце окончательно спустилось в лес, он услышал звук работающего двигателя. Через несколько секунд шум стих.
Это была трасса…
— Церковь под землей, — усмехнулся Левша. — Невероятно… Зайти бы на пару минут, исповедаться? — и снова усмехнулся.
— Сколько бы мы грехов ни совершили, мне кажется, мы их уже отмолили за эти три недели.
— Твои слова да богу бы в уши, — покривился Левша. — Нужно валить отсюда побыстрее, Макаров, пока нас не засекли…
Они попытались обойти площадь левой, плохо освещенной частью, но в глубине улицы вдруг появилось несколько теней.
— Вот дьявол! — прошипел Левша.
— Не богохульствуй, у храма стоишь! — И Макаров, схватив Левшу за руку, потащил его к церковной ограде.
Бросив через решетку, внутрь территории, пистолеты, они быстро перемахнули невысокую ограду.
— Теперь куда?
Не отвечая, Макаров подтолкнул Левшу к двери под высоким входом. Сквозь приоткрытую створку наружу пробивался свет. Рванув дверь на себя, он увидел каменную лестницу. Не устояв на первой ступени, Макаров, чтобы не скатиться кубарем, сделал неловкие движения и остановился несколькими ступенями ниже.
Левша закрыл за собой дверь в тот момент, когда в ограду храма, скрипнув калиткой, вошло несколько человек.
Перед ними распахнул свои врата подвал. «Интересно, спускаясь сейчас вниз, Левша думает о том, что после придется подниматься вверх? — подумал Макаров, спускаясь между тем первым. — Или это не входит в его планы?»
В отличие от подвалов, в общем понимании этого слова, назвать так подземное помещение храма было трудно. Не чувствовалось характерного запаха сырости и прохлады. Левша готов был побиться об заклад, что это удобное жилое помещение. Судить об этом в полной мере было нельзя, ибо пламени его зажигалки хватало лишь на то, чтобы освещать ступени под ногами. Но Левша все-таки находил время смотреть по сторонам. Пока ничего примечательного: обшитые рейкой стены, уходящие вниз. Это как ехать по эскалатору метрополитена почти в полной темноте. Пытаясь компенсировать отсутствие зрительного восприятия остальными органами чувств, Левша принюхивался и прислушивался. Проку от этого также мало, так как он слышал лишь аккуратную поступь Макарова впереди и чувствовал запах дерева. Очевидно, стены этого уходящего вниз коридора были отделаны совсем недавно. Не из поваленных ли взрывом торпеды деревьев строгались рейки для этого приюта безбожников?
Времени строить планы не было. Левша не задумывался об этом тогда, когда они шли мимо храма, а сейчас что-то обдумывать уже поздно. Впереди замаячила полоска света. Она то появлялась, то исчезала за спиной Макарова. С каждой ступенью становилось все теплее и теплее. В голову Левши стали закрадываться мысли о том, что сейчас они с Макаровым станут свидетелями заклания младенца или иной мерзости, которая может прийти на ум сразу же, стоит вспомнить о Гламуре.
Макаров внезапно остановился, прижался к стене и развернулся к Левше. О последнем Левша мог лишь догадываться, так как ничего теперь не видел, лишь слышал заползающий ему в уши дьявольский шепоток приятеля:
— Там кто-то есть, Левша. Твои предложения?
Левша долго не задумывался.
— Валим отсюда.
— Куда? — услышал он как приговор. — От одних к другим?
С этим спорить было трудно.
И едва они успели зайти за поворот, ступив в коридор куда более высокий, чем тот, что вел вниз, Левша услышал за спиной скрип отворяемой двери. Схватившись за каменную кладку стены, он выглянул и тут же повернул к Макарову встревоженное лицо:
— Они спускаются вслед за нами! Чтоб мне сдохнуть, но они одеты как монахи и среди них нет ни одного, кто был бы ростом ниже Шакила О’Нила!
Понимая, что свободного времени остается несколько секунд, Макаров чиркнул колесиком на «Зиппо» и осмотрел внутренности нижнего коридора. Самое время найти две шапки-невидимки, но вместо этого Макаров обнаружил водопроводную трубу под самым потолком и всосавшую в себя самую густую темноту подземелья нишу слева.
Гортанный разговор слышался уже в двух шагах от двери.
Левша толкнул напряженное тело Макарова в нишу, а сам подпрыгнул и повис на трубе. И в тот момент, когда он, поднявшись переворотом, поджал ноги, на брусчатку пола подвала ступила нога первого из гостей.
При ближайшем рассмотрении Макаров понял, что это не гости. Это, скорее, хозяева…
Левша, поджав ноги, чтобы о них не разбили лбы вышедшие на свет божий четверо огромных мужиков, прижался плечом к стене. Это было теперь единственное, что позволяло ему сохранять неподвижность.
Все четверо являлись точным подобием пилигримов. Они были облачены в черные рясы до пят и смешные шапочки вроде тех, которыми провинциальная братва украшает свои бритые затылки. Разница была только в том, что шапочки этой братвы были не шерстяные, а фетровые.
Вцепившись в раскаляющую ему ладони трубу, Левша старался держать ее под собой так, чтобы она не «играла». Если сейчас допустить малейшее колебание, оно превратится в дрожь, а дрожь — в большую амплитуду. «Если это случится, — подумал, глядя из темноты, Макаров, — Левша оторвет от водопроводной системы трубу и вместе с потоками шипящей воды упадет на голову этой баскетбольной команде…»
— Проклятый сквозняк! — пробасил на английском один из мутантов и указал вверх, туда, откуда только что явились Макаров с Левшой. — Какой урод двери открыл? Я же говорил, что тыльную дверь всегда нужно держать под замком!
Если бы у Левши были свободны руки, он с удовольствием указал бы на этого урода. Но малейшее его шевеление — и монахи круто запрокинут головы вверх. Левша не был уверен, что, увидев его над собой, они придут в восторг.
«И что делать, если они нас все-таки заметят?» — подумал Левша, морщась от жжения в ладонях.
«Наверное, придется драться, — пронеслось в голове Макарова, и он чуть напряг руку, в которой был зажат пистолет. — Интересно, пистолет Левши снят с предохранителя? Но сейчас спрашивать его как-то неловко…»
— Я закрывал замок! — громко сказал один из четверки и выставил перед собой ладони. — Вот этими руками! И вот этим ключом!
Макаров вытянул шею и стал рассматривать предмет, который демонстрировал братьям по вере виновник сквозняка. Макарову часто приходилось видеть вблизи людей, которые лгали нагло и безапелляционно, но с такой правдивой ложью сталкивался впервые. Но более всего его поразил ключ. Тот, который имелся у Буратино, по сравнению с этим был ключиком для почтового ящика. Видимо, сюда еще не добралась цивилизация Гламура. Или же придерживались старых традиций. Но ключ… Макарову захотелось увидеть замок, который запирался таким ключом.
— Значит, так закрывал, лунатик! — Эхо от крика старшего прокатилось по подземному коридору. — Иди же и еще раз попытайся! Не хватало, чтобы сюда еще твари забрались! Мистер Блэйк узнает, он тебе этот ключ в задницу вставит и три раза провернет!
Макаров поежился.
— Чтобы память не пропадала! — Старший из монахов развернулся к спутникам. — Проверить все помещения. Если сюда проникли люди Дебуа и об этом узнает мистер Блэйк, мы отправимся в настоящие скитания.
«Дебуа?» — стал вспоминать Макаров.
«Дебуа…» — прошептал Левша.
— Я клянусь — закрывал! — продолжал снимать с себя вину монах с ключом. — Я всегда эту дверь закрываю!
— А как же мы вошли в эту дверь, не открывая замка? Может, это бесы пошутили?
Макарову показалось, что диалог затянулся. При обстоятельствах, когда возможно то, о чем только что говорилось, стояние и проведение семинара под Левшой при открытых дверях Макаров посчитал неразумным. Однако не забота о будущем этих монахов, конечно — врагов, тревожила Макарова. Он видел, с каким трудом Левша сохраняет неподвижность под потолком, упираясь носками сандалий в тонкую трубу.
А Левша, едва до него донеслось имя Дебуа, почувствовал, как стремительно потеет. Он покрывался потом так быстро, что кружилась голова.
«Гламур — Дебуа… Дебуа — Гламур…», — со скрежетом проворачивал он в своей голове, пытаясь понять, каким образом эти два имени могут быть противопоставлены. И почему, спрашивается, монахи говорят о нем как о живом, если Левша несколько месяцев назад… своими руками…
Он вспомнил, как пули входили в тело убийцы Мари. И вспомнил наслаждение, которое при этом испытывал он, Левша…
Со лба скатилась и застыла на кончике носа капля пота. Если она решит продолжить движение, точкой ее падения будет шапочка на голове старшего монаха. Судя по разговору, парень хозяйственный и ответственный, и после такой капели обязательно проверит место на трубе, где появилась течь. У Левши не хватало фантазии представить, что будет, когда этот ответственный парень вместо проржавелого ободка увидит на трубе мужика в разноцветной рубашке…
— Иди, закрывай… — приказал старший привратнику. Его гнев сменился милостью. — Закрывай и заходи в контору с улицы. А мы поднимемся здесь. Виски киснет…
Макаров начал кое-что понимать.
Люди в рясах, называющие храм «конторой», готовящиеся внутри этой «конторы» распивать горькую. Он слабо разбирался в конфессиональных канонах, однако ему показалось, что истинные слуги бога вряд ли станут бухать где-нибудь за органом, разложив на раке для святых мощей сэндвичи для закуски. Гангстеры в церковных рясах, охраняющие очередной объект — вот более точное определение для людей, готовящихся разойтись в разные стороны в метре от Макарова.
И почему-то Макаров вспомнил о Франческо. В ту секунду, что он думал о нем и не понимал, в какой связи эта мысль пришла ему в голову, он вспоминал лицо Франческо и его кейс.
И тут…
Ничто не предвещало краха. Даже капля пота на носу Левши, проникнувшись пониманием, застыла, как смола. Даже нестерпимый жар под его ногами стал не столь силен, когда он услышал о решении монахов уходить.
Но в то мгновение, когда монахи двинулись, под сводом подвала раздался…
Последний раз телефон в кармане Левши пиликал более месяца назад.
И сейчас, когда в кармане его заверещала натужно трубка, Левша похолодел, словно его, влажного от пота, завели в холодильник.
Монахи остановились и стали дружно задирать полы сутан в поисках внутренних карманов.
Телефон продолжал верещать как истеричка. Даже паузы между звонками были похожи на вдохи для новых визгов.
Левша смотрел вниз с перекошенным лицом, и ему казалось, что все четверо сейчас задерут сутаны, спустят штаны и сядут в ряд. Если исключить попытку достать из-под неудобной одежды сотовый телефон, то других ассоциаций у него в этот ужасный момент не возникало. Слушать переливы трубки у него уже не было сил.
«Ну какая сволочь может звонить мне на Остров, когда я сижу на трубе под потолком церковного подвала?!»
В эти минуты ему даже не приходила в голову мысль, что телефон не его, а латиноамериканца, которого он убил в офисе Гламура, и что звонить по этому номеру может кто угодно.
«Сейчас у «служителей бога» пройдет минутное замешательство, и они вспомнят, что ни у одного из них телефон не может быть заряжен такой идиотской мелодией. Сейчас они достанут аппараты и убедятся в том, что их мобильники молчат! Тогда сам собой встанет вопрос…»
Додумывать Макаров не стал.
Он знал, что скоро наступит самое неприятное. Эта мелодия в церковном коридоре будет звучать вечно, потому что Макаров в нише стоит по стойке «смирно» и не может даже пошевелиться. Левша, чей карман разрывает трель, застыл, как Человек-паук. А тот идиот, что пытается добиться разговора с ним, до изумления настойчив!
Понимая, что все кончено, капля срывается с его носа и падает на головной убор старшего…
«Я не имею времени даже выдернуть пистолет из-за пояса…»
Последнее, что увидел перед собой старший из «монахов», была рифленая подошва сорок четвертого размера.
С размаху врезав ему пяткой в нос, Левша под истошный вой всех присутствующих сбросил свое тело с перекладины под потолком. После нахождения в неудобной позе он ощущал жуткий дискомфорт, однако наступал момент ощутить дискомфорт еще более жуткий. Перед ним было изумленное лицо «ключника». Выбрав на портрете центр изумления, Левша изо всех сил ударил парню в нос. Левша желал одного — добиться психологического шока у монахов и выиграть время. Если же к этому добавится шок болевой, то его с Макаровым шансы увеличатся в несколько раз…
«А где, кстати, Макаров?!» — пронеслось в голове Левши.
Развернув голову вправо, он увидел его. В отличие от Левши, тот не обременял себя тактическими изысками, поэтому действовал как неандерталец, наблюдающий перед собой попавшего в яму мамонта. То есть — насмерть забивал «старшего» кулаками. Сунув «ключнику» для профилактики торопливую «двойку», приняв которую, тот послушно рухнул на пол, Левша бросился на помощь другу. И успел вовремя, ибо прямо на его глазах происходило то, чего Левша больше всего опасался: монахи пришли в себя и почувствовали перевес в живой силе.
Макаров не хочет стрелять, понял Левша. Сколько таких монахов находится в храме — неизвестно, и лучше уж попробовать решить дело в рукопашной, что-что, а удары кулаков каменные стены заглушат наверняка.
Один из монахов сделал быстрый шаг назад и развернул корпус. Опоздай Левша на секунду, и он остался бы один…
Рванувшись в сторону монаха, Левша разбежался и врезал монаху носком сандалии в колено. Хруст пальцев ноги и немоту Левша ощутил чуть позже. А сейчас он слушал вопль монаха, схватившегося за ногу и валящегося на пол.
— Мерси! — рявкнул Макаров, и Левша рассмеялся: Макаров наконец-то заговорил по-французски… Это очень смешно.
Схватив его за рукав, Левша втащил в одну из комнат и захлопнул дверь. Огромный брус поперек двери без труда заклинил ее. Это было единственно правильное решение. У монахов оружия Левша не видел, но это не значит, что его у них нет. За те тридцать секунд, пока в коридоре творилось чинимое им с Макаровым безобразие, все могли запросто о нем позабыть. Левша ставил себя на их место и думал о том, что о пистолете вспомнил бы лишь сейчас. Сейчас, когда захлопнул прямо перед носом монахов массивную дубовую дверь.
— Ищем выход! — прокричал ему в ухо, помогая затолкать засов в паз, Макаров. — Это помещение проходное, как двор, посмотри!
На самом деле, огромная подвальная комната была завалена ящиками, бочками, и между ними виднелись следы от ног. Дорожки сходились в одну и вели к противоположной стене.
Следовало торопиться, и Левша знал почему. Другие монахи или кто-то из этих, оставшихся на ногах, либо и те и другие могли обежать хранилище по кругу и зайти им со спины.
Но когда дверь была найдена и Макаров уже готов был, не останавливаясь и на секунду, ударить по ней ногой, за ней раздался шум.
— Все, братец кролик, приехали! — с отчаянием прокричал Макаров и налег на засов, похожий на тот, что они задвинули, войдя.
Едва они блокировали дверь, как в нее тут же врезался какой-то тяжелый предмет.
— Ты посмотри, как быстро бегают… — изумился Макаров, садясь на бочонок и вытирая пот со лба. — Не думал, что с юбками в руках можно развивать такую скорость.
— Вряд ли это те, которых мы видели, — ответил Левша и проверил патроны в магазине. Нащупал в кармане и запасные магазины — не выпали ли во время драки. Минута у них ушла, чтобы заложить дверь по примеру баррикады.
Дверь сотряслась. На этот раз удар был вдвое мощнее прежнего. Макаров спокойно отвернулся, потому что знал — сдвинуть насыпной сейф, который они с Левшой уронили от стены под дверь, можно лишь бульдозером. Макаров ещё раз посмотрел на сейф и усмехнулся: если сейчас его и Левшу попросить повторить трюк с перемещением сейфа, они не сдвинут его и на сантиметр.
— Шок, старик, это великая сила, постигнуть тайны которой пока не удавалось никому, — пробормотал он, заметив, что Левша смотрит в ту же точку и что в голове его зреют, вероятно, похожие мысли.
Пришло время успокоиться. Они наконец-то закурили.
— Чего сидишь? — бросил Макаров. — Доставай свой мобильник и звони. Это Гламур тебе названивал. Голову даю на отсечение.
Гламур. Москва, весна 2008-го…
После бегства из антикварной лавки Гламур вынужден был уехать из Москвы. Электричками, постоянно меняя направление, он добрался до Вологды и некоторое время жил там у женщины, с которой познакомился давно, еще в институте. В какой-то момент, семь или восемь лет назад, они почти стали мужем и женой, но Гламур не был готов к спокойной жизни. И вот теперь, чтобы переждать, он вынужден был два месяца играть роль одумавшегося идиота. Эти семьдесят дней пролетели для доверчивой подруги как одна неделя, для Гламура же они тянулись как год. Когда он решил, что пора возвращаться, что Дебуа не может искать его столько времени, он уехал, не оставив и записки. И вот сейчас, убедившись в том, что решение оказалось поспешным, обдумывал, где найти приют. У Дома Мазинга, где он жил, круглосуточно стоял черный «Мерседес», в салоне которого постоянно менялись люди. Ни одного из них Гламур не знал, но было бы глупо ожидать увидеть среди них Дебуа. Не знающий русского языка и чужой в России, он скорее всего попросил помощи у русских единомышленников. И заплатил, видимо, хорошо, если после опустошения тайника в сибирской тайге минуло уже два с половиной месяца, а часовые у дома стоят по-прежнему.
А время шло. Нужна была лаборатория, нужно место для ночлега. Побывав на Большой Оленьей и сделав анализ, он успокоился только наполовину. Вещество, что он принес из тайги, было действительно уникальным. Но теперь нет лаборатории. И нельзя вернуться домой, чтобы организовать ее в квартире.
Нужно торопиться — он понимал. Но теперь не стоило уже принимать скороспелых решений. Убедившись, что за домом следят, он поспешил удалиться от него и поблагодарил себя за осторожность. Эта благодарность и не позволила ему лишний раз оглянуться, чтобы увидеть — его взяли под контроль. Из «Мерседеса» вышел человек и, подняв воротник куртки, поспешил за ним.
Гламур спускался под землю, ехал, обдуваемый сквозняками, на метро, поднимался наверх, пересаживался в трамвай, снова спускался под землю. Он думал, он искал решение, и раздумья эти не позволяли ему чувствовать опасность. А следом за ним, иногда совсем рядом, касаясь его рукавом, следовал тем же маршрутом человек из «Мерседеса». В конце концов наступил вечер. Устраиваться в гостинице Гламур не рискнул. В Крылатском он обнаружил группу бездомных и устроился на ночлег неподалеку. Развел костер, обустроил место для ночлега. «Ничего, — думал он, укладываясь, — осталось недолго…»
Он уснул, продолжая думать, где начать работу с веществом.
Когда же проснулся, а случилось это так же неожиданно, как и уход в забытье, он понял, что проблемы только начинаются. По дорогой куртке сидящего у костра незнакомца нетрудно было догадаться, что человек успешен, а по оружию в руках других двоих стоило делать вывод о том, что успех этот пришел не от удачных распродаж контрафактных компакт-дисков.
— Здравствуй, странник, — внимательно посмотрев в глаза Гламура, произнес мужчина, и спутники его шевельнулись. Бросив в огонь одну ветку, он принялся ломать вторую.
— Кто вы? — поинтересовался Гламур, усаживаясь. Сам по себе вопрос он задал глупый, так как ответ он знал, но нужно было тянуть время.
— Вы меня не знаете. Но вам привет от Дебуа. Помните такого?
— Впервые слышу.
Вздохнув, чеченец — а он и двое других были чеченцы; ну, может, не чеченцы, а грузины, но легче от этого не становилось — стал заниматься тем, чем обычно занимаются чеченцы или грузины, стремящиеся придать своей абсолютной правоте еще большую значимость — изображать спокойствие. Однако Гламуру было хорошо видно, что хозяин дорогой куртки нервничает, и нервничает так сильно, что с трудом сдерживается. Вероятно, два месяца дежурства под окном чужого дома ему до смерти осточертели. Гламур понимал — скажи он еще раз: «Я впервые слышу», и собеседник его выхватит нож, начнет орать, хватать Гламура за нос, словом, вести себя так, как ведет себя обычный чеченец или грузин, когда бандитствует.
— Вы должны мне тубус, — сказал чеченец. — Как прикажете получить: здесь, или нужно куда-то съездить? Меня больше устроит первый вариант.
Растерев лицо, Гламур оценил обстановку.
— Минуту назад вы убедили меня, что вижу вас впервые в жизни, а сейчас с той же уверенностью доказываете, что я должен вам какой-то тубус. Какая-то неувязка, вы не находите?
Чеченец искренне рассмеялся, обнажив два ряда крупных зубов. Оглянулся на спутников.
— С вами приятно общаться, Гламур, честное слово. Но давайте перевернем назад пару страниц книги вашей жизни… Совсем недавно, будучи в Сибири, вы завладели тубусом из тайника. Этот тубус в равной степени принадлежал как вам, так и господину Дебуа. Но вы решили его кинуть. И присвоили тубус, хотя для того, чтобы он оказался у вас, господин Дебуа потратил порядка трех миллионов долларов. Но вместо того чтобы стать его компаньоном, как и предлагали сами, вы сбежали. И тогда господин Дебуа обратился к нам за помощью, щедро оплатив наши расходы. Так есть ли в этом деле какие-то неувязки?
Чеченец взглядом повел по Гламуру и остановился на его лице. Он ждал извинений, объяснений, испуга, в конце концов, однако не нашел ничего. Гламур сидел и смотрел на него, рассудительного, как смотрят на людей, страдающих от собственных заблуждений.
— Вам эту историю поведал Дебуа, надо думать?
— Гламур, я вырос в бедной семье, — заговорил Джексон. — Вещи мне покупали настолько редко, что я до сих пор помню, когда получил от родителей первые ботинки. За то, кем я стал, я благодарен своей настойчивости. Однажды девочка из соседнего дома сломала мой деревянный автомат, которым я целился в русских солдат, когда они проезжали по Бамуту. Я отрезал у нее нос, и через несколько минут бедняжка умерла от болевого шока. Родителям я сказал, что это дело рук федералов, и прокуратура сразу потеряла след. Мне очень нравилась та девочка, я хотел на ней жениться. Я и сейчас изнываю от нежности к ней. Представляете, что я могу сделать с человеком, которого ненавижу? И — деревянный автомат, и — почти три месяца дежурств у твоего долбаного… сволочь!.. дома!.. — Чеченец внезапно успокоился. — Вы хотите что-то сказать?
— Да, конечно. Вы до сих пор уверены в том, что автомат сломала именно ваша возлюбленная?
На скулах чеченца появились желваки размером с грецкие орехи.
— Вы, видимо, не слишком большого ума, Гламур, если шутите со мной таким образом. — Он вскинул взгляд, отчего его белки сверкнули и тут же погасли.
К Гламуру тут же подошли двое и подняли на ноги.
— Вы любите жизнь, Гламур?
— Не так, как вы любили девочку из соседнего двора.
Мощный удар одного из чеченцев переломил Гламура пополам и заставил закашляться. Второй удар повалил его на землю вместе с тем, кто его держал. Обидевшись, что ему пришлось замарать куртку — не такую дорогую, как у старшего, но все-таки новую, чеченец отпустил пленника и дважды ударил его ногой.
— Приятель, — обратился к сплевывающему кровь Гламуру чеченец, — в твоих интересах отдать тубус. Как ты понимаешь, я не оставлю тебя в покое, пока не выполню просьбу Дебуа… Попробуйте разговорить его другим способом! — крикнул он своим людям, продолжающим избивать Гламура. — Мне не труп его нужен, а желание говорить!..
Один из чеченцев тут же занялся какими-то странными приготовлениями. Выщелкнув лезвие, он стал рассматривать его на свет. Старший ничего не делал, просто внимательно смотрел на жертву и поэтому выглядел ещё более устрашающе.
Гламур представлял собой жалкое зрелище. Лицо его было в крови, рубашка в темноте превратилась в черную и блестела ужасающим атласом. Изредка языки костра освещали ее, и тогда рубашка открывала свою тайну — она была насквозь пропитана свежей кровью.
— Гламур, — снова заговорил старший, — тубус — все, что у вас есть. Но стоит ли бороться за него, если на кону жизнь? На кой черт вам тубус, если через четверть часа вы будете мертвее всех мертвецов? — Чеченец рассмеялся. — Поэтому вы должны понять меня.
Вынув из кармана карандаш, он покрутил его перед глазами, а потом попросил своего присного отпустить одну из рук пленника.
Сунув карандаш меж пальцев Гламура, он сжал его ладонь в дружеском приветствии…
Боль, пронизавшая мозг Гламура, заставила его легкие разорваться криком и заглушить ночной прибой.
— Начинай говорить, сукин ты сын!.. — взревел чеченец и с размаха всадил остроносый ботинок в живот Гламура.
И в этот момент случилось невероятное.
Один из чеченцев, издав неясный звук, вдруг пустил изо рта ленту крови и пал на колени.
Не понимая, что происходит, старший из чеченцев выдернул из-за пояса пистолет и отскочил в темноту. Третьему его спутнику не повезло. Гламур видел, как из живота его вдруг выскочил и замер окровавленный заструганный кол…
Застонав и потеряв опору, чеченец тоже рухнул на колени. И Гламур увидел в темноте, за его спиной, несколько грязных, заросших лиц. Шесть или семь бродяг, вооруженных арматурой и дрекольем, вышли из темноты и бросились на чеченцев. Гламур видел, как взлетают и с чавкающим стуком опускаются на тела и головы его мучителей куски железа и дреколье…
— Не боись, дружок! — прохрипел, выдергивая кол из спины жертвы, чумазый атаман. — Мы своих в обиду не даем… А где… а где третий зверек?!
Гламур оглянулся. Его собеседник исчез во тьме.
Решив быть благодарным, Гламур вынул из кармана несколько купюр и попросил бродяг выпить за его здоровье. Пообещал присоединиться и около минуты задумчиво наблюдал, как бродяги волокут окровавленные трупы к воде. А после шагнул в темноту и побежал.