Макаров и Левша, вернувшись в лабораторию, девушку нашли сразу. Многие капсулы пустовали, и в левом крыле лаборатории только в одной они заметили очертание женского тела. Бросившись к капсуле, Макаров посмотрел в лицо жертве Гламура.
— Это она. Это Рита!
Вдвоем они подняли тяжелое, как зеркало, стекло.
— Рита! — осторожно взяв девушку пальцами за щеки, Левша тряс ее голову. Открыв глаза, она увидела его, испуганно перевела взгляд на Макарова и заплакала.
— Я так и знал, — вскипел Левша, скидывая с себя рубашку и вдевая в ее рукава руки Риты. — Другого я и не ожидал.
— Что ты хочешь от женщины, которая вот-вот должна стать матерью, а вместо чтения любовных романов в постели она через стекло смотрит на рожи своих убийц!
— Ч-черт, на плече ее нести невозможно…
— Ну еще бы! Она на девятом месяце! Или восьмом… Без разницы. Бери на руки, и пошли!
В углу виднелась большая дерматиновая сумка. Ее предназначение было ясно — когда-то это был чехол от какого-то громоздкого прибора. Разбив ногой дверцы двух стеклянных шкафов, Макаров до отказа набил сумку медикаментами, рулонами шприцев и капельницами.
— Я видел лифт перед этой… станцией метрополитена!
— Главное, — идя впереди с автоматом в руках, бормотал Макаров, — чтобы этот лифт не вел в тренажерный зал или столовую для личного состава…
Через несколько минут, ни разу не нажав на спусковой крючок, они добрались до того места, где произошла стычка с отъезжающими в вагоне Гламуром и его людьми. Напоминанием о ней были только две лужи крови и клок, оторванный от белого халата.
Несмотря на то что над дверями горело число «32» как указатель местонахождения кабины, лифт прогудел и остановился, распахнув перед ними двери, через шесть или семь секунд.
Они вошли. Макаров придержал голову не перестающей рыдать и выкрикивать бессвязные слова девушки, чтобы Левша впопыхах не задел ею дверь.
— Она здорова? — глядя на Риту, тревожно просипел Левша.
— Я что, врач? — Макаров многозначительно ухмыльнулся и подкинул на плече тяжелую сумку. — Пусть только теперь Донован скажет, что бессилен…
Лифт загудел, когда Макаров нажал на кнопку «48».
— Все думаю: на чью голову на Уолл-стрит упало кресло, которое я выбросил из окна…
— Что? — не понял Макаров.
— Да нет, ничего. Все настолько глупо, что объяснять — еще глупее.
Раздался короткий звонок.
Макаров с поднятым автоматом вышел из лифта.
— Здесь — никого.
Они шли по коридору, и Левша думал, что предпринять, чтобы заставить голосящую девушку хоть на минуту замолчать. Ее плач устремлялся эхом по всему коридору и метался под потолком.
— Макаров, остановимся на минуту…
Опустив Риту, он непослушной рукой показал на сумку.
— Я там пластырь видел…
— Самое время! Что, ты наступил на скрепку для бумаг?!
— Мне рот ей закрыть нужно!
Через минуту пластырь был найден. И Левша мотал обезумевшей от ужаса Рите руки, приговаривая, как идиот:
— Надо, надо…
Она смотрела на него огромными глазами, кричала. Но больше коридор ее криками взволнован не был — рот девушки был закрыт широкой белой полосой.
— Опять, опять коридоры… — простонал Макаров, двигаясь вдоль стены и держа автомат так, чтобы можно было в любой момент выстрелить. Он то уходил вперед, то возвращался, чтобы проверить пространство за спиной Левши.
Неожиданно он остановился.
— Левша?..
— Что?! — раздраженно прошептал тот, чувствуя, что силы его на исходе.
— Посмотри…
Левша вгляделся в полумрак коридора. На стене, в метре от пола, рядом с уходящей наверх лестницей, он увидел черное пятно.
— И что?
Вместо ответа Макаров встал на колени и, к удивлению Левши, стал ползать по ступеням, ощупывая руками каждый дюйм их поверхности.
— Ты что, спятил, брат? Нас сейчас прикончат, а он качество сварки проверяет!
— Есть! — И Макаров разогнулся.
Левша заметил сначала блеск в его глазах и только потом увидел предмет, зажатый меж его пальцев.
— Что это?
— Фарфоровая коронка, триста евро. Если не соврал, конечно. Мне в Калининграде поставили за двести пятьдесят.
— То в Калининграде, а то — в Париже!
Это был зуб, который Левша выплюнул, когда Гламур и его люди спускали пленников в бункер.
— Это выход, старик…
Через три минуты трава на поляне пришла в движение. В отсутствие ветра она вдруг шевельнулась и стала ложиться. Дерн сместился и начал подниматься. А еще через мгновение показалась голова Макарова.
— Быстрее, подай ее сюда…
Обессиленная Рита молчала. В полумраке наступающей ночи было видно, как губы ее под пластырем шевелятся, но это было больше похоже на рефлекс, чем на осознанное действие. Глаза ее были закрыты.
— Спеклась девочка, — констатировал Левша. — Ее бы в клинику Донована сейчас…
Они уходили от люка, находясь в ожидании. Макарову казалось, что вот-вот люк снова распахнется и из него полезут, как дрожжи, головорезы Гламура…
Только через полчаса, когда стало ясно, что их след потерян, Макаров успокоился и опустил автомат. Сумерки надвигались на джунгли. В пылу погони они совсем забыли о другой опасности.
Подняв сухой сук, Макаров оторвал штанину от брюк и, поставив сумку на землю, нащупал в ней стеклянную емкость. Спирт быстро впитался в ткань, и когда в воздухе отчетливо запахло спиртом, Макаров чиркнул колесиком зажигалки.
Факел вспыхнул. Осталось найти ветки. Ночь сама определила место привала.
Не отходя от лежащего в траве автомата, Макаров несколькими движениями подтянул к огню пят?к веток поваленного ветром сухостоя. Старания его не прошли даром. Через минуту свет разбежался, разбавив тьму и проявив цвета…
— Макаров, — дымя сигаретой, проговорил Левша, — метров через триста тропа начинается.
— Думаешь, выйдут на нас с другой стороны?
— На этой тропе мы встретили тварей.
— У нас есть огонь, — выдохнул Макаров.
— А у них есть ночь… Между прочим, мы в ловушке, старик. Сзади — Гламур, впереди — твари. И никто не знает, когда забрезжит рассвет…
— Ничего, прорвемся, — не слишком уверенно возразил Макаров.
— Самое скверное, старик, что теперь, пока не рассветет, мы и шагу не можем сделать.
Макаров, щурясь, смотрел на огонь.
— Почему не можем?.. — Выбрав ветки потолще и пожарче, он закинул автомат на плечо и кивнул в темноту. — Пойдем, Левша. Нам нельзя здесь…
Он был прав, но как же не хотелось Левше сейчас брать на руки девушку, лишая себя возможности защищаться, и идти за Макаровым, оглядываясь за спину. Сколько они так пройдут?
Наткнувшись на этот вопрос, Левша успокоился. Потому что куда более устрашающе выглядел вопрос: а лучше ли сидеть в трехстах метрах от люка при костре?
Вглядываясь в каждый выступ на деревьях и видя за каждой пальмой человека, они прошли еще пятьсот шагов. А потом еще триста… И только тогда увидели то, что заставило их остановиться и не сделать более ни шага.
Картина перед ними в мгновение ока заморозила кровь в жилах. Впереди происходило нечто, что различить четко было трудно, однако звуки, доносящиеся оттуда, принуждали заткнуть уши, развернуться и уйти подальше.
Рита оказалась на земле, но даже не проснулась. Ее забвение было глубоко и надежно. Над ней щелкали затворы оружия, но она этого не слышала.
Палец дрожал на спусковом крючке, и Макаров, испугать которого было не так-то просто, шагнул назад. И, чтобы перебороть вяжущий ноги страх, он упрямо двинулся вперед. Но, сделав несколько шагов, все равно остановился…
Шесть или семь тварей, сбившись в круг мордами к его центру, урчали, огрызались друг на друга и двигали головами, отрывая от чего-то вязкие, тугие куски. Одна из тварей, чуть покрупнее остальных, почувствовала на празднике жизни чужаков и оторвалась от приятного занятия. Медленно повернувшись, она встретилась взглядом с Левшой. По спине Левши, там, где еще недавно спина горела от пота, прошелся холод, а сердце, сменяя прохладу, охватил жар, когда он увидел эти желтые, гепатитного цвета глаза и черную от крови морду.
Еще мгновение, и тварь снова принялся за трапезу.
«В прицел лениво смотрит…» — Макарову хотелось сглотнуть, но горло его, словно после недельного запоя, першило и кунвульсировало.
— Это же… человек…
Макаров, услышав незнакомый голос, повернулся к Левше. Что должен был чувствовать он, если Макаров не узнал его голос?
Одна из тварей, высоко задрав морду, поволокла что-то из круга. Она не хотела этим делиться с остальными, полагая, что одной ей этого хватит вполне.
Вслед за тварью, разматываясь и чуть паря, вытягивались сизые, в красных прожилках внутренности. Они тянулись бы ровно семь с половиной метров — ровно столько упрятано в чреве человека, однако другая тварь, понимая, что добыча уходит, рванула посередине и с рыком стала пятиться. Кишки разорвались, разделились и стали утопать в пастях тварей…
Кто-то из них взвился, рыкнул — и шмат плоти с приклеившимся клоком джинсовой ткани с треском отслоился и отлетел в сторону. И тотчас к месту его падения бросились два чудовища…
И Макаров наконец увидел голову жертвы. Глаза ее, безразличные ко всему, метались в ритме звериных рывков и смотрели то в небо, то в траву.
— Это же…
Макаров узнал того, чьи останки сейчас пожирали твари. За месяц на Острове он так и не спросил имя этого человека. Знал только, что тот немец. Остров депрессировал этого человека. Он замкнулся на второй день да так и не смог выйти из этого состояния. Он никогда не противоречил, выполнял свои обязанности молча и в срок, ходил за водой, ловил рыбу…
— Кажется, Йозеф… — пробормотал Левша.
Несколько секунд. Столько продолжалось короткое забытье.
Макаров стряхнул с себя остатки ужаса, резко поднял руки, и именно в этот момент, словно ожидая этого, три или четыре твари ринулись в стороны. Тварь лениво глядит в прицел до тех пор, пока не едет на спуске палец…
Он не слышал выстрелов. Ни своих, ни треска автомата Левши. Твари бросились в разные стороны. Они играли роль творцов собственной безопасности. Отбежав на десяток метров и дезориентировав таким образом свою будущую пищу — людей, которые теперь в поисках их должны были вертеть головами и напрягать зрение, твари остановились и замерли.
Прошло еще несколько секунд, пока не выяснилось, что двое из них чувствуют себя не совсем уверенно. Тварь, в которую целил Макаров, стояла ровно и вдруг присела. Возвращение в прежнюю позицию вызвало у нее затруднения. Но она все равно встала. И тут же рухнула обратно, рыча и суча ногами.
Вид ее, с поджатыми от бессилия ушами и глазами, просящими сострадания у родственников, был жалок. А всего несколько мгновений назад она безжалостно рвала что-то под одеждой того, что еще совсем недавно называлось человеком.
Забеспокоилась и повела себя странно и та, в кого стрелял Левша. Видимо, наевшись и решив, что теперь можно и удалиться, она развернулась и неуверенно заскакала в глубь леса. И только теперь стало видно, что пясть ее, переломившись на суставе, болтается не только по ходу движения сустава, но и в другие стороны.
Остальные занервничали. Посмотрев на людей, словно спросив разрешения, несколько тварей бросились за соплеменниками. И вскоре послышались звуки борьбы, треска и остального, к чему в темноте за месяц жизни на Острове так привыкли люди…
Но несколько решили остаться. Осмысленно пробежав по джунглям, они сменили позиции и вернулись. Только теперь стали невидимыми…
А одна из тварей, опоздавшая, видимо, к ужину, осмелела настолько, что приблизилась к растерзанному на земле человеку. И, присев, выхватила что-то из кровавой гущи.
— Твари, — спокойно прохрипел Левша. Подняв от бедра автомат и развернувшись корпусом, он расстрелял в существо и прилегающие окрестности весь магазин.
— А я бы поберег патроны! — крикнул ему Макаров, становясь над Ритой.
Твари вряд ли понимали смысл происходящего, но когда в автомат Левши вошел новый магазин, бросились в темноту джунглей. Но, уходя, все равно разворачивались, словно размышляя — не вернуться ли да не порвать ли их…
Убежала и хромая. И лишь тварь, в упор расстрелянная Левшой, хрипела на поляне, рыла лапами землю и ползла, оставляя после себя на траве сияющий в свете огня след.
Макаров приблизился, перевел предохранитель для стрельбы одиночными выстрелами и дважды нажал на спуск. Первый выстрел подбросил серое с подпалинами тело. Второй прибил к земле.
— Пресвятая Богородица, — сипел Левша, пытаясь поднять горящий факел. — Я никак не могу привыкнуть к этому…
— Как к этому можно привыкнуть? — Макаров посмотрел на друга и стер со лба пот.
— Не думал, что такое вообще возможно… — беззвучно, как ему показалось, признался Левша.
А Макаров признался себе в другом. Он бы все содержимое карманов, за исключением запасного магазина к автомату, отдал сейчас за то, чтобы узнать, как этот человек ночью оказался вдали от авианосца. Куда шел и почему у него не было оружия, хотя на судне оно было.
— По одному здесь никто не ходит, — тревожно выдавил Макаров. — По одному — никто не пойдет…
— Может, мы успели только на второе?
Макаров посмотрел на Левшу: черно шутит, значит, возвращается…
И они подошли к тому, над чем, захлебываясь и давясь от удовольствия, урчали твари.
Да, это был тот самый молчун… Голову узнать было трудно, Макаров идентифицировал останки только по джинсам. Немец был единственным, кто приехал на Остров в джинсах. И сандалиях.
— Да, это он, — пробормотал Макаров. — Но почему один?
Левша безучастно рассматривал кровавую кучу. Страшное зрелище. Так выглядит, наверное, чемодан с вещами, выброшенный с балкона женой неверного сердцееда: рваная рубашка, драные джинсы, еще что-то… Разница заключалась лишь в том, что ревнивая жена в аффекте не станет рвать вещи суженого в клочья и пачкать их кетчупом. А сам неверный… Ему сейчас, наверное, можно было простить все.
— Я… если вдруг… — сказал Левша, как с перепоя, с третьего раза попадая сигаретой в рот, — умирать когда буду… я вспоминать не счастливые моменты начну… а эти минуты. Я до сих пор не верю, что стою здесь, между двумя деревьями, рядом с недоеденным человеком.
Макаров наклонился и выбрал из кровавого месива наручные часы.
— Отец… Мой отец, когда меня, десятилетнего, в очередной раз избили во дворе, подарил мне секундомер. Сказал: твой страх — ничтожество. Если не веришь — проверь. Включи его, когда станет страшно, и выключи, когда страх минует. И ты увидишь, сказал отец, что у тебя никогда не будет выходить более полуминуты…
Левша принял часы, машинально посмотрел на стрелки и зашвырнул их в кусты.
— И у меня, знаешь, — продолжал Макаров, — действительно за тридцать три последних года ни разу не выходило более пятнадцати секунд. Так я научился контролировать страх.
— А на тебя за тридцать три года ни разу не нападали со спины, парень? — скупо цедя слова, поинтересовался Левша.
— Я эти случаи в список проверок не включаю. Только те, когда можно опустить руку в карман и нажать кнопку… Купи секундомер, и перестанешь бояться смерти. Секунды страха по сравнению с годами жизни действительно ничтожество.
— У меня в заднице, Макаров, стоит барометр, — усмехнулся Левша. — И его мне вполне хватает.
— А он у тебя не сломан? Я слышал, как у тебя там что-то бренчало, когда ты спускался по ступенькам в бункер…
Левша, грациозно затягиваясь сигаретой, не ответил.
И вдруг…
Этот смех заставил Макарова вскинуть оружие и выдохнуть.
Когда смех повторился, он поймал в нем какие-то нотки, близкие к отчаянию. И Макаров, посмотрев на Левшу, словно ища подтверждения, что это не он смеется, что Левша здоров, развернулся к другу.
Его тревога усилилась, когда он увидел Левшу растерянного, а смех прозвучал в третий раз.
Озираясь, как вор, Макаров бросил взгляд на пригорок, за которым скрылись твари. Уж не они ли хохочут? Может ли послышаться три раза подряд?
Выпрямившись, Макаров провел рукой по лбу и беспомощно посмотрел на Левшу.
— Макар, над нами… — успел прошептать тот.
Не медля, они упали на спины и подняли оружие, готовые нажать на спуск сразу, как только это понадобится.
— Черт меня задери! — громко прокричал Левша.
На дереве, в пяти метрах над их головами, сидел еще один неприметный пассажир «Кассандры». Держась одной рукой за дерево, второй он указывал на пригорок и, хрипло хохоча, давил из себя слова:
— Бегут вприпрыжку! Они бегут вприпрыжку!..
— Это Генри, англичанин! — узнал Левша. — Ты хотел видеть второго?! Вот он! Живой, ч-черт!
На верхушке дерева с обломанной кроной сидел человек. Поджав под себя ноги, он трясся от смеха, показывал пальцем куда-то вперед, и веселью его, казалось, не будет предела.
— Помоги ему, — попросил Макаров, садясь на землю и морщась от усталости. — Кажется, сейчас его от этого дерева краном не оторвешь…
Когда англичанин был спущен, стало ясно, что дела его плохи. Рваные раны на животе и шее были объяснением, почему он не мог спуститься сам. Сейчас, находясь в руках друзей, англичанин захрипел. Стресс миновал, пришла боль.
— Как вы здесь появились?! Прочему вы вдвоем ушли ночью с авианосца? — вопрошал Макаров, роясь в сумке в поисках бинта.
— Не вдвоем…
— Что? Кто-то еще есть в лесу? Левша, найди там йод!
— Какой йод, Макаров… — прошептал, стоя над раненым, Левша. — Ты что, не видишь?..
— Ищи йод! — теряя терпение, Макаров разрывал упаковку стерильного бинта. — Он будет жить!
Левша промолчал.
— Мы все ушли с авианосца…
— Что? — не поверил ушам Макаров. — Левша, что он сказал?
— Он сказал, что они ушли с авианосца.
— Но почему?! — схватив голову англичанина, Макаров склонился над ним. — Почему вы ушли?
— Острова нет… Нас нет… Франческо увел людей…
— Куда?! — взревел, понимая, что Генри умирает, Макаров. — Куда вы шли?
Еще несколько секунд раненый смотрел ему в лицо, а потом взгляд его потух, он шевельнул руками и вытянулся. Он словно потянулся, просыпаясь, да снова уснул…
— Что происходит? — пробормотал Макаров, поднимая голову.
Левша положил автомат на плечо.
— Ты задал самый модный на этом Острове вопрос, старик. Я знаю одно: нужно развести здесь большой костер и дождаться рассвета. А дальше будет видно.
— А будет ли от этого толк?
— А этот вопрос занимает второе место в конкурсе самых часто употребляемых вопросов. Я только что вспомнил, Макар… Хорошо, что мы никуда не торопимся. Суди сам. Удивительно противоречивые казусы происходят с человеком, когда его вызывает на поединок природа. Человеческий организм столь сложен и столь смешон в своем примитивизме одновременно, что примеры, демонстрируемые им, порой вызывают столько же восхищенного удивления, сколько и разочарованного непонимания. — Кашлянув, Левша положил автомат рядом со спящей Ритой и стал собирать хворост. — Опытным путем доказано, что пол-литровую кружку пива можно выпить за три секунды, а стограммовую плитку шоколада невозможно съесть за сто метров при средней скорости ходьбы в пять километров в час.
Макаров с сучьями в руке разогнулся, чтобы дослушать это до конца.
— Буханку хлеба, — продолжал Левша, — без воды невозможно съесть за четверть часа, а один китаец на турнире таких же слаборазвитых в интеллектуальном плане личностей победил, сожрав пятьдесят один хот-дог. Ну вот, теперь есть что жечь… — и он свалил у костра охапку дров.
— Ты мне зачем сейчас все это рассказал?
— Затем, что я помираю с голоду, Макаров.
— Не хочешь потерпеть до рассвета?
— А этот вопрос занял третье место! — Ложась у огня, Левша опустился спиной на сумку.
— Спи, — пробормотал Макаров. — Через пару часов я тебя разбужу.
Но утро наступило через шестьдесят восемь минут. Часы Макарова никогда не ошибались.
…Проснувшись, Левша вскочил и огляделся. Угли костра потемнели, и теперь только чахлый дымок свидетельствовал о том, что недавно здесь горел костер. Рита по-прежнему была в забытьи. А Макаров лежал с закрытыми глазами. «Что могло случиться, пока он спал?!» — возмущенный тем, что его не разбудили, подумал Левша. Он рывком дотянулся до автомата, и в этот момент Макаров, не открывая глаз, проговорил:
— Франческо увел людей… Как тебе это нравится?
Успокоившись, Левша снова положил голову на сумку.
— По мне, так лучше Франческо, чем Николай… Или Том.
— Чем тебе не нравится Том? — вставая и растирая лицо, справился Макаров. — Никогда не спорит, говорит редко, в интригах не замечен.
— Вот этим и не нравится.
Закинув за спину сумку, Левша поднял автомат. Подумал и забрал оружие Макарова. Тот кивнул и, встав на колено, осторожно взял на руки Риту. Вскоре они, обходя поваленные деревья и оглядываясь, выбрались на большую поляну.
Им оставалось пройти не больше двух километров. Там, впереди, их ждал опустевший, если верить последним словам англичанина, авианосец. Люди ушли, но это уже неважно. Главное, девушка снова с ними. Нужно перевести дух, а правильное решение придет…
И вдруг Левша, обернувшись, повалил Макарова в высокую траву. Тот развернулся, чтобы Рита упала на него, а не наоборот.
— Больно!.. — поморщилась, приходя в себя, девушка.
Левша зажал ей рот рукой и прошептал:
— Макаров, там один из них…
— Из наших?
— Если бы… — сокрушенно пробормотал Левша.
— Что бы ни происходило, не произноси ни слова, понятно? — Убедившись, что Рита его поняла, Макаров выбрался из-под нее и вытянул из-за пояса пистолет.
Через минуту они уже обходили, как волки овцу, появившегося на поляне человека в форме. В хлопчатобумажных форменных брюках свободного кроя, короткой куртке, человек имел на поясе широкий ремень с кобурой. Одно это вызывало у Левши желание свернуть ему шею. Он посмотрел на Макарова, но тот показал ему кулак, которым потом ткнул в пространство перед собой, словно круша преграду.
— Жаль, — процедил Левша, кладя на землю «беретту», — но в плен так в плен…
Человек в форме был явно не в себе. Постояв, он вдруг упал на колено. Потом поднялся, постоял минуту и направился в сторону авианосца.
Левша пробирался справа параллельным курсом. Он шел уже рядом. И когда оставалось всего несколько шагов, набросился на незнакомца и свалил его с ног ударом кулака. Тот рухнул и даже не делал попыток защититься, хотя было видно, что в сознании. Когда Макаров подбежал к месту схватки, все было кончено. Левша сидел на спине одетого в одежды врага мужчины и выкручивал ему руки за спину.
— Сука… — хрипел Левша. — Ну, по крайней мере на какие-то вопросы он нам ответит…
Макаров вдруг склонился к самой земле и заглянул в лицо неизвестному.
— Левша, отпусти его!
— Что?!
— Отпусти, я сказал!.. — прокричал Макаров, бледнея, и с силой ударил Левшу в плечо, сбивая с пленника.
— Да что такое происходит, черт тебя побери! — Придя в ярость, Левша вскочил и отошел на несколько шагов. Его ярость закипала, и вдруг он обмяк. И он снова сделал несколько шагов, только теперь — вперед. И неуверенных.
Он хорошо видел лицо человека, которого Макаров перевернул на спину.
— Гоша?..
Макаров беспомощно посмотрел на Левшу и глупо рассмеялся.
— Это — Гоша? — уточнил, показывая пальцем, Левша.
— Наверное… Если только у профессора нет близнеца, который живет на этом Острове…
Рита подошла и села рядом с ним. Макаров смеялся, Левша молчал и крутил головой. Девушка плакала. И только Гоше было на все наплевать. Он спал.
— Оставим его в покое, — предложил Левша, видя, что Макаров собирается ломать ампулу с аммиаком. — Посмотри на него… Его словно провернули в мясорубке… — он рассмеялся.
— Что смешного? — буркнул Макаров.
— Просто все хорошо. Гоша жив, мы живы… Рядом болтушка Рита… Скоро мы найдем остальных, и все наладится…
— Наладится? — неуверенно повторил Макаров. — Быть может. Но сначала я хочу узнать, куда священник увел моего сына.
Помолчав, он посмотрел на Левшу.
— Коль нам придется еще некоторое время провести здесь, на поляне, тогда ответь мне на вопрос, от которого ловко ушел.
— Я не помню никакого вопроса, — удивился Левша. — Ну-ка, напомни…
— Я спрашивал, почему тебе не нравится Том.
Макаров осекся и опустил взгляд. Ему показалось, что Гоша шевельнулся. Снова получив возможность ускользнуть от неприятного разговора, Левша склонился над спящим. Несколько секунд он и Гоша рассматривали друг друга в упор, и, наконец, последний прохрипел:
— Будь я проклят…
— …Усадите этого Бонда в кресло. Есть к нему пара вопросов…
Том плохо соображал, что с ним происходит. Ему показалось, что его несколько раз дернули в стороны по всей Вселенной, а потом силой усадили на какой-то стул. Из носа и раны на голове нескончаемыми ручьями текла кровь, и диагноз «сотрясение мозга» можно было поставить без врача. Его тошнило, в глазах двоилось, но самым гадким было понимание того, что он здесь навсегда.
— Я тебе вот что скажу… — услышал он.
Голос доносился до него, как из поднебесья. Голову ломило от боли, и любое естественное событие, даже такое, как человеческий голос, казалось неестественным.
Открыв глаза, он обнаружил перед собой Бешеного Уилки. Тот сидел напротив и ковырялся во рту зубочисткой. Рядом с ним, прислоненная к столу, стояла изогнутая тросточка с упором для предплечья.
— Я тебе вот что скажу, парень, — сказал Бешеный Уилки, бросив взгляд на часы. — Ты не жилец. Разница лишь в том, как умереть. Я все сознательное детство провел в Квинсе, поэтому умение быстро находить общий язык с молчунами — моя отличительная черта. А потому предлагаю два варианта разговора. При первом ты отвечаешь на все мои вопросы и даже не почувствуешь, что умер. При втором исход будет тот же, но то время, которое ты решишь выделить для того, чтобы пожить как можно больше, будет самым ужасным в твоей жизни. Поверь, тратить минуты на то, чтобы жить такой жизнью, которую я тебе уготовлю в случае твоего упорства — безумие. Ты меня хорошо понимаешь?
— Том…
Услышав знакомый голос, Том обернулся. За его спиной стоял металлический стол, и на нем сидел Майкл. Руки его были заведены за спину и связаны.
— Том, прости…
— За что ты просишь прощения?..
Раздался смех Бешеного Уилки.
— Он как тот ронин. Не уберег хозяина от смерти.
— Ну-ну… — проговорил Том, — от смерти… Не преувеличивай…
Он перевел на Майкла спокойный взгляд. Тот сидел, стиснув челюсти до оскала, и смотрел на Тома безумным взглядом.
— Майкл, не бойся. — Наклонил голову и тихо позвал: — Майкл?..
— Ему не хочется умирать, — объяснил Бешеный Уилки. — А придется. Вы что же думаете, вывезти меня за город…
Бешеный Уилки замолчал.
— Ну-ну, продолжай, — поддержал его эмоциональный напор Том, — что ты замолчал?
Он окинул взглядом людей Бешеного Уилки, расположившихся полукругом.
— Продолжай говорить! Расскажи, как тебя вывезли на пустырь, как стоял на четвереньках — расскажи!
— Заткнись, грязный воришка!
Уилки сорвался с места, коршуном налетел на Тома и ударил его кулаком в лицо.
— Грязный воришка? — повторил после паузы Том, сплевывая кровь и улыбаясь. — А ты не коп ли, приятель?
Глаза Уилки полыхнули огнем, он побледнел, но тут же успокоился.
— Как я говорил, у меня к тебе пара вопросов, — сквозь зубы процедил он.
— Почему ты решил, что я буду отвечать на них, не получив ответ на свой вопрос?
— Потому что ты в шаге от смерти, а я от…
— Мексики? — подсказал Том и усмехнулся.
По лицу Бешеного Уилки пробежала судорога. Новость о том, что все его планы не являются секретом, привела его в состояние, за которое он получил прозвище.
— А у тебя есть ко мне вопросы? — спросил он, стараясь подавить явно мешающий ему гнев.
— Да, конечно. Я вынес из банка миллион. Ты его перехватил. И вот сейчас я, взывая к твоему благоразумию, говорю тебе: отдай по-хорошему.
Бешеный Уилки минуту стоял, не шелохнувшись. А потом разразился оглушительным хохотом. Чтобы хоть как-то засвидетельствовать свое присутствие при общем мероприятии, засмеялись и его «шестерки». Том улыбнулся. Это вызвало новый приступ веселья. Том тоже засмеялся.
Поднявшись, Бешеный Уилки стал ходить вокруг стула, на котором сидел Том.
— Ты меня развеселил, глупый вор. Но на твой вопрос я отвечу. Ты прав, деньги у меня. Видишь ли, в чем дело… Ты знаешь человека по имени Сколз?
Том перестал смеяться и загляделся в дальний угол комнаты.
— Вижу, знаешь… — Уилки улыбнулся и стал рассматривать свои ладони. — Почему-то ты перестал смеяться. Видимо, понял, о чем сейчас пойдет речь.
— Сколз связался с тобой? — хрипло выдавил Том, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно.
— Ну, разумеется. Только старик ошибся. Информацией я, разумеется, воспользовался, да только работать ему было выгоднее с тобой. Ведь ты, говорят, всегда делишься? — Бешеный Уилки вздохнул. — А я никогда не делюсь.
— Ублюдок, — процедил Майкл, побагровев.
— Хватит! — оборвал его Бешеный Уилки. — Мне пора спрашивать. Знаешь, как я поступаю с дерзнувшими меня обидеть?
— Снимаешь штаны и поворачиваешься задом?
Бешеный Уилки шагнул к Тому и с размаха ударил его по лицу.
Том снова сплюнул. На этот раз кровавый сгусток повис на его подбородке.
Решив, что время разговоров закончено и пора давать каждому по заслугам, Бешеный Уилки вынул из-за пояса нож и, словно отрезая от батона кусок колбасы, быстро провел по виску Майкла.
Боль пришла через секунду.
Через секунду после того, как по коленям Майкла запрыгало его ухо. Ухо скользнуло в щель меж ног и упало на пол. Понимание того, что это его ухо, пришло к Майклу вместе с болью. Однако он не закричал, кляня своего мучителя, от гнева или боли, а просто заплакал. Тихо, стараясь подавить осознание приближающейся смерти. Ему уже не верилось в то, что ему подарят жизнь. Накачают наркотиками, изобьют до полусмерти, вывезут в лес и бросят, а он потом, очнувшись, найдет в себе силы, чтобы доползти до больницы и обратиться за помощью — в это не верилось. Все эти надежды были перечеркнуты одним движением руки Бешеного Уилки. Людям режут уши не для того, чтобы потом вывезти в лес живым и там оставить. Человек с отрезанными ушами всегда представляет больший интерес для полиции, нежели для врачей.
Когда же Бешеный Уилки, выбрав очередной целью руку жертвы, провел ножом и по ней, Майкл стал просто задыхаться от боли. При виде своих распоротых сухожилий он почувствовал, как весь организм выворачивается наружу. Майкла вырвало прямо на стол. Туда, где лежала его «беретта» и стояли несколько пустых стаканов и полупустая бутылка скотча.
— Том… — прошептал Майкл.
— Вытерпи это, парень, вытерпи… — сжав челюсти, выдавил Том. — Улыбка на губах — это будет наш ответ этой мрази… Ведь он мольбу услышать хочет…
— Да ты миссионер, мерзавец! — воскликнул Бешеный Уилки. Двойной подбородок его всколыхнулся. Он подумал и, перехватив нож, всадил его по рукоятку в сердце Майкла. — Ну, если ты готов умереть, тогда займемся тобой… — угрюмо пробормотал он, вытирая платком окровавленную руку. — Знаешь, зачем я сейчас трачу время на эти разговоры, вместо того чтобы быть уже на полпути к Мексике?
— Ты не можешь жить с позором, да? — осклабился Том. — Я сейчас вспоминаю, как ты стоял на четвереньках. Как плакал и умолял отпустить. И как потом, захлебываясь дерьмом, упал в яму. Это помню я и, за неважностью для меня твоего существования, потом, быть может, забуду. Но ты, сука, никогда не забудешь. Это будет преследовать тебя всю жизнь. Вот поэтому ты здесь. Только поздно, приятель. Ты уже стоял на коленях, мочился, как щенок, и бултыхался в дерьме. Уже ничто не сотрет память об этом. — И Том улыбнулся. — Ты можешь меня убить. Но в память об этом человеке, — он кивнул на бездыханное тело Майкла с ножом в груди, — я не издам и стона. И буду улыбаться.
Бешеный Уилки поднял побледневшее лицо.
— Собака… Спасибо, что освежил мою память… Берите его и сажайте в мою машину! Мы едем в одно нелюдное место! Это по пути в Мексику…
Через час джип Бешеного Уилки остановился на окраине города, в лесопосадках. Дверь открылась, и на землю, выброшенный ударом, вывалился Том. Бешеный Уилки выбрался из салона и обошел машину. В руке его был пистолет.
— Развяжите ему руки! Ты помнишь это место? — И он с разбегу ударил Тома ногой в бок.
Перекатившись, тот встал на четвереньки.
— Главное, чтобы ты помнил…
Бешеный Уилки поднял пистолет и нажал на спуск.
Том почувствовал, как боль обожгла его ногу в голени. Но кость задета не была. «Как же все-таки приятно в плохом видеть только хорошее…» — подумал Том.
— К яме!
Тома схватили двое приехавших с Бешеным Уилки охранников и подвели его к краю зловонного отверстия.
— Вот здесь все и останется, — негромко произнес Уилки, схватив Тома за волосы и повернув его лицом к себе.
— Ты ошибаешься…
Уилки сделал шаг назад, а потом ударом колена сбил Тома с ног. Не удержавшись, Том попытался зацепиться руками за край ямы, но ему это не удалось. Рухнув головой вниз, он угодил в жижу. Миазмы ударили ему в мозг, и он мгновенно содрогнулся от приступа тошноты.
Подняв голову, он увидел над ямой три головы. И подумал о том, что, если не привести в порядок рану на ноге, яд проникнет в кровь.
Наклонившись, он стал поднимать штанину.
— Не беспокойся, ты умрешь не от этого выстрела, — утешил его Бешеный Уилки, догадавшись, чем озабочен его враг.
— Я беспокоюсь, сработает ли моя пукалка, побывав в воде… — едва слышно прошептал Том и рванул из кобуры на ноге крохотный револьвер.
Все трое по-прежнему были над ним. Уилки, уже получивший опыт в этих краях, стоял с прижатым к лицу платком. Двое других морщились от отвращения.
Вскинув руку, Том трижды нажал на спуск…
Выбравшись из ямы, он добил всех троих, разыскав пистолет на поясе одного из людей Бешеного Уилки.
Хромая, он добрался до джипа Бешеного Уилки.
В багажнике он нашел то, что искал.
Откинув замки чемодана из крокодильей кожи, он обнаружил ровные стопки перетянутых резинками банковских купюр. Считать было некогда, но было видно, что наличных больше, чем один миллион. Теперь нужно было побыстрее уносить ноги.
Садясь за руль, он не видел, как один из охранников Бешеного Уилки приложил окровавленной рукой к уху трубку…
Джип он оставил перед въездом на пустырь. Стоя напротив, выстрелил в бензобак. Тугая струя вырвалась наружу, и запах бензина выдавил все запахи в радиусе десяти метров.
«Вот и все», — подумал Том, чиркая колесиком «Зиппо» и бросая зажигалку на пропитанную бензином землю.
Взрыв подкинул «Кадиллак» Бешеного Уилки в воздух и снова поставил на колеса. Только теперь уже в неузнаваемом виде.
Вносить сумку в свой дом он считал безумием, поэтому спрятал ее в квартире все той же проститутки. Нужен был день, чтобы прийти в себя. Домой он добирался пешком. Рана кровоточила, но садиться в такси и давать в руки полиции свои приметы ему не хотелось. У дома он осмотрелся. Ничего подозрительного он не заметил.
Через два часа, оказав себе помощь и отмывшись, Том включил ноутбук и развернул его к себе.
«Сделка состоялась. Через два дня печенье поступит в магазины», — это был сигнал заказчику о выполненной работе.
Сколза нужно было или убить, или забыть. Том решил, что правильный ответ найдет позже.
На столе стояла бутылка виски. Та, из которой он наливал себе, получив задание. Улыбнувшись, Том дотянулся до нее, плеснул в стакан на два пальца и медленно выпил…
И в этот момент, гремя разбитым стеклом, в окно влетело что-то странное, похожее на сложенные одна на другу, обернутые в бумагу и перетянутые скотчем книги.
Его, успевшего в последний момент выскочить в окно, отбросило в сторону взрывной волной, и около получаса он находился в полном беспамятстве. Когда он пришел в себя, он не сразу понял, где находится. Крики огромной толпы людей, гудки машин и едкий запах залитого водой костра.
Он попытался встать, но кто-то со словами — «Лежите, сэр, сейчас вам вставать нельзя», — придавил к какой-то поверхности.
Оглядевшись и приведя в порядок мысли, он понял, что лежит на медицинских носилках, тех, что обычно используют парамедики для погрузки в машину. Скосив взгляд, он увидел, что окна его квартиры, словно подведенные тушью глаза проститутки Колли, чернеют сажей. А рядом с Томом сидел какой-то человек и контролировал каждое его движение, положив руку на его грудь. Взор же этого спасателя был обращен туда, где трудились над дымящимися, блестящими от воды углями товарищи. Том сделал еще одно движение, и рука спасателя придавила его к носилкам. Это было очень не похоже на жест человека, опасающегося за жизнь пострадавшего. Том внимательно посмотрел на спасателя. И все понял.
Том повернул голову вбок и понял причину легкого дискомфорта. Ему в вену была введена игла капельницы, а само устройство было закреплено под крышей медицинского автомобиля. Быстро оценив свое положение как положение плененного диверсанта на вражеской территории, он проанализировал ситуацию.
У дома сматывают рукава два расчета пожарных. Там же белеет карета еще одной «Скорой», и та «Скорая», по всей видимости, настоящая…
Все, пора решаться. Еще несколько минут, и дружки этого «медика» закончат осмотр его квартиры, не найдут сумки и вернутся с расспросами. И начнется все сначала…
Он собрался и сделал еще одно движение вверх. И рука снова надавила ему на грудь. Это был сигнал к тому, что сидящий рядом с ним человек Бешеного Уилки потерял равновесие.
Том резко развернулся и мощным ударом пробил ему коленом в лицо.
— Извини, — зажав его голову под мышкой, Том рухнул на пол машины, отчего грузовик качнуло. Кувыркнувшись назад, он услышал омерзительный хруст шейных позвонков. И только тогда выпустил голову.
— Тебя сюда никто силой не привозил, правда?.. — прошептал он.
Осторожно, чтобы не привлекать внимания, он соскользнул с пола «Скорой» на асфальт и прикрыл обе дверцы машины.
Теперь была дорога каждая секунда. Обойдя машину, он ускорил шаг. Прорвавшись сквозь толпу, он забежал во двор и стал двигаться вдоль домов. Сильно ныла рана, но он не позволял себе останавливаться. Похоже, что и с квартирой проститутки придется проститься.
Через три дня, переведя по разным адресам разные суммы, он с оставшейся третью денег сел на самолет, отправляющийся до Буэнос-Айреса. Через месяц, приведя себя в порядок, он прилетел на Кубу.
Люди Бешеного Уилки давно потеряли его след, но он, руководствуясь привычкой все делать до конца, хотел окончательно стереть с проекта «Земля» историю своего существования. И он сел на лайнер, отправляющийся на Бермуды, чтобы остаться в Гамильтоне если не навсегда, то надолго.
Но ему суждено было среди немногих других иметь глупость ступить на борт одного из трех катеров, отправляющихся на странный остров.